Жестокий континент. Европа после Второй мировой войны - Лоу Кит. Страница 43

Широко распространенный скептицизм в отношении качества итальянского правосудия имел под собой основания. Партизаны в Северной Италии уже становились свидетелями чистки такого рода, наблюдая за тем, что произошло на юге страны за предыдущие восемнадцать месяцев. Здесь под руководством запятнавшего себя Пьетро Бадольо на всех уровнях общества продолжали властвовать бывшие фашисты. В некоторых районах союзники настояли на том, чтобы фашисты были уволены со своих постов, но многие из них были вновь восстановлены, как только контроль над освобожденными районами возвратили итальянским властям. Полицейские продолжали преследовать коммунистов и людей с откровенно левыми симпатиями, а распевание фашистских гимнов в общественных местах оставалось довольно обычным явлением. В 1944 г. произошло нечто вроде возрождения фашизма в некоторых частях Калабрии, и даже краткий всплеск фашистского террора и диверсий. Больше года спустя после своего освобождения во главе многих общин в Южной Италии по-прежнему находились прежние мэры, работали прежние начальники полиции и жили прежние землевладельцы, которые применяли те же насильственные и репрессивные меры для угнетения населения, что и в годы власти фашистов.

К тому времени, когда север страны был освобожден, стало ясно, что чистка на юге потерпела провал. Проблема состояла в том, что быть фашистом само по себе никогда не считалось преступлением – это и не могло быть иначе, так как фашистское правительство в Италии признали по всему миру законным еще задолго до войны. Однако на севере страны все обстояло несколько иначе. Здесь фашисты, обосновавшись в Сало, навязали свою власть населению, несмотря на то что в 1943 г. были отстранены от власти. Кроме того, они поддерживали и помогали немецкой оккупации своей страны. В результате всякий, кто занимал ту или иную руководящую должность в Республике Сало, мог потенциально подвергнуться преследованию и как фашист, и как предатель.

На первый взгляд, перспективы для надлежащей чистки на севере Италии выглядели гораздо более многообещающими, чем произошедшее на юге страны. Однако на практике политическое желание осуществить такие перемены отсутствовало с самого начала. Когда пришли союзники, многие официальные лица и гражданские служащие успешно оспорили обвинения в свой адрес и остались на своих постах: в хаосе освобождения их опыт понадобился бы в случае, если ситуация была бы взята под контроль. Точно так же остались многие полицейские и карабинеры, потому что союзники по вполне понятным причинам испытывали беспокойство в отношении передачи полицейских полномочий партизанам. Бизнесу, который сотрудничал с фашистами, позволили продолжать вести дела, чтобы не лишать рабочих их мест, а владельцы бизнеса и управляющие остались на своих местах из страха причинить еще больший ущерб экономике. На самом деле за исключением тех районов, где партизаны навязали перемены, существующие структуры оставались на своих местах по умолчанию.

Чистка, когда она началась, была поручена судам – но никакой реальной попытки сначала реформировать систему правосудия и законодательство сделано не было. Несмотря на призывы принять новые законы, назначить новые суды, судей и юристов, общая атмосфера в системе правосудия была скорее атмосферой преемственности, нежели перемен. Были приняты несколько новых законов, но фашистский уголовный кодекс от 1930 г. не был отменен – на самом деле он действует и в наши дни. Учредили новые суды для слушания дел о коллаборационизме – Чрезвычайные суды ассизов, но их обычно укомплектовывали теми же самыми судьями и адвокатами, которые служили при Муссолини. Так что многие коллаборационисты, попавшие под суд в Италии, оказались в абсурдной ситуации, когда их судили люди, виновные по крайней мере в равной степени с ними. Их приговоры, если и не оправдательные, казались вопиюще мягкими – судьи просто не могли применять меры наказания к другим гражданским лицам, не рассматривая вопрос о собственной роли.

