Жестокий континент. Европа после Второй мировой войны - Лоу Кит. Страница 66

С точки зрения немцев, условия в поездах были ужасающими. Немецкий священник, свидетель прибытия изгнанников на границу, описал увиденное: «Люди – мужчины, женщины и дети – все вперемешку плотно набиты в железнодорожные вагоны для перевозки скота и заперты снаружи. Целыми днями люди ехали в таких условиях, в Гёрлице вагоны открыли в первый раз. Я своими глазами видел, как из одного вагона достали и бросили в стоявшие наготове гробы десять трупов. Далее я заметил, что несколько человек тронулись умом… Они были испачканы экскрементами и, скорее всего, так плотно стиснуты в вагоне, что у них не было никакой возможности облегчиться в предназначенном для этого месте».

Депортированным было велено взять с собой запас еды на четыре дня, но иногда поезда задерживали на запасных путях на несколько дней и даже недель, в то время как они ожидали разрешения проехать в советскую зону Германии. Один беженец из Нейсе, депортированный в середине зимы 1946 г., утверждал, что его поезд задержали у границы на три недели. После того как у него закончилась еда, он дошел до того, что стал обменивать на съестное свои вещи у местных сельских жителей. Каждый день солдаты польской милиционной армии входили в вагоны и отбирали ценные вещи. Иногда забирали только деньги и наручные часы, иногда ботинки и сапоги или даже еду.

«Но набеги со стороны поляков были ничто по сравнению со страданиями от голода и холода. В течение трех недель мы жили в товарных вагонах, сквозь щели которых проникали ледяной ветер, дождь и снег. Ночи были ужасными и казались бесконечными. В вагоне нам едва хватало места, чтобы стоять, не говоря уж о том, чтобы сесть или лечь… Каждое утро на заре поляки-охранники отпирали двери вагонов и выносили мертвых, которые не пережили ночь. Их число тревожно росло день ото дня. Иногда достигало десяти человек».

Из-за ужасающей погоды и отсутствия помещений для беженцев по ту сторону границы Советы всеми силами старались не впускать поезда, везущие немцев, но поляки, заинтересованные в «репатриации», продолжали их депортировать. Другой беженец рассказывает, как его группу заставили сойти с поезда у границы и пройти остальную часть пути в русскую зону оккупации пешком. По пути у них украли чемоданы и башмаки. «Когда мы прибыли в Форет в три часа дня… русские отказались разрешить нам войти в город и попытались заставить повернуть назад. И только в восемь часов вечера они наконец разрешили нам поискать убежище от холода».

Жестокий отказ беженцам-немцам в возможности перейти границу и предоставлении убежища, наверное, будет легче понять, если принять в расчет тот факт, что советская зона оккупации вдоль этого участка границы была уже переполнена беженцами. Владелец завода в Силезии, который провел лето 1945 г., путешествуя туда и обратно через реку Нейсе, пытаясь спасти какую-то часть своей собственности, наткнулся на объявления, прикрепленные к телеграфным столбам за пределами Гёрлица и предупреждающие о местной блокаде. Власти запретили въезд беженцам, чтобы ситуация не вышла из-под их контроля. «В Гёрлице голод, – гласило объявление. – Все местные попытки решить проблему беженцев потерпели неудачу. Поэтому всем возвращающимся в свои дома и всем беженцам рекомендуется следовать туда, где проблема продовольствия не стоит столь остро. Если вы проигнорируете это предупреждение, вероятно, умрете от голода».

Согласно записям этого человека, которые он делал в то время, подобная ситуация складывалась во всех населенных пунктах на территории вдоль реки. Беженцы переходили границу в надежде, что их страдания закончатся.

«Но теперь, когда они наконец добрались до Нейсе, их надежды разбились вдребезги. Нет никого, кто может им помочь. Никто не может им сказать, где искать убежища, или дать им временный кров. Они предоставлены своей судьбе, их безжалостно гонят с места на место, как прокаженных».

