Наедине с булимией. Обретая себя. - Брамс Алина. Страница 10

комфортной одежде, а позже комфортно сходить в комфортный туалет? Неужели ради этого стоит

жить??

Неужели в пятьдесят лет люди, как в тридцать, считают, что смысл жизни – это работа, карьера,

семья и дом? Я представляю себя старой – вот я трудилась всю жизнь и достигла высот, с которых

смотрю на сотворенное собою. И у меня все есть, и больше ничего уже не нужно: я все успела –

заработать, родить, обзавестись супругом, другом и подругой. Здоровье – что-то есть, комфорт –

полно, успеха – море. А дальше что? Стоять еще лет двадцать на вершине и наблюдать, как все

уходит вниз? За эти годы в поисках комфорта я не успела найти себя – и тут меня накроет волной

отчаянья и боли. Вот этого исхода я боюсь.

Но все-таки - что тебе нужно, маленький мучитель в моей небольшой черепной коробке? Я не

хочу думать о смысле жизни! Мне девятнадцать лет, и я хочу жить и наслаждаться своей

молодостью…

Не понимаю, что со мной. Мне кажется, что в моем мозгу просто что-то сломалось. Какой-то

вирус попал в программу восприятия окружающего мира, и триллионы кадров разлетелись в

разные стороны на мельчайшие круглые молекулы. И время – с ним тоже что-то произошло. Я

живу в замедленном кадре, успевая продумать каждое движение, каждое слово. Вишу в воздухе

перед прыжком и вижу, что случится через секунду.

Я забыла свое детство – яркий красочный мир, пронизанный солнечным светом, свежим

дуновением ветра, шелестом берез, запахом лесных ягод, теплым молоком и нежными объятьями.

Меня бесцеремонно вытолкнули из этого сказочного радостного мира, всунув несколько

фотоальбомов напоследок и грубо захлопнув дверь перед носом.

Я плачу, я сижу на пороге, пинаюсь и скребусь ногтями: «Пустите. Возьмите меня обратно. Я не

готова. Мне плохо. Я не справлюсь». Я смотрю в замочную скважину – и вижу яркую бабочку

сидящую на цветке, слышу отголоски кукушки и носом чую запах сосны.

Пытаюсь выдавить слезу, чтобы разжалобить кого-то, но бесполезно – глаза со мной не дружат,

они отдельно от меня. Сквозь дверь я слышу чей-то смех – мой смех. А я? Я разучилась смеяться.

Там весело и интересно, там каждый миг – внезапен. А здесь, что здесь? Я оборачиваюсь: тяжелый

затхлый воздух, сухие черствые деревья, шипы шиповника, овраги, и небо с черной позолотой –

всё воплощенье скуки и тоски.

«Пустите, я умру».

В ответ мне чей-то голос кидает:

«Ты не умрешь. Ты будешь жить».

«Я буду жить? Всю жизнь вот так?»

«Зависит от тебя. Ты будешь жить, как ты сама захочешь. Решать тебе. Сюда ты не вернешься,

иди»

«Куда же мне идти?»

«Куда глаза глядят. Иди вперед, на ощупь, инстинктивно. Поверь себе»

И снова, утирая слез, которых нет, я поднимаюсь и иду обратно – в свой черный, грустный

страшный мир, в котором я одна.

Одиночество – мой воздух и моя тюрьма. Мне страшно честно посмотреть себе в глаза, но я гляжу

– и ужасаюсь. Кто я? Чем я живу?

И чтобы как-то зацепиться за этот мир, я ем. Я постоянно ем. Но мое тело не в силах все принять.

Я ем - и все обратно, и снова ем – и снова – там. По шесть-семь раз за день. Я не могу не есть, так

как без еды я сойду с ума. Но я не могу позволить моему телу оставить ни кусочка внутри, оно

отвергает, оно хочет избавиться от пищи с корнем, с желудком и всеми внутренностями.

Все мое существо делится надвое: одна часть живет пряничными съедобными фантазиями, а

другая – пустым бездонным серым миром, в котором нет места ничему живому, сытному и

наполняющему.

