Долина роз (Приключенческая повесть) - Недолин Иван Петрович. Страница 20

Мы остановились в глухой долине у заброшенного, разрушенного хуторка, когда-то стоявшего у старой дороги.

— Здесь будет дневка, — сказал отец. — Дадим отдых коням.

— И людям, — с трудом слезая с тарантаса, добавила Клавдия Никитична. — Все кости ноют, все бока болят.

Разбили, как обычно, палатки, поставили в них походные кровати. Отец натянул между деревьями гамаки для матери и Любы. Долина была небольшая, стиснутая со всех сторон горами. В северной стороне долины виднелось начало узкого, каменистого ущелья. Шумя по камням, несся по нему пенистый поток. Еле заметная, заросшая травой дорога уходила куда-то дальше.

Осматривая в сопровождении Вещего окрестности, я встретил отца и Андрея Матвеевича при входе в ущелье. Они осматривали его с видом людей, уже побывавших раньше в этих местах.

— Нет сомнения, — сказал отец, — это и есть Гремящий поток. И долина приметная, и развалины эти я помню. В те годы здесь жили два-три хозяина. Помните, мы останавливались здесь на ночлег, ели баранину, пили кумыс? Теперь и путь этот заброшен, и хуторок разрушен… Ушли люди… Давно это было.

— Да, много воды утекло в этом потоке…

Оставив их вычислять, сколько воды утекло за эти годы, мы с Любой, захватив ружье, корзиночку для ягод и Вещего, отправились в луга.

— Дети! — крикнула нам вдогонку мать. — Не ходите далеко от лагеря! Могут напасть волки или медведи!

— А у Влади ружье, и с нами Вещий, — гордо возразила Люба. Девочка твердо верила в мою храбрость и искусство стрелка.

Мы исходили вдоль и поперек долину, взбирались на склоны горы. Скоро корзиночки наши были полны земляники, душистой и вкусной, какой мы, кажется, не ели никогда. С корзинами ягод и букетами цветов мы возвратились в лагерь.

— Мама! Папа! — воскликнула, подбегая, Люба. — Смотрите, какая прелесть! Кушайте, пожалуйста, мы еще наберем!

Все восседали на ковре, заставленном посредине посудой, закусками, меж которых возвышался самовар. Но почему-то все молчали. Обескураженная молчаливой встречей, Люба притихла и притулилась возле матери. Оставив ружье, корзину с ягодами и букеты, опустился на ковер и я.

Все казались чем-то сильно озабоченными.

— Выбор, по-моему, один, — молвил после длительного молчания Андрей Матвеевич, — воспользоваться гостеприимством заветной долины. Вы увидите сами, какая там благодать и насколько там безопасно. Мы с Борисом Михайловичем еще в городе решили воспользоваться нашим давнишним открытием и переждать бурю в этой тихой обители. Это лучше, чем пускаться по бурным волнам колчаковского царства и со страхом следить за переменами фронта. В этой долине сам черт нас не сыщет!

— Андрюша! — упрекнула мужа Клавдия Никитична. — Черт тут ни при чем.

— А что, мать, — с досадой возразил Дубов, — думаешь, сладко бы было в Сибири? Войско Колчака бежит, красные наступают, в тылу пошаливают партизаны… На кого надеяться, куда прислониться? Дело решенное: остаемся здесь, отсидимся, подождем, пока все утихомирится.

— Может, положение не так мрачно? — произнес Рисней. — Военное счастье изменчиво. Неделя-другая — и покатятся красные вновь назад?

Андрей Матвеевич сказал решительно:

— Ну, господа, разговоры надо кончать. До осени, а может и до весны придется пожить в нашей богоданной долине. Я, по крайней мере, в Сибирь не поеду. А вы как хотите.

Никто ничего не ответил, но было видно, что все согласились с Дубовым.

На другой день путь был особенно трудным. Ехали без дороги, придерживаясь поближе к быстрому ручью. Камни и корни деревьев преграждали путь, груженые подводы кидало из стороны в сторону. Мужчины шли пешком, местами приходилось помогать лошадям. Узкую долину сменило ущелье, а затем мы вступили в густой лес.

Колеса неслышно покатились по влажной земле среди зарослей папоротника. Из густой листвы не видно было ни солнца, ни гор. Солнечные лучи, пробиваясь между листьями, играли на стволах деревьев, на пнях, появляясь причудливыми пятнами. Стояла глубокая тишина, лишь журчал вблизи поток да издали доносился глухой шум, все нарастающий, приближающийся.

Наконец впереди между деревьями замелькал свет. Лес кончился. Все остановились, умолкнув, пораженные развернувшейся картиной.

— Приехали! — торжественно объявил Андрей Матвеевич.

— Мать пресвятая богородица! — перекрестилась Клавдия Никитична. — Вот так приехали — скалы да бурелом!

— Ах, как красиво! — воскликнула, привстав на повозке, Люба.

За небольшой зеленой поляной, сплошь заросшей яркими цветами, загораживая полнеба, высилась гора. Склоны у нее были крутые, лесистые, вокруг вершины отвесной стеной тянулся каменный пояс высотой в несколько десятков сажен, как это можно было определить снизу. Поток, вдоль которого мы ехали, у подошвы горы ниспадал с обрыва в глубокую яму. Над водопадом стояла, играя на солнце, радуга.

— Мама! Папа! Владек! Какая прелесть! — повторяла Люба, хлопая в ладоши. — Здесь мы и будем жить?

Рисней нацелился аппаратом: хороший кадр!

Вещий убежал вперед и лай его раздавался где-то в зарослях за водопадом. Кони тянулись к сочной траве. Коровы и овцы, пользуясь свободой, разбрелись по лугу.

Отец и Андрей Матвеевич пошли вперед, за ними тронулся весь обоз. У высокой скалы, вздымавшейся у подножья горы, мы остановились. Из-под громадного камня выбивался поток.

— Здесь! — сказал отец и, обойдя скалу, скрылся в чаще.

Дубов последовал за ним. Мы не отставали от них. Подойдя к заросшему кустами чернотала и черемухи углу, образовавшемуся между скалой и каменным обрывом горы, отец с усилием раздвинул ветки руками. Обнажилось темное отверстие, уходящее в недра горы.

— Хороши ворота в рай? — пошутил Дубов.

Клавдия Никитична перекрестилась. Общее настроение простодушно выразила Люба:

— Темно и страшно…

— Ничего, — успокоил папа, — с фонарями поедем. Пещера приведет нас в такую долину, какой вы и не видывали.

Мы разбили лагерь у горы. Поужинав, легли спать. Шумел водопад, сначала это отгоняло сон, потом стало убаюкивать. Под неумолчный рокот водопада скоро все заснули. Бодрствовал один дежурный по лагерю. В эту ночь сторожил до полуночи отец, его сменил Андрей Матвеевич. Он не сомкнул глаз и, когда солнце зарумянило вершины, вслед за пением петуха окликнул спящих:

— Подъем!

Странное это было шествие — в недра горы! С зажженными факелами, предусмотрительно захваченными в дорогу, первыми вошли в пещеру Андрей Матвеевич и отец. За ними последовали мать с Любой и со мной, Клавдия Никитична. Остальные мужчины вели упиравшихся, испуганно прядавших ушами лошадей, гнали скот. Коровы вошли в пещеру спокойно, как в хлев. Овцы жались в кучу, шарахались в сторону. Когда удалось направить барана, овцы гурьбой устремились за ним.

С вечера мы заготовили сухих ветвей, отец развел в пещере большой костер. В багровом свете костра стала видна вся пещера. Она оказалась большой, высокой, углубляющейся в каменную грудь горы. Рисней произвел ослепительно-яркую вспышку магния и заснял эту необычайную картину. У англичанина на пластинках были запечатлены все примечательные события нашего путешествия, все интересные сценки, все путевые виды и горные пейзажи.

— С богом — в путь! — торопил Дубов. — Время дорого!

Мужчины, держа в руках факелы, вели под уздцы лошадей. Кони волновались, пугливо озираясь на каменные своды. Коровы шли спокойно, овцы держались кучкой вокруг барана. Ахмет и Марфуга замыкали шествие. Вещий пропадал где-то впереди, порой возвращаясь, внезапно появляясь из темноты.

Петух, очевидно, потеряв понятие о времени, похлопал крыльями и раза два пропел. Куры, потокав, успокоились, решив, видимо, что наступила ночь.

Пещера была суха и просторна. Ширина коридора, сменившего переднюю обширную часть, была уже не более трех сажен, а высота достигала примерно пяти аршин. Пол пещеры был покрыт мелким гравием.

— Странно… — соображал Георгий, — как будто здесь когда-то шла вода…

— Так оно и было, — подтвердил отец. — Но это было очень давно. Пятнадцать лет тому назад, когда мы впервые познакомились с этой пещерой, открыв ее случайно, — под ногами, помню, также шуршал сухой песок и гравий. Но когда-то по этому ходу пещеры мчался поток.