Некоторым беженцам удалось пробраться в глубь Германии, но, куда бы они ни пришли, их встречали одинаково ужасные условия. Летом 1945 г. подполковник Вильям Байфорд-Джонс стал свидетелем приезда с востока поезда беженцев. «Поезд состоял из вагонов для перевозки скота и товарных вагонов, настолько переполненных людьми, что они лежали на крышах, цеплялись за стенки вагонов или висели на буферах. Дети были привязаны веревками к вентиляционным кранам, трубам системы отопления и железной арматуре». Их никто не встречал. Платформы были уже переполнены беженцами, прибывшими ранее, им тоже некуда было идти. По словам Байфорда-Джонса, толпа людей была такая плотная, что прошла целая минута, прежде чем кто-то сумел сойти с поезда.

«Люди, которые приехали несколькими днями раньше, отодвинулись назад, чтобы дать место вновь прибывшим, и молча смотрели на них. Вскоре платформа наполнилась возгласами разочарования, когда новички поняли, как их обманули или они обманулись. Они стояли группами, стиснув в руках свои пожитки, или сидели на них. Их волосы были спутаны, сами они грязны от глубоко въевшейся сажи. У детей гноящиеся раны, и они постоянно чесались с видимым удовольствием. Небритые старики с покрасневшими глазами похожи на наркоманов, которые ничего не чувствуют, не слышат и не видят. Несомненно, если бы половину из этих людей спросили, зачем они приехали, пополнив ряды людей, выселенных из Берлина, они не смогли бы ответить».

Увидев своими глазами десятки похожих сцен на станциях по всей Германии, английские и американские наблюдатели начали убеждать свои правительства что-то с этим делать. Американский политический советник в Германии Роберт Мерфи написал в Госдепартамент, что Америке «следует четко обозначить свою позицию, выраженную в Потсдамском соглашении», и донести ее до правительств Польши и Чехословакии. «На память приходят другие недавние массовые депортации, которые ужаснули мир, – написал он. – Те массовые депортации, проводимые нацистами, стали нравственной основой, на которой мы начали войну и которая придала сил нашему делу… Чрезвычайно прискорбно, если мы будем причастны к методам, осуждаемым нами же».

Государственный департамент проинструктировал своих дипломатических работников выразить полякам недовольство, но американский и английский послы в Варшаве воспротивились таким призывам, не хотели выглядеть «прогермански настроенными». В то время они находились под нажимом со стороны коммунистов, которые получали немалую выгоду, клеймя западные правительства «фашистами». Каким бы жестоким это ни казалось, английские и американские дипломаты не хотели усиливать этот образ, выступая в защиту немецких беженцев, – они полагали, что любые жалобы вряд ли будут приняты во внимание.

Более эффективным шагом стала отправка в Штеттин в начале 1946 г. групп английских медиков, которые должны были контролировать подготовку поездов, и в первую очередь не допускать в них больных людей и детей без сопровождения. Когда к концу года температура упала ниже нуля, западные военные власти сумели убедить чешское и польское правительства отменить часть поездов. Тем самым они не допустили повторения некоторых худших сценариев, имевших место прошлой зимой. Международный комитет Красного Креста тоже добился некоторого успеха в отсрочке депортаций, когда температура воздуха упала ниже приемлемого уровня в январе 1947 г. Но ситуация в целом по-настоящему улучшилась, потому что со временем по обеим сторонам границы были разработаны более действенные схемы. Были построены приличные транзитные лагеря и лагеря для беженцев, отремонтированы железнодорожные пути, а в вагонах установлено отопление. Поляки стали лучше организовывать перевозку большого количества людей за более короткие сроки, а русские, американцы и англичане наладили прием и расселение беженцев сразу же по прибытии на их сторону.

Все, чего «Большая тройка» попросила в Потсдаме, – временное прекращение депортаций, необходимое властям обеих сторон для принятия действенных организационных мер. Большинство трагедий произошло именно ввиду отсутствия договоренностей. Горя нетерпением избавиться от своих меньшинств – немцев, поляки и чехи, проводившие депортации, были просто не заинтересованы в последствиях своих действий. В результате неизвестное число немецких беженцев – безусловно, многие тысячи – погибли в самых убогих условиях, какие только можно себе представить.