Две королевы - Дюма Александр. Страница 89

— Нет, госпожа, нет, я не знаю.

— И не думай, Берлепш, что мною владеет хоть одна мысль, несовместимая с моим долгом. Я не из тех женщин, которых можно в чем-то заподозрить; мое сердце открыто Господу; он знает, какие цели я преследую. Я выбрала принца Дармштадтского за его преданность и умение хранить тайну; кроме того, он слуга нашей дорогой Германии, он мой родственник и говорит на языке моего детства.

— Я прекрасно вас понимаю, госпожа.

— Я задумала великое дело, значение его огромно; хватит ли у меня сил довершить его? Владею ли я даром убеждать? Не знаю, но надеюсь.

Этот разговор длился до того мгновения, когда пришло время ввести принца к королеве. Во дворце все спали, слышны были только шаги часовых и далекие возгласы ночных сторожей. Госпожа фон Берлепш изменила свой план: она не оставила молодого человека ждать у лестницы, а провела его в свои апартаменты, соединенные с покоями королевы коридором, по которому, кроме их обеих, никто не ходил.

Королева, узнав об этом, внесла и свои более разумные дополнения. Она велела г-же фон Берлепш провести принца в соседние апартаменты довольно рано, чтобы появление мужчины в этом крыле дворца не вызвало подозрений у случайных наблюдателей; принц должен был надеть совсем простой костюм, напоминающий одежду торговцев или докторов-хирургов, а именно: черный камзол, накидку того же цвета, а также широкополую шляпу без перьев. Так он мог пройти незамеченным. К фрейлинам и придворным в течение всего дня приходили певцы, писцы, торговцы. Принца должны были принять за одного из них.

В первый раз его допустят к королеве в том виде, в каком он пришел, но это не должно повториться.

— Приведи моего кузена, Берлепш, и оставь нас; я позову тебя, когда надо будет увести его, но ты оставишь принца у себя до завтра. Нельзя, чтобы заметили, как он выходит ночью из женских дворцовых покоев… Я вся дрожу и еле говорю. Как ужасна эта необходимость прятаться… О Боже! Сжалься надо мной! Боже мой! Если я добьюсь успеха, — промолвила она после ухода гувернантки, — я поеду поклониться Богоматери дель Пилар.

Берлепш нисколько не сомневалась, что на этот раз она сделала все правильно и услужила королеве, исполнив ее желание. Она была также уверена, что обеспечила себя на будущее, и охотно потерла бы руки от радости.

Принц, еле живой от волнения, уже ждал ее; Берлепш предложила ему следовать за ней и по пути стала расписывать в радужных красках отношение к нему королевы:

— Я такого и не ожидала, ваша светлость; видно, бедная королева слишком настрадалась и уже теряла силы, чтобы сделать мне такое признание и повести себя так, как это было только что. Помните, что именно я сообщила вам об этом и именно я все подготовила.

Принцу хотелось запомнить кое-что другое! Опьянев от радости, он не шел, а бежал к благословенной комнате, где его ждало счастье. Ему казалось, что сопровождавшая его Берлепш слишком медлительна! Она отстранилась, пропуская его вперед, и жестом указала на королеву, которая сидела, облокотившись на стол. Принц направился к ней, весь дрожа. Королева увидела Дармштадта и встретила его жестом, преисполненным благожелательности, как будто она хотела приободрить его.

Он застыл на месте, оглушенный биениями своего сердца, отдававшимися в его ушах.

— Дорогой кузен, — сказала королева, — подойдите. Принц не пошел дальше, он упал на колени.

— Ваше величество… — прошептал он.

И больше он ничего не мог сказать. Столь долгожданный, столь желанный миг, наконец, наступил: счастье нередко парализует, подавляет нас.

— Ваше величество, — проговорил принц, — смею ли я думать?..

— Встаньте, кузен, вы говорите не с королевой, а с родственницей, с другом, я хочу быть вам полезной, облегчить ваши страдания. Вы грустны, несчастны… Что с вами? Что могу я сделать для вас?..

Доброта и очень нежное участие ясно отразились на лице королевы; Дармштадт прочел на нем то, что хотел прочесть. Он чуть осмелел, приблизился и поцеловал королеве руку, которую та не отняла. В Испании такая милость столь обыкновенна, особенно со стороны королевы, что в ней не видят, как, например, у нас или в другой стране, никакого особого смысла.