Несмотря на все свои недостатки, Чрезвычайные суды ассизов, по крайней мере, осуждали насильственные преступления, вроде убийств и пыток гражданских лиц печально известными черными бригадами. Но даже эти приговоры могли отменить, апеллируя к высшему суду в Италии – Кассационному суду в Риме. Судьи, которые там служили, были бессовестными пособниками фашизма и явно стремились защитить действия предыдущего режима. Постоянно отменяя приговоры, пришедшие из судов ассизов, прощая, игнорируя и покрывая некоторые самые жестокие зверства, совершенные бойцами черных бригад, Кассационный суд систематически сводил на нет все попытки передать в руки правосудия фашистских преступников.

В течение года после конца войны официальная чистка превратилась в фарс. Из 394 тысяч государственных служащих, оказавшихся под следствием до февраля 1946 г., были уволены только 1580 человек, да и то большинство из них вскоре получили назад свои должности. Из 50 тысяч фашистов, заключенных в тюрьму в Италии, лишь меньшинство провело большую часть времени в тюрьме: летом 1946 г. все приговоры к тюремному заключению менее пяти лет были отменены, а заключенные – освобождены. Несмотря на то что в судах Италии слушались дела о самых жестоких зверствах в Западной Европе, судьи выносили в процентном отношении меньше смертных приговоров, чем любая другая западноевропейская страна, – не более 92 на все послевоенное население страны, составлявшее более 45 миллионов человек. В двадцать раз меньше на душу населения, чем во Франции. В отличие от своих немецких партнеров ни один итальянец не предстал перед судом за военные преступления, совершенные за пределами Италии.

Перед лицом такого впечатляющего провала правосудия стоит ли удивляться, что разочарование населения начало вырываться наружу. Как только люди поняли, что никакая чистка невозможна, если ее осуществление предоставить властям, остался лишь небольшой шаг к тому, чтобы принять решение взять закон в свои руки. В послевоенные месяцы по районам страны пронеслась вторая волна народного насилия – так люди выражали свое недоверие официальной чистке, врываясь в тюрьмы и прямо там линчуя заключенных. Это происходило в городах провинций Эмилия-Романья и Венето и в северных районах страны. Самый известный прецедент – город Скио в провинции Виченца, где бывшие партизаны ворвались в местную тюрьму и вырезали 55 узников. По свидетельству некоторых очевидцев, люди остро переживали провал чистки в тот период времени. «Если бы они только провели два-три суда, – заявил один из них, – если бы они только попытались сделать что-то, возможно, этого было бы достаточно, чтобы ослабить напряжение, которым были охвачены люди». «Я всегда защищал эти действия, – сказал другой участник, отвечая на вопросы более чем пятьдесят лет спустя, – потому что для меня их убийство стало актом справедливости… У меня нет сострадания к тем людям даже после их смерти».

Опыт Италии был исключительным примером того, что происходило по всей Западной Европе. Послевоенные чистки, по крайней мере частично, не удались везде. Во Франции, например, которую союзники хвалили за «скрупулезность» и «компетентность», широко распространилось разочарование деятельностью судов. Более чем 311 тысяч дел расследовались, но лишь около 95 тысяч завершились каким-то наказанием подсудимых – всего 30 % от общего числа. Менее половины из них – всего 45 тысяч человек – получили срок или более суровый приговор. Самым распространенным наказанием было лишение гражданских прав – права голоса или права занимать любую общественную должность. Однако большую часть этих наказаний отменили после амнистии 1947 г., и большинство заключенных оказалось на свободе. После следующей амнистии в 1951 г. в тюрьмах остались лишь полторы тысячи самых отпетых военных преступников. Из 11 тысяч гражданских служащих, уволенных с работы в первые дни чистки, большинство вернулось на свои должности в последующие шесть лет.

Половина тех, кто получил наказание в Голландии, лишились только права голоса, у большей части получивших тюремные сроки они были, как правило, короткими. В Бельгии наказывали несколько суровее. Там вынесли 48 тысяч приговоров к тюремному заключению, из них 2340 – пожизненно. Правда, это составляло всего около 12 % от всего числа расследованных дел. Бельгийские судьи также вынесли 2940 смертных приговоров, но приведены в исполнение только 242.