Всемирный следопыт 1926 № 05 - Журнал Всемирный следопыт. Страница 22

Я невольно улыбнулся, и он был озадачен этим и на мгновенье приостановился, но затем снова принялся вытирать мне макушку головы, так что мне казалось даже, что череп у меня раскалывается надвое. Он наблюдал в зеркало за выражением моего лица. Я кивнул ему, он улыбнулся той быстрой японской улыбкой, которая так хорошо выражает всю любезность и доброту этого народа.

В японском отеле.

Я занимал две комнаты в нижнем этаже гостиницы и был вполне доволен. Я сидел на своей подушке, возле своей маленькой урны с углями и имел время ко всему хорошо присмотреться. Мне особенно нравились цыновки, устилавшие пол моей комнаты. Их было шесть, и они были очень тщательно пригнаны друг к другу. Вообще, здесь величина комнат определяется по количеству цыновок, устилающих в них пол; моя комната, следовательно, была комната «шести цыновок».

Ходить по таким прекрасно сплетенным цыновкам было очень приятно. Стены моей комнаты состояли из бумажных окон, которые раздвигались, так что я мог раздвинуть все стены и сидеть на свежем воздухе, задняя же стена состояла из четырех бумажных задвижных дверей, непрозрачных, белых, в черных лакированных рамках.

Я мог входить и выходить из комнаты в любом месте. Сначала мне редко удавалось как следует задвинуть двери. Я задвигал их посредине и говорил себе: «Ну вот, теперь я дома!» Но когда я случайно оглядывался назад, то видел непременно широкую щель сбоку. Если я задвигал двери сбоку, то щель оказывалась посредине.

Японское землетрясение 1923 года.

Я видел Реймс после многих месяцев бомбардировки города; я посетил в течение последней войны местности, до основания разрушенные немецким вторжением. Но ужас огромного города Иокогамы, потрясенного землетрясением и вслед за тем истребленного пламенем, производит гораздо более тяжелое впечатление. Человек не сможет восстановить в течение многих лет разрушительную работу, которую природа произвела в течение нескольких минут.

Мы видим нескончаемые ряды магазинов, фабрик… Четыре месяца тому назад это были высокие здания, — теперь это лишь обломки из глиняных, смешанных с соломой, разрушенных стен. Кругом нет ни одной башни, ни одного дома. Все лежит на земле. Стоят еще некоторые стены, почерневшие от пожара, и на них указывают путешественники, знавшие Иокогаму до землетрясения.

Город почти мгновенно загорелся с центра и со всех своих концов. Циклон перенес пламя на громадные расстояния — в эти накопления кварталов со зданиями из дерева и бумаги. Большие постройки из цемента и металла, сломанные землетрясением, также попали в пылающий костер, и загорелись бесконечным пламенем гигантские склады газа и керосина.

Некоторые корабли среди дня тоже горели, как движущиеся факелы, а другие корабли, еще не захваченные пламенем, со всей силой своих машин спасались от смертоносного соприкосновения.

Ослепленные огнем, почерневшие от дыма, люди тысячами бросались в море, прося помощи у переполненных шлюпок, плывших с одного берега на другой, но и они не могли принять стольких беглецов.

Только когда я сошел на землю, я мог дать себе настоящий отчет в беспредельности катастрофы. Пристань и древняя дамба тоже уничтожены землетрясением. В зеленом хрустале океана мы можем различить куски дамбы и посреди них колеса автомобиля, разноцветные и сплющенные куски металлов различных форм.

Японцы, с своими бесстрастными глазами, своей вечной улыбкой и сладостным голоском, кажущимся детским при самых серьезных разговорах, рассказывают мне об ужасающей сцене, которая разыгралась на этой дамбе.

Землетрясение случилось в тот момент, когда большой пакетбот собирался уехать в Южную Америку. На нем находилось много известных путешественников, и многие пришли проститься с ними. Некоторые люди бросилась бежать, не зная, что они делают, другие искали убежища на кораблях. Те же, которые остались на пристани, думая, что здесь всего безопаснее, погибли все.