— Итак, кузен, выберите кресло, присядьте и поговорим. Вы желаете мне что-то сказать, я тоже испытываю нужду в вас; после того как я выслушаю вас, вам в свою очередь придется послушать меня, и я надеюсь, что вы уйдете довольным.

Ее необыкновенно ясные слова казались слишком смелыми в данных обстоятельствах. Дармштадт предпочел бы видеть у королевы больше смущения. Ему показалось, что с головы его божества упал один из ореолов. Следует заметить, что мужчины предпочитают видеть нас строгими, им нужно побеждать нас с трудом, чтобы гордиться собой; они смотрят на нас другими глазами, когда одерживают победу. Чувство мужчины к женщине, которую он обожает, как правило, на две трети состоит из тщеславия.

Королева об этом не догадывалась. Она продолжала расточать ему знаки внимания, чтобы приободрить его. Когда принц сел, Анна продолжила:

— Слушаю нас, кузен, и будьте уверены: я заранее обещаю выполнить все, что вы пожелаете, если это в моей власти.

Так говорила королева, не женщина, но для влюбленного она была и той и другой одновременно. В начале разговора Анна подчеркнула, что принимает его не как королева, и он, отбросив смущавшее его сомнение, охваченный любовным трепетом, прошептал, снова поцеловав протянутую к нему руку:

— Чего я желаю, госпожа моя? Разве вы этого не знаете? Осмелюсь ли я повторить то, о чем столько раз упоминал в своих письмах?

— В ваших письмах! — воскликнула удивленная королева. — Вы мне писали?

— Боже мой, ваше величество, неужели вы не получали их? И разве не по вашему приказу я оказался здесь?

— Конечно, вас привели сюда по моему приказу, но что касается ваших писем, я не видела ни одного из них.

— О, несчастный! Как я ошибся!

— Объяснитесь, кузен, я вас не понимаю, но хочу и должна понять. Меня бросает в дрожь от страшных подозрений. За всем этим скрывается ужасная интрига, я вижу пропасть, куда нас хотят столкнуть. Говорите же, я требую, слышите! И будьте откровенны. Если есть средство, чтобы избежать беды, оно — в искренности. Зачем вы сюда пришли?

Принц готов был провалиться сквозь землю. Этот уверенный голос, этот чистый и целомудренный взгляд принадлежали не женщине, не королеве, впервые принимающей у себя любовника и склонной объявить ему, что любит его. Принц вдруг осознал, что попал в адскую ловушку, и одновременно понял, что единственным способом избежать ее станет откровенное признание; но при этом все его радужные надежды улетучивались, как стая белых голубей в заоблачные дали, где он парил до сих пор и откуда им уже не суждено вернуться. Проводив свои мечты взглядом, принц вздохнул:

— О ваше величество, простите меня! Я слишком страдаю и не в состоянии говорить.

— По крайней мере ответьте на мои вопросы, кузен. Чего вы хотели от меня?

— Видеть вас, ваше величество.

— Зачем? Вы же видите меня каждый день, и не было необходимости выбирать такой поздний час.

— Видеть вас… одну.

— О! С какой же целью?

— Ваше величество, если вы не знаете, я никогда не осмелюсь вам это сказать.

— О Боже! Возможно ли! Вы, кузен, дерзнули… вы подумали?..

— Простите, ваше величество!.. Простите, моя королева!..

— Ну так ответьте мне, я должна знать все. Продолжим ужасный допрос, тягостный для нас двоих. Вы писали мне часто?

— Да, госпожа… почти каждый день в течение полугода.

— О Святая Дева!.. Я догадываюсь, что было в этих письмах… Кому вы вручали их?

— Графине фон Берлепш.

— Негодная! Она мне о них никогда не говорила. Графиня передавала вам ответы?

— Устные.

— И как же вы осмелились предложить такую роль моей гувернантке? Почему она стала поощрять вас?

— Ни она, ни я здесь ни при чем, все устроил граф фон Мансфрельд.

— Что? Граф фон Мансфельд? Еще один персонаж в этом романе? Чудовищно! Граф фон Мансфельд! И какое отношение он имеет к вам и к госпоже фон Берлепш? В голове не укладывается, все смешалось.