Наедине с булимией. Обретая себя. - Брамс Алина. Страница 13

что львиная доля заболевших скрывает это не только от близких людей, но и от врачей, которые

пытаются лечить только выявленные симптомы, полагая за ними совершенно другие заболевания.

Я узнала, что в сравнении с эффектом групповой терапии, самое бесполезное и вредное, что

может быть, - это общаться с другими больными булимией без присутствия терапевта, просто так

«за жизнь». Это стало для меня неожиданным и шокирующим открытием. Все дело в том,

объяснила мне Маша, что общение с другими булимиками без присутствия третьей стороны –

квалифицированного доктора – постепенно превращается в семинар по обмену опытом под

названием «А как это делаешь ты?», тем самым еще больше усугубляя положение.

Она посоветовала мне прекратить всевозможную переписку с другими такими же девушками и

посвятить высвободившееся время и энергию на знакомство с самой собой.

Маша покорила меня своим простым, свойским отношением к этому ужасному заболеванию. Не

было никакого привычного для меня всеведущего докторского взгляда, нотаций о правильном

образе жизни и нескрываемого превосходства. Напротив, я чувствовала себя центром Вселенной,

героем сказки, который случайно попал в неприятности и просит доброго джинна о помощи. Аура

доброты, понимания, душевности заполнили собой все пространство вокруг нас – вокруг

проходили какие-то люди, проносились шумные звуки, смешанные запахи кофе, чая и сигарет – я

ничего не замечала, полностью погруженная в разговор с этой женщиной.

Как странно – таить в себе секрет, скрывать страшную тайну, и вдруг увидеть, что он раскрыт, не

произведя при этом никакого резонанса.

Последние несколько лет мне казалось, что я была не такая, как все, что моя болезнь – мой порок.

Я была уверена, что при всех моих достоинствах, булимия будет проигрышем перед всем.

Жизнь внутренняя и внешняя были разделены тяжелым закулисным занавесом, не давая ни на

секунду забыть, что есть что-то ненастоящее, нереальное в происходящем на сцене – моей

будничной жизни, общении, деятельности. Подобное состояние причиняло нестерпимую боль: мне

приходилось усилиями воли постоянно напоминать себе о том, что я тоже достойна чего-то, что я

могу жить, как все, что у каждого есть свои недостатки и, возможно, тайны. Но Она давила на

меня, опуская в дебри сознания, придавливая тяжелой смесью чувств вины, страха и сожаления.

Общение в форумах на тему болезни, переписка с такими же девушками, как я, не приносило

облегчения. И дело было в том, что все мы были на одной ступени, в другом, параллельном от

других – не больных булимией людей – мире, в который жаждали однажды вернуться.

Общение друг с другом лишь подтверждало факт неизлечимости, презрения к подобному

существованию и необходимости свыкнуться и перестать бороться, но я хотела снова жить в мире

красок, полноценной реальности, открытости и искренности с самой собой.

– Вы снова о чем-то задумались, – голос Марии вынырнул откуда-то из-под моих мыслей, щелкнув

посреди пустого пространства безвременья. – Мы говорили о моих семинарах.

– Да-да, извините меня. Я слушала, просто немного отвлеклась.

– Да ничего, что Вы. Это в порядке вещей. – Она не выглядела ни рассерженной, ни утомленной.

Я сконцентрировалась на нашей беседе, пытаясь не сорваться снова с орбиты разговора.

– Но мне кажется, Вы хотели мне что-то сказать? – Маша смотрела на меня так внимательно,

словно прямо в сердце. В двух предложениях я рассказала ей свои последние мысли. – Вы знаете,

действительно это первая проблема, с которой сталкиваются терапевты! Вы зрите прямо в корень!

Все пациенты, имеющие проблемы с зависимостью, считают себя единичными случаями, а потому

скрывают все до последнего момента.