Мои друзья указывают мне в глубине воды на поломанные куски пристани и многие сотни трупов. В настоящее время никто не может еще думать о том, как исправить несчастье. Катаклизм превзошел все силы человеческие. На улицах Чиколами и Тикко собирали тысячами трупы и поливали их керосином, чтобы огонь их истребил, пока они не успеют разложиться.

В Иокогаме надо пользоваться «корумой». потому что ездить так удобнее, чем в автомобиле. Улицы все еще изборождены глубокими расщелинами и огромными кучами всяких обломков сора. В некоторых местах почва покрыта ямами, точно здесь разорвались огромные гранаты. Землетрясение оставило везде следы своих ничем не об'яснимых капризов. Имеются улицы, в которых земля разверзлась, и, поглотив толпу беглецов, закрылась снова, как трап на сцене театра, не оставив и следа своего поступка. В других местах открылись только расщелины, но когда они закрылись, то оказались как бы западней для охоты за волками. Жертвы, защемленные в ужасных тисках, не могли двинуться и должны были беспомощно видеть, как к ним приближался пожар, и потом гореть, как живые факелы.

Когда началось землетрясение, семьи бежали из своих жилищ, скопляясь на открытых местах, на площадях, в садах. Эспланада Хифукушо в пятьдесят гектаров [2], находившаяся среди города и окруженная оградой из цинковых пластинок для учения солдат, была тем местом, куда стекались все жители ближайших кварталов. Мужчины везли маленькие повозки, сложив туда лучшую свою мебель; другие бежали, сгибаясь под тяжестью спешно собранных тюков с одеждой. Женщины тащили детей и кричали, чтобы их не раздавили.

Полицейский, охранявший вход на эспланаду, в первые минуты твердо исполняя данный ему приказ, хотел воспрепятствовать толпе войти за ограду эспланады. Но толпа все увеличивалась, толчки и сотрясения повторялись, женщины кричали, дети плакали, и полицейский, взволнованный всеобщей опасностью, забыл о своем долге и впустил за ограду толпу.

Вскоре 40.000 человек скопилось на эспланаде с повозками, мебелью и тюками. До того было тесно, что никто не мог шевельнуться. Но эгоистическая радость вызывала у публики смех и шутки. В этом пространстве они считали себя спасенными в то время, как начал гореть город.

Пламя распространялось по горизонту и приближалось, как два красных кулака, которые, соединившись, заперли всякий выход. Но это не повлияло на большую толпу беглецов, и они не теряли хорошего расположения духа. Пожар еще был далеко и не мог добраться до них в совершенно открытой со всех сторон эспланаде. Но вдруг подул циклон, довершая дело землетрясения и пожара, и огненные языки стали касаться эспланады. Атмосфера дошла до температуры калильной печи, и металлические пластинки ограды стали красными, сжигая всех, кто приближался к ним. Громадная человеческая толпа сдвинулась еще теснее в этом пространстве. Невозможно было шевельнуться, не хватало уже воздуха для дыхания, шел огненный дождь.

Большинство погибло, сгорев живыми, другие вне себя пытались спастись, быстро ступая по головам толпы, но и они тоже погибли вблизи того места.

Нижний слой мертвых состоял из женщин, детей и стариков. Под ними нашли несколько малюток еще живыми. Бедные их матери согнулись над ними дугообразно с инстинктивной предосторожностью и таким образом сумели сохранить их до последней минуты под своим борющимся со смертью телом.

Полицейский не оказался в числе мертвых, но, как добрый японец, счел необходимым искупить свое нарушение дисциплины, открывшее дверь в вечность 40.000 человек, и, выполняя традицию хара-кири, он распорол себе живот своей саблей и выпустил кишки, как древние самураи.

Внешность японцев.

Мы садимся в вагон первого класса, и вскоре вагон переполняется японцами, едущими в Токио. Мы попали в пассажирский поезд, отходящий каждые пятнадцать минут. Хотим выйти, но это оказывается невозможным. Плотная масса людей заняла весь вагон. Не успел еще тронуться поезд, как все японцы, в каких бы ни было позах, вынимают из кармана газеты и начинают читать.