Четвертая вершина - Санеев Виктор Данилович. Страница 8

После окончания этой серии состязаний произошло радостное для меня событие: Указом Президиума Верховного Совета СССР группа спортсменов и спортивных работников были награждены правительственными наградами. Я был награжден медалью «За трудовую доблесть». Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что не заслуживаю такой награды. Среди награжденных были люди, отдавшие жизнь служению спорту, а также известные спортсмены, чемпионы Европы, призеры Олимпиад. Я же к тому времени не был даже чемпионом страны, поэтому воспринял эту награду, как аванс, который мне еще предстояло отрабатывать. Но радость от этого не становилась меньшей и, не скрою, мне очень хотелось на чемпионате страны совершить прыжок за 17 м. В Ленинакане, хотя мне и удалось стать чемпионом СССР, результат мой был невысокий: помешала холодная дождливая погода.

Но вернемся в олимпийский Мехико.

К моменту приезда в Мехико я знал этот город не понаслышке, и в этом имел преимущество перед своими товарищами по команде — Николаем Дудкиным и Александром Золотаревым. После того как я выступил на Кубке Европе в Киеве, представилась возможность побывать в столице XIX Игр на так называемой предолимпийской неделе. Соревнования эти были довольно представительными по составу, но прыгунов тройным насчитывали немного. Да и те, что были, не столько соревновались, сколько привыкали к стадиону, приглядывались к соперникам. Словом, напоминали шахматистов, которым предстоит выступить в матч-турнире на звание чемпиона мира, и они накануне этого главного соревнования озабочены лишь тем, чтобы не раскрыть своих домашних заготовок.

Главное, с чем мне удалось познакомиться в Мехико, было необычное синтетическое покрытие дорожек и секторов будущего олимпийского стадиона — тартан. Это сейчас такие дорожки не в диковинку, а тогда я увидел тартан в первый раз. Конечно, тот, кто придумал это покрытие, думал в первую очередь о нас — прыгунах тройным! Именно нам, которым в процессе одного прыжка предстоит дважды отталкиваться от дорожки, каждый раз рискуя отбить пятку, тартан был просто необходим.

Правда, имелись и свои тонкости в технике бега по новому покрытию. Поначалу появились сбои в ритме, изменилась длина шагов. Отталкиваясь под привычным для себя углом, я чувствовал, что излишне подбрасываю себя в каждом шаге, теряю связь с опорой, и в результате скорость разбега снижалась. Но оказалось, что неудобства эти — временные. И после нескольких дней тренировок я понял, что сумел приспособиться к норовистому покрытию. Да, на тартане можно было прыгать очень далеко, дальше 17 м. И хотя я еще не мог считать себя опытным спортсменом, но убеждение, что на Олимпиаде не один, а несколько прыгунов преодолеют этот рубеж (который и в наши дни считается рубежом экстра-класса), сыграло очень большую роль в психологической подготовке к Играм. Я готовился именно к прыжкам за 17 м. Пожалуй, мы расходились с Витольдом Анатольевичем только в будущей оценке олимпийских соревнований. Мне кажется, что ему, прыгуну старшего поколения, которое штурмовало еще рубеж 16 м, привыкшему к незыблемости мирового рекорда Ю. Шмидта (в канун Олимпиады этому рекорду уже исполнилось 8 лет!) трудно было представить, что этот недоступный рекорд будет улучшен сразу несколькими спортсменами. Хотя при этом Креер допускал, что победить в Мехико можно будет только прыжком за 17 м.

Что же касается остальных аспектов нашей подготовки, то она была спланирована со всей тщательностью, которая отличает работу хорошего тренера. Все было продумано вплоть до соседства по комнате в Олимпийской деревне. Поселился я с нашим знаменитым копьеметателем Янисом Лусисом. Летом того года Янису удалось наконец осуществить свою заветную мечту — он первым среди советских метателей копья послал снаряд за 90-метровую черту и установил мировой рекорд. Вообще по уровню результатов олимпийского сезона Лусису просто не было равных и, казалось, что в Мехико ему необходимо выполнить одну небольшую формальность — выйти в сектор, один раз метнуть копье — и золотая медаль у него в кармане. Но мало кто знал, сколько сил забрали у Яниса предолимпийские подвиги. В Мехико он приехал усталым. Взглянешь на Яниса — то он читает, то играет в шахматы (я для него был слабым партнером), то спит. Не человек, а само воплощенное спокойствие. А нам, дебютантам олимпиады, этого как раз и не хватало. Да, в бурлящем страстями Мехико было ох как непросто не только отдыхать и сохранять спокойствие, но и тренироваться, выступать в соревнованиях, готовиться к олимпийскому старту.

