Царь мышей - Абаринова-Кожухова Елизавета. Страница 107

Когда вино из кувшина было разлито по чарам, боярин Шандыба торжественно поднялся, чтобы произнести речь:

— Слыхивал я, будто у римлян есть такая поговорка: «О покойниках либо хорошо, либо ничего». Я так скажу — это мудрый обычай, правильный. И я желаю римлянам всячески его соблюдать. Но мы с вами не в Риме живем, потому я скажу все, что думаю. А думаю я вот что: нет, не был наш Государь достоин того высокого поста, на котором оказался. Правдиво говоря, я сравнил бы его с девицей из Бельской слободки, непонятно для чего явившейся на бракосочетание. Так выпьем же за Бельскую слободку. То есть нет, что это я такое плету, выпьем за то, чтобы каждый из нас занимался своим делом!

Выпили, закусили. Помолчали — каждый о чем-то своем.

— Скоморохи, а вы только Путяту показывать умеете? — вдруг обернулся Шандыба к Антипу и Мисаилу. — Вот меня, к примеру, могли бы показать? Да не бойтесь, я не из обидчивых!

Скоморохи вопросительно поглядели на своего начальника.

— Эх, да чего уж там скромничать, — «дал добро» князь Святославский.

Антип раскрыл небольшой сундучок, который всегда носил с собой, и вытащил оттуда какие-то причиндалы. Один из них, а именно облегающую шапочку без меха, скоморох натянул на голову, отчего она стала похожа на голову Шандыбы. Для еще большего сходства Антип нацепил поверх бровей темные щеточки, потом встал, широко развернул плечи, мутно сверкнул глазами и, грозно нахмурив накладные брови, с мрачной решимостью провозгласил:

— Девушка должна быть честной! — И, немного помолчав, добавил: — Даже в Бельской слободке.

Все, кто был в горнице, так и покатились со смеху, а пуще всех — сам Шандыба.

— А теперь меня, меня покажите! — нетерпеливо захлопал в ладоши князь Святославский.

Мисаил достал из сундучка огромную бороду, приладил ее к лицу, чуть распушил волосы, присел за стол и пригорюнился над чаркой:

— Э-эх, в прежние годы и винцо было крепче, и закуска вкуснее, и солнышко ярче, и девушки краше, и сами мы — моложе…

И хоть полного внешнего сходства с главой Потешного приказа Мисаилу создать не удалось, да и голос был не очень похож — но суть он передал настолько точно, что все расхохотались, а сам Святославский шутливо погрозил Мисаилу кулаком.

Не дожидаясь дальнейших «заказов», Антип выудил из сундучка рыжий парик, водрузил его прямо на «шандыбинскую» лысину, чуть втянул щеки, слегка вздернул нос, произвел еще несколько движений мускулами лица — и стал почти неотличим от новоназначенного градоначальника. Затем он оперся рукой об стол, другую упер в бок и беззвучно задвигал губами, а Мисаил, даже не сняв с себя «святославскую» бороду, заговорил голосом Рыжего:

— Уважаемые господа! Если вы считаете, что строительством дерьмопровода и водопровода мы ограничимся, то вы глубоко ошибаетесь. Моя новая задумка — возвести в Царь-Городе высокую башню, которая размерами и великолепием затмила бы Вавилонскую…

— А главное — долговечием, — перебил своего двойника «настоящий» Рыжий. — Но вообще-то в вашем предложении, как бы оно бредово ни звучало, что-то есть. Во-первых, такую башню можно было бы использовать как водонапорную вышку, и это даст резкий толчок к дальнейшему развитию водопроводного хозяйства. Во-вторых, если мне когда-нибудь удастся воплотить свою заветную мечту — электрификацию Кислоярской земли — то башня пригодится для радио- и телетрансляции, а впоследствии и для мобильной связи. В третьих… Впрочем, простите, господа скоморохи, я вас перебил — пожалуйста, продолжайте.

Но продолжить Антипу с Мисаилом не пришлось — в помещение заглянул царский стрелец. Увидев дьяка, боярина Шандыбу, двух князей Святославских и двух Рыжих, бражничающих и витийствующих над костьми Путяты, стрелец застыл с разинутым ртом.

— Ну, с чем пожаловал? — еле ворочая языком, проговорил Борис Мартьяныч. — Заходи, не стесняйся. Выпей с нами за здравие царя-батюшки! Вернее, за упокой оного, но это уже не суть важно…

— Мы едва сдерживаем толпу, — растерянно заговорил стрелец. — Еще немного — и они ворвутся сюда. Надо что-то делать!

— Ну, не съедят же они нас, — захохотал Святославский. — Разве что каменьями побьют.

