Заговор мерлина - Джонс Диана Уинн. Страница 31

В доме дедушка Гвин ждал нас за столом, чтобы произнести молитву. На первый взгляд он казался таким же мрачным и непроницаемым, как всегда, разве что немного уста-лым. Он раздраженно шевельнул черной бровью, когда Грундо разразился радостными воплями при виде блюда с горой оладушков. Но прогремев свою молитву — более долгую, чем обычно, — дед взглянул в мою сторону. В его глазах промелькнула улыбка, предназначенная только для нас двоих, и ни для кого больше. Эта улыбка, казалось, говорила: «Ну вот, теперь ты знаешь некоторые мои тайны». «Да, — подумала я, — и часть твоего секрета состоит в том, что на данный момент ты принадлежишь Сибилле. Тебе сейчас ничего рассказывать нельзя». Но тем не менее я не удержалась и улыбнулась в ответ.

— Вот, так-то лучше, — сказал дедушка, когда все мы сели. — Арианрод, ты слишком серьезна. Тебе стоит научиться не принимать все так близко к сердцу. Ты гораздо лучше поможешь делу, если не будешь выглядеть такой взвинченной и напряженной.

«Чья бы корова мычала!» — подумала я.

— Дедушка Гвин, — сказала я, — у меня есть на то свои причины. Я думаю, нам с Грундо следует как можно быстрее возвратиться к кортежу.

— Согласен, — сказал дед. — Я уже велел приготовить для вас машину. Будьте готовы выехать завтра утром.

Вид у Грундо сделался несчастный. Он впервые за всю свою жизнь по-настоящему наслаждался жизнью.

— В таком случае, — спросил он, — нельзя ли еще тарелку оладушков? Я хочу наесться впрок.

Мой дед снова почти улыбнулся.

— Можно, конечно. И еще возьмете с собой пакет на дорогу.

Он сдержал слово. Думаю, он всегда держит обещания. Когда мы с Грундо ранним утром спустились по лестнице, волоча свои сумки, дедушка ждал нас в холле, высокий и черный, как столб, держа в длинных белых руках слегка промасленный пакет. В холле было непривычно солнечно. Входная дверь была распахнута, и в нее лились косые лучи утреннего солнца и виднелись далекие холмы, плавящиеся в золотисто-зеленом мареве. Потом часть вида заслонила похожая на катафалк машина, которая медленно подкатила, хрустя щебнем, и остановилась напротив двери. Дедушка вручил пакет Грундо.

— Ольвен положила для вас в машину пакеты с завтраком. Поезжайте в мире, с моим благословением.

Он проводил нас до машины, но, к моему тайному сожалению, не стал настаивать на прощальном поцелуе и даже не попытался пожать нам руки. Он только махнул рукой, когда машина тронулась. Последнее, что мы видели, — это как он, черный и прямой, повернулся, чтобы уйти в дом. Затем дорога пошла под уклон и почти сразу свернула за холм. Вокруг остались только зеленые склоны гор. Я обнаружила, что не меньше жалею об отъезде, чем Грундо.

Ольвен, как обычно, приготовила огромные свертки с бутербродами и пирогами. Мы ели большую часть долгого обратного пути и не обращали особого внимания на то, каким путем едем, хотя у меня сложилось впечатление, что на этот раз мы ехали другой дорогой, гораздо короче. Во всяком случае, я не помнила широкой солнечной долины, которую мы миновали, и полноводной серой реки, текущей по этой долине. Но, с другой стороны, как заметил Грундо, до тех пор как мы провели эти несколько странных дней в усадьбе, у нас не было привычки обращать внимание на то, какой дорогой мы едем.

— Как-то отвыкаешь, — сказал Грундо. — Все пейзажи просто сливаются в один, проносятся мимо, и все.

Оба мы испытывали смешанные чувства: с одной стороны, жалко было уезжать, с другой — мы боялись того, что случится, когда мы вернемся в кортеж.

— Интересно, что мать скажет, — заметил Грундо. — Я ведь забыл ей передать, что еду с тобой.

— Ну, моя мама наверняка ей сообщила, — возразила я. — И возможно, Сибилла сейчас слишком занята, чтобы сердиться. Согласись, в последнее время у нее хватает забот кроме тебя.