Здесь, нам, прыгунам тройным, очень помог опыт Креера. Ему, призеру двух олимпиад, было хорошо известно, как нужно вести себя в преддверии главного старта. Понимая, что отвлечь меня, Сашу Золотарева и Колю Дудкина от мыслей о предстоящем соревновании все равно не удастся, он охотно поддерживал наши разговоры о шансах наших спортсменов и соперников на Олимпиаде. И одновременно старался исподволь подготовить нас к неожиданностям олимпийской борьбы.

Своих соперников мы, в общем, знали неплохо, тем более что они тоже заблаговременно появились в Олимпийской деревне. Какие же они все были разные, эти мастера тройного прыжка со всего света!

Два гиганта — сенегалец Мансур Диа, знакомый мне по предолимпийской неделе, и австралиец Фил Мэй — завладели всеобщим вниманием в первые дни после приезда в Мехико. Мэй на равных спринтовал с бегунами, демонстрируя недюжинную скорость, а Диа все больше упражнялся в секторе. Когда он огромными прыжками проносился над дорожкой, то зрители, а их всегда много на тренировочном поле, буквально цепенели от восторга. Потом в Олимпийской деревне появился худенький американец Артур Уокер. Он тренировался легко, ничего особенного не показывал, но знакомый прыгун из ФРГ Зауэр по секрету сообщил, что на вечерних тренировках Уокер прыгает по 17 м... Часто рядом с нами оказывался Нельсон Пруденсио, соотечественник знаменитого бразильца, двукратного олимпийского чемпиона Адемара Феррейро да Сильвы. Он был подчеркнуто аккуратен в движениях, легок в беге и прыжках, но большого впечатления не производил. К тому же его результат не превышал 16,5 м. Гораздо внимательнее мы приглядывались к итальянцу Джузеппе Джентилле, который в олимпийском сезоне прыгнул на 16,92. И он действительно преподнес нам сюрприз...

Шансы всех этих спортсменов были нами подробно обсуждены в ежедневных беседах с Креером. Но при этом Витольд Анатольевич не уставал предупреждать нас о том, что олимпийская борьба чревата неожиданностями и в любой момент нужно ожидать в секторе появления, как он выражался, «мистера икс», который удивит уже в ходе самих состязаний. Поначалу мы слушали его предостережения недоверчиво — дескать, какой еще «мистер икс», когда вот они все здесь, на виду, — но что-что, а убеждать Креер умел. К моменту старта мы были готовы и к такому сюрпризу.

Как известно, наша легкоатлетическая команда в целом выступила в Мехико неудачно, завоевав лишь 3 золотые медали (меньше было только во время нашего дебюта в Хельсинки в 1952 году) и значительно уступив американским легкоатлетам. Так вот, уже после Олимпиады в ряде публикаций мне приходилось читать упреки в адрес руководства сборной: незачем-де было посылать команду в Мехико за целый месяц до Игр. Спортсмены устали от напряженного ожидания старта, нервничали и не смогли собраться. При этом ссылались на пример американцев, которые появились в столице Олимпиады почти накануне старта. Дело прошлое, и если я останавливаюсь на этой детали, то потому, что, ведя речь о долговременной психологической подготовке, нужно рассказать и о нашем житье-бытье в Мехико. Я и сейчас убежден, что наш заблаговременный приезд в Мексику был совершенно оправданным. Ведь нужно было не только привыкнуть к значительной разнице во времени — 9 часов, но и акклиматизироваться в среднегорье и жарком мексиканском климате. Сравнение с американцами в данном случае не выдерживает никакой критики. Американцы тренировались на долготе Мехико и вообще не ощущали разницы во времени, к тому же их подготовка происходила в местах, схожих по климатическим условиям с мексиканскими. Поэтому они могли позволить себе роскошь приехать на Олимпиаду накануне стартов.