— И вы так спокойно об этом говорите? — Рыжий попытался подняться со стула, но его занесло чуть в сторону, и если бы боярин Шандыба его заботливо не подхватил, то новоиспеченный градоначальник непременно свалился бы прямо на лежанку с монаршими костями.

— Что ж, дорогие скоморохи, ваш выход! — провозгласил князь Святославский. — Теперь от вашего умения зависит, уйдем ли мы отсюда живыми, или покойными. Так что вперед и с песней!

Напоследок еще раз крепко приложившись к чаркам, вся дружина, возглавляемая стрельцом, направилась обратно в приемную, поддерживая друг друга и старательно подпевая Святославскому, и впрямь заведшему не совсем пристойную песенку:

Поскольку день уже незаметно клонился к вечеру, Чумичка запряг лошадку, чтобы подвезти своих гостей до Горохового городища. Полагая, что тайным службам теперь не до Чаликовой с Дубовым, Чумичка не стал прибегать к средствам вроде шапки-невидимки или ковра-самолета, а ограничился тем, что взамен одежды зажиточных царь-городцев выдал им какую-то ветошь, которую Надя и Вася надели поверх одежды из «нашего» мира.

Хоть и весьма приблизительно, Дубов и Чаликова все же ориентировались в топографии Царь-Города — Надежда чуть хуже, а Василий чуть лучше. Судя по тому, что Чумичка вез их по каким-то тихим окраинным улочкам, они поняли: их провожатый не хочет «засвечиваться» в центре, где вовсю продолжались грабежи и поджоги, и выбрал путь не самый короткий, но более надежный. И хотя даже на тихих окраинах им несколько раз попадались кучки людей, разгоряченных вином, кровью и разбоем, наших путников никто не трогал — или считали их сословно близкими себе, или, что более вероятно, никого не прельщали ни убогая кляча и столь же убогая телега, ни потертый тулуп возницы и лохмотья его попутчиков.

Василий подумал, что Чумичка слегка сбился с пути — по его представлениям, ворота, через которые проходила дорога к городищу, должны были находиться чуть левее, а Чумичка то и дело забирал куда-то вправо.

Вскоре Чумичка остановил телегу возле ветхой ограды небольшого кладбища, где, судя по покосившимся крестам и скромным холмикам, предавали земле далеко не самых богатых и знатных жителей Кислоярской столицы.

— Хотели похоронить на главном городском, но он завещал здесь, — пояснил Чумичка в ответ на немой вопрос друзей. И указал куда-то вглубь кладбища: — Вон там.

За деревьями проглядывались несколько десятков человек, столпившихся вокруг свежей могилы. Надя хотела было спрыгнуть с телеги и отдать последний долг покойному, но Чумичка ее удержал:

— Не надо.

— Почему? — удивилась Чаликова.

— Нельзя, чтобы тебя видели, — нехотя пробурчал колдун.

Достав из-под лохмотьев кристалл, Василий попросил показать похороны более крупным планом, и вскоре на большой грани изобразились могильщики, опускающие гроб в землю.

— Прощай, Александр Иваныч, — дрогнувшим голосом прошептал Василий, сняв с головы старую дырявую шапку. А Надежда украдкой смахнула с ресниц невольную слезу.

Тем временем кристалл начал крупно показывать участников похорон — в их числе Василий узнал Евлогия, Патриарха Царь-Городского и Всея Кислоярщины, во всем торжественном облачении.

— Странно, в городе такое творится, а он здесь, — чуть удивился Дубов.

— А по-моему, ничего странного, — возразила Надежда. — Что-то похожее было описано в одной книжке, еще советского времени. Не помню подробностей, только общий смысл. Главному герою нужно было идти на какое-то не то партийное, не то комсомольское собрание и голосовать по некоему принципиальному вопросу. Если бы он проголосовал, как положено, «за», то утратил бы расположение любимой девушки, а если «против» — то доверие не менее любимого начальства. Воздержаться тоже не было возможности — в таком случае недовольными остались бы все. И не придти на собрание было нельзя, ибо «явка обязательна». В общем, положение безвыходное, и тут — не было бы счастья, да несчастье помогло — умирает его тетушка, и тем самым появляется вполне уважительная причина, чтобы не идти на собрание и не участвовать в «неудобном» голосовании. Вот и здесь то же самое. Кто знает, как там все сложится и чья верх возьмет — при таких событиях самое лучшее не высовываться и лишний раз рта не раскрывать. Ну а коли спросят потом при случае, дескать, где ж ты был, Ваше Преосвященство, в трудную годину, так он ответит: как это где, провожал в последний путь невинно убиенного отца Александра!.. Да и, похоже, не он один.