Джон Леннон, Битлз и... я - Бест Пит. Страница 37

Мы просыпались к 11 часам, чтобы быть в «Каверне» в полдень, предварительно позавтракав. Джон вполне был способен смолотить целый хлеб с бэконом, пропитанный топленым салом, но частенько меню состояло только из тостов с кока-колой. Прежде чем сняться с якоря мы еще успевали послушать несколько дисков.

Вот Джон, которого я знал. Но его махинации совместно с остальными БИТЛЗ положили конец этой «незабываемой дружбе».

Короткое сообщение о том, что БИТЛЗ просто сменили ударника, вскоре получило резонанс. Непрерывный поток фанов устремился к дверям дома на Хэйменс Грин: плачущие девушки хотели знать, почему я ушел из группы; гневные девушки уже успели проведать, что меня выгнали вон. Мо вспоминает, что ее гостиная «была набита плачущими и всхлипывающими фанатками». Иные девушки, чье сердце, по-видимому, было разбито, не желали меня покидать и доказывали свою преданность, неся караул перед дверями моего дома, и даже спали всю ночь в саду.

Когда правда начала просачиваться, в «Каверне» и перед офисом Эппи на Уайтчепел начались сильные волнения, манифестация даже угрожала перерасти в драку. Фаны дефилировали перед домом, неся плакаты и вопили с такой горячностью, что создавалось впечатление, будто популярный ранее мистер Эпстайн превратился в одну из самых ненавидимых в Ливерпуле персон. Эти громкие протесты внушили ему довольно-таки большие опасения, поскольку он не осмеливался больше и носа показать в «Каверну» вместе с БИТЛЗ.

После двух дней отсутствия он все же рискнул придти, но с категорическим условием, что владелец клуба Рэй Макфолл предоставит Брайану Эпстайну личного телохранителя. Толпа встретила его выкриками и плакатами, на которых можно было прочесть: «Пит — навсегда, Ринго — никогда!», «Пит — лучший» («Pete is best!») и «Мы хотим Пита!» Выпустив когти, они ждали на улице, готовые выцарапать глаза Эппи и разукрасить БИТЛЗ. Удары сыпались со всех сторон, волосы вырывались пучками, а Джорджу Харрисону в свалке привесили под глаз здоровенный фонарь, который все еще был заметен и в сентябре, на записи «Love Me Do».

Некоторые фанатки были убеждены, что БИТЛЗ не выживут без меня на ударных. Они готовы были выщипать Ринго все волосы, чтобы дать ему почувствовать силу их гнева. «Пит и был БИТЛЗ!» — стало боевым девизом моих защитников, продолжавших саботировать все акции, предпринимаемые Джоном, Полом и Джорджем.

«Мерси Бит» получила петицию, подписанную сотнями людей, требующих моего восстановления.

Сам Ринго получал письма, полные желчи и даже угроз. Несмотря на это он сбрил бороду и отпустил челку: он был «призван», а я — «освобожден», и решение обжалованию не подлежало, что бы там не думали преданные мне фаны.

Затем Мо приняла у себя нескольких людей, желавших снять с себя ответственность и показать, что они не имеют никакого отношения к тому, что со мной произошло. Первым из них был Боб Вулер. Потом пришел Рори Сторм, оценивший по достоинству тот факт, что Ринго бросил его как раз во время летнего сезона в «Бутлинсе». [29] Мать Рори тоже нанесла нам визит.

В августе месяце Джордж Харрисон, забыв о своем подбитом глазе, написал в письме одной фанатке по имени Дженни: «Ринго — лучший на свете барабанщик и к тому же он улыбчив, чего не скажешь о Пите. Группа, может быть, будет вам казаться разобщенной в течение нескольких недель, но я думаю, что в конце концов Ринго примет большинство наших фанов… С любовью, Джордж.» (Это письмо вместе с коллекцией личных вещей и сувениров остальных БИТЛЗ было выставлено на аукционе Сотби в Лондоне перед Новым 1981-м годом.)

В течение следующей за моим изгнанием недели телевидение «Гранада» снимало в «Каверне» БИТЛЗ в новом составе. И Нейл Эспинолл спросил у меня, достаточно ли я оправился, чтобы пойти взглянуть на съемку. Я предался размышлениям: ведь мне пришлось бы встретиться со множеством людей, которые стали бы мне задавать кучу всевозможных затруднительных вопросов. Но я все же решил зайти туда. Так и случилось, чуть только начался вечер. Я пробрался туда на цыпочках, чтобы немедленно выскочить обратно тем же манером: это было больше, чем я мог вынести. Когда я выходил, меня заметил Джим, отец Пола, и радостно сказал:

— Гениально, правда? Их покажут по телевизору! — до такой степени бестактный комментарий!

