Заговор мерлина - Джонс Диана Уинн. Страница 15

Это привело маму в такой ужас, что она сдалась.

— Ладно, ладно. Но мне и подумать страшно, что скажет дедушка… Грундо, ты не против, что тебя вот так тащат к какому-то жуткому старику?

— Вообще-то нет, — сказал Грундо. — Я ведь всегда могу позвонить от него по говорителю и позвать на помощь, разве не так?

— Тогда иди собирайся! — лихорадочно сказала мама. — Одежду возьми старую — он будет гонять вас на прогулки, возможно даже заставит ездить верхом… Скорей, Родди! Он прислал все того же старого шофера, который терпеть не может, когда его заставляют ждать.

Я не могла понять, почему мама боится отцовского шофера не меньше, чем самого отца, но все-таки послушалась: залпом выпила сок, схватила со стола кусок тоста и, жуя его на ходу, выбежала из столовой. Мама бежала рядом со мной, растерянно напоминая, чтобы я не забыла свитер, зубную щетку, кроссовки, расческу, записную книжку и все такое. Это был не самый подходящий момент, чтобы рассказывать ей о заговорах и изменах, однако же я честно попыталась, когда запихала все свои вещи в сумку и мы бежали по крутой тропинке, ведущей к замку. Из-под ног у нас вырывались мелкие камешки и сыпались вниз, на Грундо, который тащился следом за нами, сгибаясь под весом собственной огромной сумки.

— Ты меня слушаешь? — пропыхтела я, вкратце рассказав обо всем, что нам удалось, подслушать.

Но мама была так встревожена и расстроена из-за того, что приходится отдавать меня в лапы своему ужасному старому отцу, что, по-моему, пропустила все мимо ушей, хотя в ответ на мой вопрос и кивнула. Оставалось лишь надеяться, что она вспомнит об этом потом.

Машина стояла у главных ворот замка, как будто шофер — или мамин отец — воображал, что я живу там вместе с королем. Машина была черная и смахивала на катафалк. «Все тот же старый водитель» выглядел так, словно его выточили из цельного куска чего-то белого и тяжелого, а потом нарядили в темно-синий костюм. Увидев нас, он вышел из машины и протянул большую тяжелую руку за моей сумкой.

— Доброе утро! — пропыхтела я. — Извините, что заставили вас ждать.

Он не сказал ни слова. Просто взял мою сумку и поставил ее в багажник. Потом взял сумку Грундо все с тем же непроницаемым каменным лицом. После этого он отворил заднюю дверцу и встал рядом с ней, придерживая ее. Я начала понимать, что имела в виду мама.

— Славное сегодня утро! — с вызовом произнесла я. Никакой реакции. Я обернулась к маме и обняла ее.

— Не волнуйся, — сказала я. — Я очень сильная личность, и Грундо тоже. До скорого свидания.

Мы забрались на заднее сиденье катафалка, и нас повезли прочь. У нас обоих голова слегка шла кругом от такого стремительного развития событий.

Мы ехали, ехали, ехали, пока наконец у нас голова не пошла кругом и от езды тоже. Я по-прежнему не имела ни малейшего понятия о том, куда мы едем. Грундо говорит, что он полностью потерял чувство направления. Мы знали только, что едем среди ослепительно зеленых холмов, возвышающихся над серыми извилистыми дорогами, мимо серых каменных стен, которыми были исчерчены склоны холмов, мимо серых каменных осыпей, временами проезжая сквозь леса, куда мы ныряли, точно в темные ажурные тоннели. Папина хорошая погода становилась все лучше и лучше: небо было голубое-голубое, резкий ветер гнал по нему белые облачка, и их тени скользили по зеленым холмам, покрывая их странными лохматыми пятнами. Там, куда падала тень облаков, вереск темнел — и снова делался лиловым, дрок вдруг вспыхивал золотом на солнце — и снова делался скромным желтым дроком, и над маленькими шумными речками, полускрытыми в ущельях, сменялись свет и тень.

Все это было очень красиво, но тянулось жутко долго — мы все петляли и петляли, забираясь в самое сердце зеленых гор, а потом наконец начали петлять, взбираясь наверх. И снова все было зеленым и серым, с тенями бегущих облаков, так что казалось, будто мы вовсе никуда не едем. Поэтому оба мы вздрогнули от неожиданности, когда машина остановилась на ровной полоске зеленого луга у самой вершины горы.

