Чайная книга - Фрай Макс. Страница 8
— Нестрашно, сынок. Следующий год принесет тебе муку и здоровье.
— Муку и здоровье, — угрюмо повторяет Таль, убирая деньги. — Именно это нам тут всем и нужно.
— Нам — тут, — говорит Исайя, — вам — там…
Вечером к Исайе заходит Меир.
— Что это ты вдруг умирать собрался, старый хрен? — спрашивает он с порога.
— Я? — удивляется Исайя. Он сидит на кровати и читает книгу. — Умирать? С чего ты взял?
— У тебя не голос, а иерихонская труба. Ты так орал о своей последней воле, что разбудил меня, когда я спал после обеда.
— А… — Исайя машет рукой. — Это обычное дело.
— Что значит «обычное дело»? — Меир проходит в комнату, сбрасывает гору одежды со стула и садится.
— Ты набросал, — укоризненно говорит Исайя. Меир не реагирует.
— Так что там у нас с последней волей, реб Шае? А?
— Да понимаешь, какая штука… — Исайя вздыхает и закрывает книгу. — Мне нужно было всучить Талю деньги. У него долги, он не очень легко живет. Ну я и подсобрал тут кое-что. Сказал, мол, напоследок.
— Это чтобы помочь деньгами своему ребенку, тебе понадобилось таким образом на него давить?
— Мой ребенок, Меир, уже довольно большой мальчик. И очень упрямый. Мы не очень ладим, и денег у меня он брать не очень хочет. Но с последней волей не поспоришь. А тысяча долларов — все-таки сумма. Пусть будет здоров.
Исайя считает объяснение законченным и снова раскрывает книгу.
— Но, Шае… — возмущается Меир. — Это жестоко! Ты знаешь, что ни о какой последней воле речи нет, но Таль-то ушел с тем, что он больше тебя никогда…
Исайя поднимает голову:
— Нестрашно, Меир. Я делаю так уже десять лет.
В глазах Меира непонимание.
— Десять лет?
— Ну да. Таль раз в год приезжает из своей Америки, и у него вечно долги. Я за год собираю ему деньги и отдаю. Но просто так мой гордый мальчик денег не берет. Зато отлично берет в качестве моей последней воли. Так мы и живем.
Какое-то время они молчат. Исайя читает книгу, Меир покачивает ногой.
— Послушай, Шае, — наконец произносит он. — Все-таки это не очень честно. Может, ты это и делаешь уже десять лет, но Таль наверняка ушел смущенный. Мы уже не так молоды, чтобы играть в такие игры.
Исайя тихонько смеется:
— А кто тебе сказал, что это игры, Меир? Кто из нас может поручиться, что проживет ближайший год? Возможно, это и была наша с Талем последняя встреча.
Меир хмурится:
— Или нет.
Исайя не спорит:
— Или нет.
Доктор Фаина чертит что-то ручкой в блокноте, доктор Шауль Штайнер сидит, положив подбородок на сложенные руки.
— Это невозможно, Фаина. Ты же знаешь.
— Знаю, Шауль. Но ты же видел ее.
— Видел. И тем не менее.
— Шауль, она просто не переживет.
— Мы не лечим такие пролежни. Их лечат в Реховоте, туда мы его и отправим. Там есть отличное отделение для лежачих.
— Но, Шауль, отделения для ходячих там нет вообще.
— Ему оно и не нужно.
— А Роза?
— А Роза останется здесь.
Доктор Фаина встает и подходит к доктору Шаулю вплотную.
— Шауль…
Он тоже встает и успокаивающе накрывает ее руку своей рукой.
— Ничего страшного, Фаина. У Менаше будут хорошие условия, он долежит свои дни в покое.
— И в одиночестве, — добавляет Фаина.
Доктор Шауль начинает сердиться:
— Он после тяжелого инсульта! И ничего не соображает! Что ему важнее, как ты думаешь, щебет Розы над ухом или отсутствие острых болей?
Фаина разводит руками:
— И то и другое. То, что ты называешь «щебетом Розы»…
Доктор Шауль делает протестующий жест рукой:
— Хватит. Все это я уже слышал. Мы переведем его на следующей неделе, я предупрежу внизу, чтобы приготовили машину. А дежурная сестра позвонит в Реховот. Я с ними говорил, они нас ждут.
Он сердито идет по коридору, размахивая руками и бормочет себе под нос:
— Она не переживет, она не переживет… Посмотрим, кто тут кого еще переживет…
В нише сужающегося коридора на него натыкается Роза.
— Добрый день, доктор Шауль, — здоровается она, широко улыбаясь. — Вы уже здоровы, слава богу? Я справлялась два дня назад, у вас была простуда.
— Что? — теряется доктор Шауль. — Простуда? У меня?
— У вас, — терпеливо кивает Роза. — Не у меня же. У меня последняя простуда была приблизительно сорок девять лет назад. Я ничем не болею, знаете? Даже смешно. Менаше говорит, что у нас с ним один набор болезней на двоих. — Роза переводит дыхание и добавляет: — И весь достался ему одному, бедняге.
— Будьте здоровы, Роза, — тепло говорит доктор Шауль и уходит к себе в кабинет.
Стива, выходящего из комнаты Ханы, ловит раскрасневшаяся Нили.
— У меня есть ореховый пирог, — сообщает Стив. — Там, — он указывает на Ханину дверь. — Хочешь кусочек?
— Нет, — Нили качает головой. — Я худею.
— Зачем? — удивляется Стив. — Ты и так худая.
— Я не худая, я стройная, — уточняет Нили. — А хочу быть худой.
— Зачем? — повторяет Стив.
Нили не отвечает. Вместо этого она смотрит на Стива в упор.
— Стив, то, что ты мне в прошлый раз сказал. Ну… про то, что ты…
— Про то, что я — гей, — кивает Стив.
— Ну да, — быстро говорит Нили, — про это, вот. Ты извини, но я хотела тебя спросить… — Нили смотрит в сторону и выпаливает: — Это правда?
— Нет. — У Стива суховатый негромкий голос. — Точнее, не совсем.
Нили поднимает бровь и нерешительно улыбается.
— Я действительно гей, — извиняющимся тоном говорит Стив. — Но бойфренда у меня сейчас нет.
Нили непонимающе смотрит на него и какое-то время молчит. А потом спрашивает:
— Почему?
— Сейчас мне не до личной жизни.
Нили продолжает смотреть непонимающе.
— Хана умирает, — мягко говорит Стив. — Мне бы хотелось побыть с ней.
— Мириам собиралась прийти, — вспоминает Нили. — Она должна была быть вчера, но не приходила. Позвонила, спросила, когда будешь ты.
Стив напрягается.
— И что ты сказала?
— Не я разговаривала.
— А кто?
— Иланит. Она объяснила, что ты был вчера и будешь сегодня. Мириам сказала «хорошо».
— Просто замечательно, — бормочет Стив. — Ну хорошо. Спасибо, Нили.
Нили стоит несколько секунд неподвижно. Потом спрашивает:
— За что?
Но Стив уже ушел.
Полумрак. Хана лежит, прикрыв глаза. Шторы задернуты, кровать в тени. На стуле, сгорбившись, сидит невысокая женщина и плачет.
— Хана… — причитает она, покачиваясь, — о Хана, как же мне тяжело. Если бы ты знала, как мне тяжело. Я встаю с утра и не могу дышать, я ложусь в постель и не могу заснуть, я ни одной книги не могу прочесть…
В комнату входит Стив.
— Можно подумать, ты раньше читала книги. Женщина вскакивает.
— Стив!
Она опрокидывает стул и виснет у Стива на шее. Он сгибается под тяжестью ее тела. Женщина плачет навзрыд:
— Стив, какой ужас… Я была у врача, и он сказал…
Стив резко вскидывается:
— Что сказал?
Женщина плачет. Стив трясет ее за плечи:
— Мириам, что сказал врач?
— А что он мог сказать? — нервно отвечает женщина сквозь слезы. — Ничего он не сказал. Сказал «уже недолго».
— Он уже месяц это говорит.
— Ты считаешь, месяц — это долго?
Женщина опять начинает плакать:
— Стив, это так ужасно, я ни жить, ни спать не могу…
Стив молча стоит, поддерживая женщину за плечи.
— Есть хочешь? — спрашивает он. — Я принес ореховый пирог. Ты его раньше любила.
— Это я его раньше любила, — отзывается Хана с кровати, не открывая глаз. — А Мириам его любит до сих пор.
— Хана, не говори так, пожалуйста, — рыдает Мириам, — я слышать этого не могу. Ты поправишься, ты обязательно поправишься, и мы с тобой еще будем вместе есть ореховые пироги. Бедная моя Хана, сестричка, прости меня, прости…