Мне постоянно холодно и страшно. Я боюсь однажды умереть в этих одиноких стенах огромной

красивой, но бездушной квартиры от постоянных срывов, сердечного приступа или

гипогликемического криза. Чтобы чувствовать себя хоть как-то в безопасности и в компании с кем-

то, я расклеиваю, друг за другом, вырезанные из глянцевых журналов плакаты с изображением

красивых мужчин и женщин. Пусть этот мир станет когда-то моим, я стану его частью – самой

счастливой озаренной частью, и буду жить в нем, словно в том сказочном мире, откуда меня

выгнали пару лет назад.

* * *

Я проснулась ночью и попыталась воспроизвести в деталях свой странный сон: я находилась

внутри себя самой и усилиями рук и ног пыталась расширить окружающие меня стены.

Цилиндровая оболочка этой темноты становилась шире и шире, и я почувствовала дуновение

свежего ветра и попыталась вдохнуть его полной грудью. Но движение легких причинило мне

дикую боль, от которой я проснулась. Что-то происходило во мне, но я еще не была полностью

готова к переменам.

Все дни проходили в постоянном наблюдении за своим разумом в попытках понять и найти Ее

место жительства. Откуда Она появилась, что Она есть на самом деле?

Каждый день начинался с внутреннего самоанализа, попытки расчленения каждого чувства,

эмоции, мысли. Порой это казалось невозможным из-за накатившей тревожности, когда все мысли

разбегались от меня в разные стороны и бежали на Ее голос. В такие моменты Она не вела со мной

диалогов, а лишь стояла с прямой, как сосна, спиной и надменным выражением лица и, сложив

руки на груди, отдавала команды:

– Встань. Соберись. Иди. Сделай все, как обычно. Сегодня я решила провести весь день с тобой.

Я пыталась разговорить Ее, свернуть с проторенной дорожки, но разговор, как правило, был

коротким:

– Ты хочешь навсегда остаться один на один со своими проблемами? Хочешь, чтобы я ушла? Я это

сделаю, но ты пропадешь без меня, в один прекрасный день ты сойдешь с ума.

И я сдавалась. Сдавалась сразу, безропотно, не издав ни одного звука. Просто шла на кухню и

покорно отдавалась Ей в руки.

Но такое случалось все реже. Обычным делом стали разговоры по душам, когда Она садилась

около меня и пыталась помочь мне разобраться во всех мыслях, атаковавших мою голову и

являвшихся продолжением переписки с психотерапевтом.

В электронных письмах с Марией мы обсуждали тему родителей и моих с ними взаимоотношений

тогда и сейчас. С помощью наводящих вопросов она заставила меня вспомнить и заново пережить

ключевые моменты из моего детства, что оказалось очень болезненным.

Из множества прочитанных книг я знала, что тема родителей и детей является основной из тех,

которые обсуждаются на сеансах психотерапии, и, с одной стороны, меня это разочаровало,

нарушив мои ожидания на неординарное и свежее решение моих проблем, а с другой –

чрезвычайно обрадовало, так как до этого мне не представилось ни одного случая, чтобы

разобраться в этом раз и навсегда.

Наш электронный диалог выглядел как цепочка вопросов и ответов: продуманных, выверенных и

четких, так как формат удаленного непрерывного сеанса психотерапии позволял мне крепко

задумываться над каждым вопросом и тщательно покопаться в своей голове для того, чтобы

ответить.

В течение бесчисленного количества ночей, проведенных на подоконнике за разглядыванием

звезд, я получила уже достаточно прозрачное преставление о моей совместной жизни с

родителями, семейных проблемах, ставших тем самым корешком моего невроза, о специфических

особенностях психики моих отца, матери и брата, с которыми им придется жить еще долго,

возможно до самого конца.

Тем не менее, отвечая на вопросы Марии, я словно сдирала слой за слоем прозрачную обертку с

коробки с чем-то важным внутри. То, что казалось раньше очевидным, оказалось всего лишь чем-

то поверхностным, скрывающим нечто более глубокое. То, что сначала казалось бессмысленным,

приобрело вес и прочно заняло свои позиции в моем осознании реальности. Чувство вины,

беспомощности, отчаяния, распустившее яркие цветы на почве детских бед, под дневным светом

трансформировалось в нечто более серьезное, другой окраски и развернулось на девяносто