Шофер с каменным лицом вышел и открыл дверь с моей стороны.

Это явно означало «Выходите!», так что мы выползли на каменистый луг и выпрямились, оглядываясь по сторонам. Внизу, среди изумрудных склонов гор, змеилась извилистая расселина, уходящая в сине-зеленую даль, а над этими зелеными склонами вздымались серо-голубые и черные пики — повсюду, куда хватал глаз. Воздух был ледяной и такой чистый, каким я еще никогда в жизни не дышала. И тишина. Такая тишина, что ее было почти слышно. Я только теперь осознала, что до сих пор всю жизнь жила среди людей, среди шума и суеты. И теперь было так странно, что всего этого не стало!

Никаких домов, кроме собственно усадьбы, поблизости видно не было. Помещичий дом был выстроен вплотную к ближайшему зеленому пику, однако ниже макушки горы, чтобы та защищала его от ветра, хотя его закопченные трубы вздымались почти вровень с зеленой вершиной. Дом был темный и высокий и весь как бы сплюснутый с боков — сплошные узкие арки. Непонятно было, то ли это дом, выстроенный на манер часовни, то ли часовня, выстроенная на манер дома. И никаких признаков сада: просто дом, вросший в склон горы, и выложенная всухую стена, торчащая с одного боку.

Каменный водитель уже шагал по лугу с нашими сумками в руках, направляясь к узкому парадному входу, тоже увенчанному аркой. Мы заторопились следом. Войдя в дверь, мы очутились в высоком и темном холле. Водитель к тому времени уже куда-то делся. Но не успели мы оглядеться и решить, что же делать дальше, как в конце холла гулко хлопнула дверь и к нам вышел отец моей матери.

Он был высокий, жесткий и холодный, как могильный памятник. Из-за черного одеяния — ну разумеется, он же священник — его белое лицо казалось мертвенно-бледным, но волосы у него были черные как смоль, без малейшей седины. Я обратила внимание на его волосы, потому что он положил ледяные руки мне на плечи и развернул лицом к свету, падавшему из открытой входной двери. Глаза у него были глубокие и черные, окруженные темными кругами, но я увидела, что это очень красивый человек.

— Так вот ты какая, юная Арианрод! — сказал он гулко и торжественно. — Наконец-то!

Его голос эхом раскатился по холлу. У меня мурашки поползли по спине. Мне стало очень жалко маму.

— Ты очень похожа на мою Энни, — сказал он. — Она тебя охотно отпустила?

— Да, — ответила я, стараясь не стучать зубами. — Я сказала, что поеду при условии, что мой друг Гр… э-э… Эмброуз Темп л тоже поедет. Надеюсь, у вас найдется для него комната?

Тут он посмотрел на Грундо. Конопатый Грундо ответил ему серьезным взглядом и вежливо сказал:

— Здравствуйте, как поживаете?

— Я вижу, ему было бы без тебя одиноко, — сказал мой Дед.

«Да пусть себе думает что хочет, — подумала я, — лишь бы он разрешил Грундо остаться». И я испытала большое облегчение, когда он сказал:

— Идемте со мной, вы оба, я покажу вам ваши комнаты.

Мы поднялись следом за ним по крутой темной лестнице. Его долгополое одеяние развевалось над деревянными ступеньками. Потом мы очутились в длинных коридорах, отделанных деревом. У меня возникло странное ощущение, что мы уходим прямо в глубь холма, что за домом. Однако окна двух комнат, которые он нам показал, смотрели на зеленые вершины, и обе комнаты были явно приготовлены для гостей: постели застланы, и в больших тазах на умывальниках была налита горячая вода. Как будто дед заранее знал, что я привезу с собой Грундо. Моя сумка стояла в одной комнате, сумка Грундо — в соседней.

— Ланч будет вот-вот готов, — сказал дед, — а вам, несомненно, захочется умыться и переодеться с дороги. Но если захотите принять ванну…

Он открыл еще одну дверь и показал нам огромную ванную с ванной на когтистых звериных лапах, стоящей посреди голого дощатого пола.

— Надеюсь, вы предупредите заранее, — сказал он. — Ольвен надо будет натаскать воды из котла.

И снова ушел вниз.

— А водопровода нету, — сказал Грундо. — Ничем не лучше купальной палатки.