Партия расстрелянных - Роговин Вадим Захарович. Страница 52

Положение изменилось после того, как в июле 1937 года на места была послана секретная директива Политбюро о применении при допросах физических методов воздействия. Однако даже на исходе большого террора некоторые партийные руководители, только что пришедшие на свои посты, полагали, что пытки применяются по инициативе местных чинов НКВД (соответствующие директивы возвращались в ЦК сразу же после ознакомления с ними и не были известны новым партийным кадрам). Когда запросы по этому поводу поступили в ЦК, Сталин разослал 10 января 1939 года секретарям, республиканских и областных парторганизаций и руководителям наркоматов и управлений НКВД шифрованную телеграмму, в которой говорилось: «ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)… Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата и притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод» [524]. Таким образом, «разъяснение» о «целесообразности» «самых безобразных форм» физической расправы было дано Сталиным от имени ЦК, 80 процентов которого к тому времени испытали на себе этот «совершенно правильный метод». Сталину было, разумеется, хорошо известно, что истязания применяются только в фашистских застенках, а отнюдь не всеми «буржуазными разведками». К тому же марксистски мыслящий человек не мог придерживаться мысли о том, что советская разведка должна «соревноваться» с капиталистическими в применении бесчеловечных методов. Однако к тому времени Сталин уже перестал стесняться в обнародовании перед аппаратом своих самых варварских и изуверских установок.

Спустя десять дней после посылки этой телеграммы Сталин дополнил её новой шифровкой, в которой указывалось, что «применение метода физического давления, который используется НКВД, было разрешено в 1937 году на основе согласия Центральных Комитетов коммунистических партий всех республик» [525]. Это «разъяснение» представляло беззастенчивую ложь. Как явствует из объяснений Молотова и Кагановича на июньском пленуме ЦК 1957 года, директива о применении пыток была подписана Сталиным и узким кругом его приспешников, по-видимому, даже без участия и ведома остальных членов и кандидатов в члены Политбюро, не говоря уже о ЦК союзных республик.

Уже в первые месяцы великой чистки аппарат НКВД в центре и на местах был увеличен в несколько раз. Как вспоминал Хрущёв, «Сталин… решил брать туда на работу людей прямо с производства, от станка. Это были люди неопытные, иной раз политически совершенно неразвитые. Им достаточно было какое-то указание сделать и сказать: „Главное, арестовывать и требовать признания“» [526]. Оказываясь на допросах лицом к лицу с людьми совершенно иной социальной среды и чувствуя свою безграничную власть над ними, многие из таких «новичков» быстро овладевали палаческими приёмами и превращались в законченных садистов. Среди чекистов нового набора оказывалось и немало таких, кто, будучи ошеломлен обстановкой, царящей в «органах», сходил с ума или кончал самоубийством.

Ради создания в НКВД особой касты, дорожащей своими привилегиями, оклады его работников в 1937 году были существенно увеличены и стали превышать даже оклады партийных работников. Кроме того, в системе НКВД была создана специальная сеть магазинов, в которых по бросовым ценам продавалось конфискованное имущество репрессированных. По словам бывшего наркома внутренних дел Грузии Гоглидзе, такой порядок был установлен ещё до 1937 года, «но кем он был установлен, мне неизвестно… Так было не только в Грузии, а повсеместно» [527].

Развращённые абсолютной властью и материальными привилегиями, наиболее ретивые руководители «органов» на местах изощрялись в том, как превзойти друг друга по числу арестованных и осуждённых. Так, в Киргизии было введено «соцсоревнование» между отделами НКВД. В приказе наркома внутренних дел республики «О результатах соцсоревнования третьего и четвёртого отделов УГБ НКВД республики за февраль 1938 года» говорилось: «Четвёртый отдел в полтора раза превысил по сравнению с 3-м отделом число арестов за месяц и разоблачил шпионов, участников к-р. организаций на 13 чел. больше, чем 3-й отдел. Однако 3-й отдел передал 20 дел на Военколлегию и 11 дел на спецколлегию, чего не имеет 4-й отдел, зато 4-й отдел превысил количество законченных его аппаратом дел (не считая периферии), рассмотренных тройкой, почти на 100 человек» [528].

Вакханалии арестов способствовало установление союзным Наркоматом внутренних дел лимитов и контрольных цифр республиканским наркоматам и областным управлениям; эти цифры в свою очередь развёрстывались местными сатрапами по отделам наркоматов и управлений. Как показал на следствии чекист Постель, в Москве «массовые аресты, которые заранее определялись по контрольным цифрам на арест по каждому отделу на каждый месяц в количестве 1000—1200 человек, превратились в буквальную охоту… и уничтожение взрослой части мужского населения… Если проанализировать протоколы и „альбомы“ осуждённых террористов… то получается такая совершенно дикая и невероятная картина, что в дни праздников 1 мая и 7 ноября в колоннах демонстрантов на Красной площади шагали чуть ли не целые десятки или сотни „террористов“» [529].

«Разнарядки», направляемые на места, носили зачастую строго адресный характер, ориентируя прежде всего на расправу со старыми большевиками и партийным активом. Бывший председатель Совнаркома Белоруссии вспоминал, как республиканский нарком внутренних дел заявил: «И что мне делать… ума не приложу? Ежов опять разнарядку на старых коммунистов прислал. А где их взять? Нет уже» [530].

Аналогичные разнарядки спускались руководством республиканских и областных органов НКВД в районные отделы. Председатель одного из райисполкомов Ильясов рассказывал, как его и первого секретаря райкома вызвал к себе начальник райотдела НКВД, зачитавший им полученную от его областного начальства шифровку, в которой значилось: «вам надлежит заготовить двадцать быков». Далее он объяснил, что под «быками» имеются в виду руководящие работники района, сообщил, что часть «быков» для ареста он подобрал сам, а остальных предложил своим собеседникам подобрать из числа работников аппарата райкома и райисполкома. После получения нескольких таких шифровок в районе были арестованы все партийные и советские кадры, почти все председатели колхозов, директора совхозов и начальники МТС. Сам Ильясов спасся от ареста только потому, что заболел на нервной почве и попал в психиатрическую больницу [531].

Хотя на словах органы НКВД находились под партийным контролем, фактически дело обстояло прямо противоположным образом: каждый партийный руководитель являлся объектом неослабного контроля и манипулирования со стороны этих органов. Была узаконена практика обязательного получения партийными органами справок из НКВД на всех назначаемых руководящих работников. Все материалы следствия находились исключительно в руках органов НКВД, а на долю партийных секретарей оставалось только визирование представлений на аресты и приговоров. По словам Хрущёва, «руководители такого даже, как я, довольно высокого положения… оказывались в полной власти документов, представленных работниками НКВД» [532].

Чтобы крепче повязать партийных функционеров участием в репрессиях, Сталин, как вспоминал Хрущёв, «выдвинул идею, что секретари обкомов партии должны ходить в тюрьмы и проверять правильность действий чекистских органов… Это получался не контроль, а фикция, ширма, которая прикрывала их действия… Теперь ясно, что Сталин сделал это сознательно, он продумал это дело, чтобы, когда понадобится, мог бы сказать: „Там же партийная организация. Они ведь следят, они обязаны следить“… Фактически не партийная организация следила за чекистскими органами, а чекистские органы следили за партийной организацией, за всеми партийными руководителями» [533].