Пес, который говорил с богами - Джессап Дайана. Страница 22

Божественные, величественные, они ожидали от него абсолютной покорности, без сомнений, без жалоб. Натура питбуля, не в пример многим другим породам, не позволяла ему противиться людям, даже если они обращались с ним предательски жестоко.

Он думал о той девушке. Ждал, что она придет посмотреть на него, и его уверенность ни разу не дрогнула. Она всегда приходила; где бы он ни был, она его отыскивала.

Он поднял голову и понюхал воздух. Здесь не было даже следа ее запаха. Он положил голову на лапы, вздохнул и остался лежать без сна.

И Элизабет не спала. Лежала, глядя в темноту, положив руки за голову. Они с Тони не то чтобы поссорились — для этого требовались более глубокие отношения, — но были к тому близки. У него была занудная привычка интересоваться результатами ее контрольных, которая выводила ее из себя. Хуже, чем отец. Элизабет, как и большинство молодых людей ее возраста, считала, что в качестве ответа на вопрос «эй, как там твои экзамены?» слова «хорошо» или «ну, не очень» годятся идеально. Тони же это не устраивало. Он требовал анализировать результаты, хотел знать, где она ошиблась. Отыскав слабое место, Тони начинал разбирать ее ошибки. Это приводило ее в бешенство, она даже сама не понимала, отчего. Элизабет понимала, что он просто беспокоился о ней, но его манера ее бесила. В тех редких случаях, когда ей не удавалось получить отличную оценку, она хотела сочувствия, а не анализа.

Она поводила головой из стороны в сторону, пытаясь расслабить напряженные мышцы. Она была взвинчена. Происшествие в собачьем вольере все еще стояло у нее перед глазами. Еще немного, и случай стал бы известен в университете. Если отец каким-нибудь образом узнает, что она мешает другим ученым, он придет в ярость. Хуже того, дедушка будет очень разочарован — мягко и чуть смущенно попросит объяснить, что подвигло ее на такую глупость. Она не вынесет их недовольства.

В семье Флетчеров было не принято демонстрировать свои эмоции. Это была фамильная черта, гордая, почти высокомерная манера, за которой таились искреннее уважение и любовь друг к другу. Элизабет понимала, что в школьные годы ее холодность и сдержанность мешали ей дружить со многими. Но особенно трудно ей было с отцом. Она не только глубоко уважала его, но и была бесконечно благодарна и с трудом находила способы выразить ему столь глубокие чувства, с раннего детства поселившиеся в ее душе. Это у него на коленях она сидела маленькой девочкой, цеплялась за влажный от ее слез галстук, проваливаясь в сон, много ночей подряд безостановочно рыдая: мама не могла уложить ее спать. Он много работал, но никогда не прогонял ее, всегда развеивал ее страхи, часами держал на коленях и укачивал, пока она не засыпала. Став постарше, Элизабет поняла, чего ему это стоило: ведь он мог бы просто отправить ее в интернат или куда-нибудь еще.

Поэтому она каждый день старалась отплатить ему такой же преданностью. Она гордилась, когда он ее хвалил; ради него отказывалась от множества сомнительных развлечений одноклассников. Не ходила в кафе и на вечеринки, не пила, никогда не курила травку, даже сигареты ни одной не выкурила в жизни. Никогда не попадала в дурацкие истории, связанные с сексом. Воздерживалась от большинства мелких проступков юности.

Теперь же ее терзала мысль, что она попала в ситуацию, которой всегда старалась избегать. И все из-за лабораторной собаки, к которой, как сказал бы ее отец, она слишком привязалась.

Она попыталась объяснить себе, почему так случилось. Пришло время исправлять ошибки. Дамиану будет хорошо везде, куда бы они его ни поместили. Профессор Хоффман обещал проследить, чтобы пес прожил остаток жизни в Центре исследований. Но она не знала, следует ли из этого, что с Дамианом все будет в порядке. Раньше ее никогда не беспокоили судьбы лабораторных собак, но теперь она спрашивала себя: что, если Дамиан попадет на стол к ее отцу? И если эта мысль причиняет ей боль, то как ей мириться с тем, что он делает каждый день с другими собаками?

Признавая, что жизнь подопытных собак в лучшем случае неприятна, Элизабет все же не задумывалась напрямую о том, какую роль играет ее отец в экспериментах над животными. Двадцать лет она жила в доме, который держался на вивисекции. Впервые в жизни ей стало трудно с этим смириться.

