Содержательное единство 2007-2011 - Кургинян Сергей Ервандович. Страница 127

Это последнее положение имеет первостепенную важность. Из него вытекает, что если мы хотим понять социальные причины антисоциального поведения, то наряду с особым акцентом на денежном успехе, следует учитывать и другие фазы социальной структуры. Многие случаи поведения, отклоняющегося от нормы, порождаются не просто "отсутствием возможностей" или преувеличенным подчеркиванием значения денежного успеха. Сравнительная жесткость классовой структуры, феодальный или кастовый порядок могут ограничивать возможности подобного рода далеко за пределами того, что имеет место в американском обществе сегодня. Антисоциальное поведение приобретает значительные масштабы только тогда, когда система культурных ценностей превозносит, фактически превыше всего, определенные символы успеха, общие для населения в целом, в то время как социальная структура общества жестко ограничивает или полностью устраняет доступ к апробированным средствам овладения этими символами для большей части того же самого населения. Иными словами, наша идеология равенства по сути дела опровергается существованием групп и индивидуумов, не участвующих в конкуренции для достижения денежного успеха. Одни и те же символы успеха рассматриваются в качестве желательных для всех. Считается, что эти цели перекрывают классовые различия, не ограничены ими, однако в действительности социальная организация обусловливает существование классовых различий в степени доступности этих общих для всех символов успеха. Неудачи и подавленные устремления ведут к поискам путей для бегства из культурно обусловленной невыносимой ситуации; либо желания, не получившие удовлетворения, могут найти выражение в незаконных попытках овладеть доминирующими ценностями. Характерное для Америки придание чрезвычайного значения денежному успеху и культивирование честолюбия у всех приводят, таким образом, к возникновению преувеличенных тревог, враждебности, неврозов и антисоциального поведения.

Этот теоретический анализ можно распространить на объяснение меняющихся отношений между преступностью и бедностью. Бедность не представляет собой изолированной переменной. Она включена в комплекс взаимозависимых переменных социального и культурного характера. Рассматриваемая в таком контексте, бедность представляется в совершенно ином аспекте. Бедность как таковая и сопутствующее ей ограничение возможностей сами по себе недостаточны для того, чтобы обусловить заметное повышение коэффициента преступного поведения. Даже часто упоминаемая "бедность среди изобилия" не ведет с необходимостью к такому результату.

Только в той мере, в какой нищета и соединенные с ней невзгоды в конкурентной борьбе за овладение ценностями, одобренными культурой для всех членов данного общества, связаны с восприятием обусловленного культурой акцента на значении денежного накопления как символа успеха, антисоциальное поведение представляет собой нормальный исход.

Так, бедность в гораздо меньшей степени связана с преступностью в юго-восточной Европе, чем в Соединенных Штатах. Возможности вертикальной мобильности в этих зонах Европы, по-видимому, ниже, чем в нашей стране, так что ни бедность сама по себе, ни ее сочетание с ограниченностью возможностей не достаточны для объяснения различий в корреляциях.

Только в том случае, если мы будем рассматривать всю конфигурацию, образуемую бедностью и ограниченностью возможностей, а также общую для всех систему символов успеха, мы сможем объяснить, почему корреляция между бедностью и преступностью в нашем обществе выше, чем в других обществах, в которых жесткая классовая структура сочетается с различными для каждого класса символами продвижения.

Таким образом, в обществах, подобных нашему, давление, оказываемое стремлением к успеху, связанному с завоеванием престижа, приводит к устранению эффективных социальных ограничений в выборе мер, применяемых для достижения этой цели. Доктрина "цель оправдывает средства" становится ведущим принципом деятельности в случае, когда структура культуры излишне превозносит цель, а социальная организация излишне ограничивает возможный доступ к апробированным средствам ее достижения. Другими словами, положение такого рода и связанное с ним поведение отражает недостаточность координации, существующей в системе культуры.

Результаты недостаточной интеграции в этой области очевидны в сфере международных отношений. Акцент на национальном могуществе не сочетается должным образом с неудовлетворительной организацией законных, то есть определенных и принятых в международном масштабе средств достижения этой цели. Результатом этого является тенденция к аннулированию международного права; договоры становятся лоскутом бумаги, "необъявленная война" служит технической уловкой, бомбардировка гражданского населения получает рациональное обоснование совершенно так же, как в подобной же ситуации в обществе расширяется применение незаконных средств во взаимоотношениях между отдельными лицами.

Описанный нами социальный порядок с неизбежностью порождает это "стремление к распаду". Давление, оказываемое этим порядком, действует в направлении опережения конкурентов. Выбор средств в пределах институционного контроля продолжает существовать до тех пор, пока эмоции, поддерживающие систему конкуренции, то есть проистекающие из сознания возможности опередить своего конкурента и тем самым вызвать благоприятную реакцию со стороны других, распространяются на все области человеческой деятельности, а не сосредоточены исключительно на достижении конечного результата. Для поддержания стабильности социальной структуры необходимо равномерное распределение эмоций в отношении составляющих ее частей. Когда происходит сдвиг от удовлетворения самим процессом соревнования в сторону озабоченности почти исключительно успехом в этом соревновании, возникает напряжение, ведущее к выходу из строя регулирующей структуры. Вместе с умалением в результате этого роли институционных императивов возникает ситуация, похожая на ту, которую утилитаристы ошибочно считают типичной для общества в целом, когда расчет на ожидаемую выгоду и страх перед наказанием являются единственными результатами. В такого рода ситуации, как заметил Гоббс, "насилие и обман становятся единственными добродетелями" ввиду их относительной эффективности для достижения целей, которые для него, конечно, не проистекали из системы культуры…"

У меня возникает ряд вопросов. Неужели американцы, для которых "Социальная структура и аномия" Мертона – это настольная книга, не понимали, что произойдет в советском обществе при обещанной трансформации? Или же они все-таки понимали это? По-моему, вопрос риторический.

Кто-то, может быть, скажет, что это теория.

А вот вам практика.

6 сентября 2007 года в "Независимой газете" вышла статья Михаила Бойко "Шершавый Подводный Рыцарь" (подзаголовок "Крокодилисты" отметили день города").

Бойко, который с июня 2007 года является пресс-секретарем "Клуба метафизического реализма ЦДЛ", описывает некую Crocodile-party, состоявшуюся 2 сентября в клубе "ИКРА". Организовано все это было поэтессой Алиной Витухновской.

Помимо описания самой вечеринки, автор статьи расшифровывает и пропагандирует новый экзотический культ крокодила, который был недавно придуман поэтом Алексеем Широпаевым и быстро распространился в Интернете:

"За короткое время Крокодил приобрел множество поклонников и заметно потеснил Ктулху – того самого, с отношением к пробуждению которого не так давно пришлось определиться Путину. Впрочем, два культа неплохо уживаются: и Крокодил, и Ктулху – подводные хтонические чудища. Почему именно Крокодил? Когда медведь стал тотемом крупнейшей российской партии, его оппонент по сказке Чуковского автоматически оказался востребован".

Витухновская, в свою очередь, предъявляет свои права на Крокодила, ссылаясь на фрагмент из "Эссе о лисе" (1999 г.) из своей книги: