Пещера Черного Льда - Джонс Джулия. Страница 10

Кора, такая тонкая, что Ангус видел сквозь нее свой большой палец, была обведена каймой из выжженных полумесяцев. Само письмо тоже выжгли, кропотливо выводя слова раскаленной иглой.

Ангус тяжело привалился к стволу старого вяза. Дождь дрожал перед ним бисерной завесой. Ангус ко многому был готов — ко многим вещам, одна другой страшнее. Но это... Горькая улыбка прошла по его лицу. Это он полагал давно прошедшим. Они все так думали.

«Это твой выбор, Ангус Лок. Поступай теперь как хочешь». Прошлое ныло, как надорванный мускул, у него в груди, затрудняя дыхание. Придется выехать сегодня же. В Иль-Глэйв, к тем, кому следует знать об этом. Он ни на минуту не усомнился в правдивости письма. Садалак из племени Ледовых Ловцов никогда не написал бы такое просто так. Ангус получил от него послание впервые за двадцать лет.

Земля под деревом раскисла, среди немногих оставшихся листьев перекатывался эхом смех ворона. Ангус посмотрел на свой дом. Касси, должно быть, разводит огонь, чтобы приготовить ужин, Бет раскатывает тесто для сладкого печенья, которое они с Крошкой My так любят. А Крошка My, наверно, спит, прикорнув на коврике. Этот ребенок может спать где угодно.

Боль, никогда не покидавшая Ангуса окончательно, окрепла в груди. Не грозит ли что-то в этот самый час его детям?

Засунув письмо за пазуху, Ангус оторвался от ствола и пошел домой. Нет, не станет он уезжать на ночь глядя. Пусть все отправители писем отправятся в преисподнюю. Он обещал Бет и Крошке My купить ленты, и видят боги, девочки их получат. Так говорил себе Ангус Лок, но страх не утихал в нем, когда он бросал свой вызов. Ворон прилетел, письмо получено, и прошлое стучится кулаком в его дверь.

Тихо, как оседающая пыль, сказала себе Аш Марка, выскальзывая из своей комнаты. Ей было холодно, и пришлось закусить губы, чтобы сдержать дрожь. Почему в коридоре такой холод? Она оглянулась на свою дверь. Может, все-таки одеться потеплее? Мысль о прогулке по Крепости Масок в одной ночной рубашке и шерстяном камзольчике показалась ей менее разумной, чем раньше. Но если ее поймают в таком виде, можно будет отговориться тем, что она бродила во сне, и ей, может быть, даже поверят. А вот в плаще вывернуться будет труднее. Одеваются ли лунатики, когда встают по ночам? Аш этого не знала.

Оглядывая видный ей отрезок коридора, Аш прислушалась. Нет ли поблизости Марафиса Глазастого? Нож ушел со своего поста у ее двери несколько минут назад, убедившись, наверное, что его подопечная крепко спит. Аш не знала, куда он ушел и вернется ли — а если вернется, то когда. Знала только, что ему опостылело проводить все ночи у ее двери. Аш его за это не винила. Здесь так холодно, что пар идет изо рта, а смотреть не на что, кроме оседающей пыли да сырых, догорающих один за другим факелов.

Смех. Аш застыла на месте. Вот опять — справа по коридору, из комнаты Каты. Но это не Ката смеялась — если только она по ночам не хлебает горячую смолу и не жует гравий.

— Я сказал, погаси свет.

Аш сразу узнала холодный властный голос Марафиса Глазастого. Значит, он в комнате Каты... с Катой. Аш передернулась: ей не хотелось даже думать об этом. Черненькая Ката — маленькая, словно куколка, а Марафис здоровенный; из его ручищ можно выкроить четыре обыкновенные руки, а запястья у него как железные брусья. Прячась во мраке у противоположной стены, Аш быстро прошмыгнула вперед.

Известняковые стены обжигали холодом, и Аш старалась не прикасаться к ним. Ее с Катой комнаты помещались в самой низкой и широкой из четырех башен крепости, Бочонке. Бочонок — первое укрепление, которое было выстроено в городе Венисе, и стены у него двадцать футов толщиной. Извилистые коридоры и винтовые лестницы идут вверх от его основания, словно тропинки, огибающие холм, прерываемые оборонительными бастионами, площадками для лучников, комнатами и нишами с каменными скамейками, известными как серые беседки.

Комната Аш — это самое сердце Бочонка. Прямо под ней башня окружена кольцом фортификаций, которые издали кажутся громадным птичьим гнездом вокруг дерева. Бочонок не радует глаз — из трех обитаемых башен крепости он самый неприглядный: нет на нем чугунного литья и свинцовой облицовки, как у Рога, нет фигурных фронтонов и облицованных черным мрамором окошек, как у Фитиля.

Что до Кости, самой высокой башни, увенчанной Железным Шпилем, на который — на шестисотфутовой высоте — некогда насаживали государственных изменников, чтобы все в городе видели их и страшились... Аш потрясла головой. В Кость уже много лет никто не ходит. Необитаемая башня, где царят холод и сырость, разрушается — просто чудо, что она до сих пор не рухнула. Говорят, она уходит так глубоко в стылые недра Смертельной, что башня содрогается вместе с горой. А вершина ее достает до облаков, поэтому по стенам всегда струится вода — и в дождь, и в жару. Зимой Кость всегда покрыта тонким слоем льда. Белая, тонкая и кривая, она имеет много имен: Зимний Шпиль, Белая Заноза, Бескровный Хрен Пентеро Исса. Аш нахмурилась. Ката всегда расскажет какую-нибудь глупость.

Дойдя до первого лестничного пролета, Аш отважилась оглянуться. Ката, должно быть, погасила свет, как велел ей Марафис: полоска света у нее под дверью исчезла. Вот и хорошо, сказала себе Аш, стараясь не думать о сопутствующих этому вещах. Она не желала знать, что происходит там, внутри.

Прочные известняковые ступени глушили ее шаги, пока она спускалась. Из стен, как птичьи когти, торчали железные крючья, рыжие от ржавчины, — они заставляли Аш держаться посередине. Когда-то на них крепились толстые, черные от копоти цепи, соединявшие все бойницы Бочонка с нижним бастионом. Теперь крючьев тоже следовало остерегаться, как слуг, часовых и сырого горного воздуха.

Аш потерла руки. Ох как ей холодно. Хорошо еще, что она надела самую теплую ночную рубашку и туфли из кротовой кожи. Зима еще не настала по-настоящему — почему же она никак не может согреться?

«Ты недомогаешь, названая дочка. Я беспокоюсь за тебя».

Аш попыталась убрать из головы голос приемного отца. Да, она недомогает, но не в том смысле. Ката рассказывала ей, что происходит с девушками в пору созревания — кошмары и холодный пот в перечень не входили. «У тебя сводит живот, — с сознанием собственной важности повествовала Ката, — и ты начинаешь думать о мужчинах». Аш фыркнула. Мужчины! Нет, она ничего подобного не испытывает.

С ней творится что-то другое. Десять ночей подряд ей снится лед, и она каждый раз просыпается в мокрых от пота, скрученных простынях, опутывающих руки, как веревки. Эти сны так реальны, и таких голосов, которые обращаются к ней там, она еще никогда не слыхала. Госпожа, шепчут они, приторно-сладкие, как плюшки с вареньем, приди, протяни нам руку...

Аш сделала глубокий вдох, чтобы остановить дрожь. Мысль о том, чтобы вернуться в спальню, вдруг поманила ее, и ей стоило труда двинуться вперед. Приемный отец знает, что с ней такое — она уверена. И не менее уверена в том, что он ничего ей не скажет.

Он постоянно следит за ней, прокрадывается в ее комнату, когда она спит, осматривает ее груди, волосы, зубы, допрашивает Кату о мельчайших подробностях ее жизни. Ему все важно: содержимое ее ночного горшка, количество гусиного жира, оставленного ею на тарелке, размеры ее корсета и нижнего белья. Что ему нужно от нее? Разве мало того, что она его названая дочка?

Аш не позволила обиде завладеть ей. Он не родной ее отец — не следует забывать об этом. Он ни разу не назвал ее дочкой, не добавив слова «названая».

Лестница прервалась площадкой, выходящей на укрепления, и снова нырнула вниз. Аш прибавила шагу. Становилось светлее, и были слышны голоса и лязг стали из Красной Кузницы внизу.

Пентеро Исс знает что-то — о ней, о ее родителях, о том, как она появилась на свет. Поэтому он и следит за ней так пристально, поэтому поставил своего Ножа у ее двери, поэтому входит к ней без предупреждения днем и ночью, надеясь поймать ее... на чем? Аш тряхнула головой. Быть может, этой ночью она найдет ответ.