Виктор Хоффман был очень зол на нее и наверняка предупредил тех, у кого теперь жил Дамиан, чтобы они не подпускали к собаке глупую и докучливую девицу по имени Элизабет Флетчер. Она даже боялась думать, что может случиться, если ее увидят возле Дамиана. Может, ее даже исключат из университета.

Она перевернулась на бок, кулаком подоткнув подушку. Ей было от себя противно — как ни старалась, она не могла забыть о собаке. Элизабет задремала, убеждая себя, что не стоит беспокоиться о животном, и тут же думая: накормлен ли он, удобно ли ему, куда его перевезли…

А ранним утром Дамиан впервые ей приснился. Как большинство ее снов, этот был ярок и реалистичен, как видеофильм. Она шла по кампусу, пес кружил перед ней, оглядывался назад и улыбался. Проснувшись, она удивилась, откуда знает такие подробности: улыбку Дамиана, его переваливающуюся походку. Ведь она никогда не видела, как он бегает без поводка.

Во сне они вместе гуляли. Большая серая белка перебежала тропинку, по которой они шли, и невероятно довольный собой Дамиан загнал ее на большой клен. Пес вставал передними лапами на ствол, затем бегом возвращался к Элизабет, приглашая ее идти за ним к дереву. Он переводил взгляд с нее на белку, словно хотел, чтобы она сделала что-нибудь, но она не понимала, чего он хочет. В конце концов он уселся на землю и укоризненно на нее уставился.

Они шли дальше, и во сне была весна. Зеленая листва — такая роскошная, свежая, будто они видели все это сквозь зеленое бутылочное стеклышко; даже солнце казалось зеленоватым. Газоны кампуса были покрыты маленькими белыми маргаритками и яркими золотыми лютиками. Рододендроны притягивали взгляд великолепными красными, пурпурными и розовыми цветами. Они с псом пришли к мрачному зданию из кирпича и камня, которое сурово возвышалось над газонами. Внезапно одна из дверей отворилась, и вышел мужчина в белом лабораторном халате. Тот самый доктор, который лечил Дамиана, тот, Кто велел ей почистить клетку, и во сне он держал в руке поводок. Она застыла на месте, не в силах двинуться, и беспомощно, с ужасом смотрела, как человек позвал собаку и Дамиан доверчиво подбежал к нему. Надев поводок на шею пса, человек повернулся на каблуках и ушел в здание, уволакивая за собой пса. Дамиан внезапно уперся всеми лапами и повернулся к Элизабет. Глаза его наполнились таким ужасом, что у нее живот скрутило от страха. Их взгляды встретились, и затем, словно крупным планом в кино, она увидела, как губы пса шевельнулись и он сказал ей:

Помоги мне.

Она подбежала к двери, но ту уже заперли. Подергала дверную ручку, все еще видя ужас в глазах собаки, слыша мольбу в ее странном, поразительном голосе. Но Дамиан исчез в этой крепости из кирпича и неприступного бюрократизма. Элизабет бегала от двери к двери, от окна к окну, совершенно обезумев, но не могла войти внутрь. Проснулась она в тот момент, когда в своем кошмаре тщетно тянула на себя большую, тяжелую дверь. Лежа в кровати, она моргала в темноте, пытаясь успокоить дыхание.

Драться или бежать, думала она. Та первобытная часть розга, где рождался страх, могла выбирать только между этими двумя действиями.

Бежать или драться?

У человека и собаки — без разницы — основные реакции одинаковы. В чем еще, думала она, заключается их сходство?

Что ты выберешь? - насмешливо вопрошал внутренний голос. — Бежать или драться?

Ради нее пес решил драться. Он не сбежал. Он напал на более крупного зверя — ради нее. Сможет ли она теперь с притворным сожалением бросить его и просто уйти?

Нет.

Она лежала, и ее наполняла решимость, словно по сковороде растекалось масло. Решимость медленно затопляла ее страх, самодовольство, желание избежать неприятностей. Эта решимость, казалось, выталкивала из нее все лишнее, пока не осталась только уверенность, что она не бросит собаку. Одновременно с этим пришли облегчение и печаль: она радовалась, что оказалась человеком, который не бросает друзей, и грустила, потому что впереди ее ждали трудные времена, разочарование людей, которые были ей дороги. Всё это очень тяжело, и она решила действовать крайне осторожно.