Наши смешанные чувства сделались еще сильнее, когда на фоне раскаленного голубого неба показался холм с силуэтом замка Бельмонт. День к тому времени сделался действительно жаркий. Я предполагала, что папа нарочно поддерживает солнечную погоду ради встречи королей, но, когда машина миновала массивные ворота замка и поползла наверх по усыпанной гравием дороге мимо опаленных жарой деревьев, мне стало казаться, что папа переборщил. Еще немного — и начнется засуха. Мне пришло в голову, что это как-то не похоже на папу, но в основном я думала о том, что шофер намеревается высадить нас у входа в замок, там же, где мы садились в машину. Мне этого не хотелось. Мы с Грундо переглянулись. Но теперь мы оба знали, что разговаривать с этим шофером бесполезно, так что мы промолчали. Он аккуратно развернулся на гравийной площадке в конце дороги и с хрустом затормозил напротив широких двустворчатых дверей замка. После этого нам оставалось только сказать «спасибо», когда он открыл нам заднюю дверцу и выставил на гравий наши сумки. Мы стояли, держа пакеты с остатками бутербродов и оладьев, и смотрели вслед машине, которая отъезжала, сверкая на солнце.

— Он совершенно не понимает, что мы живем в лагере, — сказал Грундо.

Я согласилась. Шофер с чего-то взял, что семья моего деда ничем не хуже королевской. Мы подхватили свои сумки и поволокли их по крутой тропе, ведущей вниз, к лагерю.

И застыли как вкопанные.

Луг, где раньше стоял лагерь, опустел. Мы видели колеи, нахоженные тропинки и бледные пятна примятой травы, где когда-то стояли палатки, но никаких следов кортежа — даже нашего автобуса, который обычно отъезжал самым последним, и то не было. Ни единой соринки. Ничего. Луг выглядел так, словно он опустел несколько дней тому назад.

— Уехали! — тупо сказала я.

— Ну, наверное, они уехали не так давно, — сказал Грундо. — Мы у твоего деда пробыли всего три дня, а король собирался до отъезда встретиться с королем Уэльса. Давай в замке спросим.

Мы побросали свои сумки и пакеты прямо на тропе и, хрустя гравием, зашагали к огромной парадной двери. Там мы подергали блестящую ручку звонка. Нам пришлось позвонить трижды, прежде чем мы дождались ответа. К этому времени мы начали думать, что в замке тоже никого не осталось.

Но когда мы уже хотели уйти, внутри с грохотом отодвинулся засов и одна из половинок двери приоткрылась. Наружу выглянул человек в одной рубашке. Наверное, дворецкий сэра Джеймса. Он стоял в дверях, очень недовольный тем, что его потревожили. Когда он увидел, что это всего лишь дети, лицо у него вытянулось еще сильнее.

— Да? — спросил он.

Мы оба продемонстрировали нетерпение в своей лучшей придворной манере.

— Нам очень жаль вас беспокоить, — сказала я. — Я — Арианрод Хайд, а это Эмброуз Темпл, мы дети придворных волшебников…

— Мы сегодня утром должны были присоединиться к кортежу, — пояснил Грундо. — Не могли бы вы сказать…

— Здесь вы ни к чему не присоединитесь, — сказал дядька с таким видом, словно он не поверил ни единому нашему слову. — Что вы мне тут мозги пудрите? Король уже почти неделю как уехал, сразу после встречи с королем Уэльса.

«Почти неделю? — подумала я. — С ума сойти!» Однако я не забыла о придворных манерах и вежливо спросила:

— Тогда, возможно, мои родители оставили для нас сообщение? На имя Хайд или Темпла?

— К сожалению, нет, — ответил дядька. Было ясно, что ни малейшего сожаления он не испытывает. — Никто ничего не оставлял. Двор просто собрался и уехал.

Я не могла в это поверить. Мама наверняка оставила бы мне хотя бы записку со свежими кодами дальноговорителей! Когда я отправлялась в Лондон, к дедушке Хайду, мама обычно нанимала для меня машину и оставляла инструкции, как отыскать кортеж, даже если он отправится в самое неожиданное место.

Пока я пыталась сообразить, как это сказать повежливее, чтобы не вышло, будто я обвиняю этого дядьку во лжи, Грундо очень настойчиво спросил:

— Скажите, пожалуйста, а перед отъездом, случайно, не проводилось новых церемоний во Внутреннем саду?

— Проводилось, — признался дядька. — Было очень много народу, всех поили водой. Я и сам там был. А что?