– Видимо, подобные люди, - подхватила я, поспешно сглатывая чай, - считают себя чем-то

уникальным, не имеющим аналогов. Они слишком увязли внутри себя, занимаясь интроспекцией и

самоедством. Им кажется, что только они способны совершить нечто ужасное, то, о чем не говорят

вслух. Всем остальным эти чувства и поступки чужды и непонятны. Такие люди боятся быть

отвергнутыми, боятся увидеть ужас, презрение и отвращение в глазах близких и любимых людей –

вот почему все это таится внутри, скрывается и осторожно несется сквозь жизнь под завесой

тайны. – Я говорила и говорила, не останавливаясь, лишь прерываясь на глоток воздуха. Маша

слушала меня, не отрывая от меня взгляда и сочувственно кивая. Впервые в жизни я говорила

вслух о проблеме, мучившей меня долгие годы.

– И знаете – Вы правы. У каждого есть своя зависимость. Лишь по-настоящему зрелые, мудрые,

полноценные, счастливые люди живут так, как им это нравится, не мучаясь ежедневным выбором

поступков. И у меня, и у этих людей в кафе, и у Ваших друзей – у всех есть своя маленькая или

большая тайна, о которой они вряд ли когда-то расскажут. Но это жизнь, природа всех людей

одинакова. И с этим нужно считаться.

Меня удивило, что Она сидела молча почти час, не вставляя своих замечаний и лишь задумчиво

качая головой и помахивая красной перчаткой. Она смотрела не на меня, а на психотерапевта,

изучая движения ее губ, нос, глаза – и я могла определить по движениям Ее зрачков внутреннее

одобрение всего происходящего.

«Ей это нравится», - подумала я. – «Ей нравится то, что я в течение столь долго времени говорю

про Нее, а не некое абстрактное явление. Она купается в лучах нашего с Машей внимания и

требует его еще больше и больше. Она так привыкла к моим убеждениям в Ее отсутствии, что мое

собственное признание в Ее существовании ошеломили Ее. Может, теперь, наконец, Она уйдет?»

– И не надейся. – Она посмотрела ледяным взглядом мне в душу. От неожиданности у меня

сжался желудок, и тысячи бабочек начали рваться наружу. – Я останусь с тобой, пока ты не

вспомнишь.

– Вспомнишь что? – Я с отчаянием начала царапать ногтем большого пальца кожу на

указательном пальце. Я всегда так делала, когда нервничала, от этого на указательном пальце уже

появились незаживающие ссадины. – Что я должна вспомнить? Я ничего не хочу вспоминать.

Просто уйди.

– Я не уйду, пока ты не вспомнишь. – Она повторила еще раз и замолчала.

Наша беседа с Машей уже подошла к концу, мы вышли из кафе на залитую вечерним светом улицу.

Гул проезжающих мимо автомобилей заглушал наши голоса, и Маша стала говорить громче. Я

постоянно оглядывалась, опасаясь что кто-то мог услышать тему нашего разговора, но тем не

мене, чувствовала себя уже гораздо комфортнее, чем за час до этого.

Мой психотерапевт – мне нравилось смаковать эту фразу – продолжала давать мне наставления и

проводить краткий экскурс в историю моего заболевания, а я тем временем благодарила небо за

эту встречу, которая, я была уверена, поможет мне открыть двери в закрытый мир счастья.

– И еще, - Маша остановилась, чтобы застегнуть свою спортивную куртку. – Попробуйте все-таки

рассказать об этом мужу. Вот увидите, он Вас поддержит. А если не получится, то поставьте себе

рамки – допустим, год – когда Вы должны будете рассказать. Возможно, к тому времени, уже и не

придется ничего рассказывать. Мне было приятно встретиться с Вами!

– Спасибо! Взаимно, - Мы попрощались и разошлись в разные стороны. Вечерний морозец щипал

за щеки, но я ничего не замечала, полностью погруженная в радужные мысли о том, что,

возможно, через год все мои проблемы станут лишь достоянием прошлого.

* * *

«Сорок три», - я смотрю на весы. Да, при моем росте метр шестьдесят шесть и постоянной

тренировке мышц - это немного, даже мало. Мне все равно. Я хотела бы совсем ничего не весить,

сойти на нет. Видимо, это одна из граней желания самоубийства. Убить себя, убить свое я,