— Сожалею, мистер МакКартни, — ответил я, — не мне нужно такое говорить…

Тем временем Эпстайн решил наконец связаться с моей матерью и сказал, что хочет меня видеть, добавив, что он решился на это «из личного расположения». Таким образом, мы снова встретились лицом к лицу. Он хочет любой ценой сохранить нашу дружбу, говорил он, рассыпаясь в извинениях по поводу всего происшедшего.

— Я не хотел, чтобы ты уходил из группы, но вынужден был это сделать под нажимом остальных.

— Карты на стол, Брайан, — сказал я ему, — ни один из них не поступил, как мужчина, а тебя они выставили самым большим идиотом.

Он ответил, что такова была горькая чаша менеджера, что он должен был испить ее до дна, и накануне нашей беседы лицом к лицу в то ужасное утро он провел бессонную ночь. Затем он постарался принять веселый вид и предложил:

— У меня есть идея, которая может сработать. Я думаю подписать контракт с «Мерси Битс», и мне бы хотелось, чтобы ты стал их членом.

«Мерси Битс» были молокососами и привлекали к себе не слишком много внимания, будучи эпигонами БИТЛЗ.

— Я не могу этого сделать, — сказал я Брайану, — я был из числа фаворитов в твоей конюшне, а теперь ты хочешь, чтобы я играл с этими жеребятами. Они не будут участвовать в забеге. Если я и войду в какую-нибудь группу, она будет совсем в другом роде.

Еще раз извинившись, Эппи пожал мне руку и распрощался со мной. Я же спрашивал себя, почему моя игра на барабанах, бывшая столь «сомнительной» для БИТЛЗ всего две недели назад, стала вдруг такой хорошей для «Мерси Битс».

Посыпались предложения от менеджеров других групп, желавших видеть меня ударником, но ни одна из них по-настоящему не привлекала меня. Затем Джо Фланнери снова наведался ко мне на Хэйменс Грин, пригласив меня присоединиться к «Ли Кэртис энд Олл-Старз». Это предложение показалось мне добрым предзнаменованием. И все же я попросил у Джо дать мне время на размышление. После двух дней интенсивных размышлений я решил попытать счастья с Ли Кэртисом, и Джо снова пришел повидаться со мной. Я воспользовался его визитом, чтобы напомнить ему его давешние предсказания:

— Что меня интригует больше всего, так это то, каким образом тебе удалось заранее обо всем проведать. Как ты все разузнал?

Джо признался, что слухи дошли до него по «испорченному телефону»: этим его комментарии и ограничились. Он настаивал на том, что не имеет права разглашать подробности. Однако «испорченный телефон» работал и на меня, и у меня скопилось уже штук двадцать историй, в которых старый друг Джо, Эппи, открывает ему свой секрет. Тем не менее я так и не смог выяснить, правда это или нет.

Мое первое выступление с «Олл-Старз» состоялось в понедельник 10 сентября в танцзале «Мэджестик» в Биркенхеде, где теплый, просто фантастический прием помог мне почувствовать себя снова вставшим на рельсы. На следующий день в Лондоне БИТЛЗ записали «Love Me Do».

Хоть я и начал новую жизнь среди «Олл-Старз», я не мог забыть, что был одним из БИТЛЗ, и мысль о неизвестной мне причине моего изгнания отравляла мое существование, особенно когда я оставался наедине с собой. Так значит, я был «надутым», я «недостаточно улыбался» и, как я узнал позже из автобиографии Эпстайна, я был «слишком необщителен для одного из БИТЛЗ и, хотя очень дружил с Джоном, не был таким же другом для Джорджа и Пола».

Некоторые люди из рок-мира заключили даже, что меня выгнали, потому что я отказался изменить прическу.

После 15 августа 1962 года я ни разу не разговаривал с Джоном, Полом или Джорджем и, следовательно, так никогда и не получил удовлетворительного объяснения. В течение двух лет, проведенных с БИТЛЗ, никто никогда не говорил мне в лицо, что моя игра — не на высоте (она была опробована также и Бертом Кемпфертом), и никто никогда не просил меня присоединиться к «безусловным приверженцам челки». Мы веселились вместе до самого конца, и складывалось впечатление, что мы лучшие на свете друзья.