Хорёк (СИ) - Иванников Алексей Алексеевич. Страница 40

А так свои амбиции я удовлетворял по мелочам, когда большие и наглые не видели и не могли вмешаться. Помню я такой случай: однажды забрёл я, гуляя по центру, в какую-то галерею, причём в тот момент там шла выставка современных художников – шутов гороховых, любящих из разного говна слепить подходящую конфетку. Походил я по залам, полюбовался на творения – кривые непонятные художества, куски дерева, выпиленные жутким неестественным образом – не бывает так! – и прочую мутотень, и решил внести свой вклад. Там ещё художник один ошивался: здоровая орясина в вязаной кофте, с кем-то упорно беседовавший, кому-то что-то доказывавший, и – я помню! – с тихим презрением посмотревший в мою сторону. Именно это презрение дорого обошлось ему: ну или повлияло на то, что я сделал, не знаю уж, как была воспринята моя выходка. Что я сделал? В-общем, ничего особого: когда в зальце с деревянными хреновинами стало пусто, я достал приготовленный заранее кусок мела и написал на трёх или четырёх конструкциях – особо выдававшихся в высоту – одно словечко из трёх букв, так чтоб ни у кого не возникало сомнений, что они тут видят. Как про такое ещё говорят: фаллические символы! Художник, вполне возможно, именно их и имел в виду, именно такие подспудные мысли двигали им, когда из больших жирных брёвен выстругивал он эти ни на что не похожие хреновины, так что я просто придал им окончательный смысл, чтобы никто в нём больше не сомневался.

Или ещё: любил я иногда слегка обгадить расставленные повсюду мерседесы-пэнсы, многочисленные забивавшие улицы и дворы порше-меганы и рено-кайены, ну и прочую металлическую рухлядь, расплодившуюся в последние годы. У вас тут, в провинции, наверно, нет ещё того изврата, у вас тут нет того явного переизбытка заграничного мусора, что забил улицы столицы, а мне каждый день приходилось иметь с ним дело. И чем дороже драндулет – тем больше амбиций и наглости, тем хуже они относятся к тебе, а особенно к таким как я. Что в конце концов не могло не привести к печальным для них последствиям.

Да я просто время от времени слегка портил им технику. Там ножичком царапну, здесь гвоздиком пройдусь, ну а нассать на переднее или заднее колесо, когда никто не видит: это уже верх совершенства, последний писк, главное только, чтобы не застукали тебя за интересным увлекательным занятием, и не взвыла резким воплем установленная надёжная сирена, и не выскочил из подъезда разъярённый злобный хозяин, собираясь наказать и проучить.

Один раз я почти что пострадал после подобного инцидента: а воплей-то было, воплей, как будто я украл или изуродовал тот несчастный мелкий драндулет заграничного производства, по которому всего лишь слегка прошёлся ржавым гвоздём! Однако хозяин оказался неподалёку: жалкая дребезжащая сирена взвыла, и хозяин – жирный злобный жлобина – сразу ломанул в мою сторону, и спасло меня только то, что неподалёку находилась станция метро, и я удачно затерялся среди обычных людей, не позволив догнать себя.

Да, были у меня и такие случаи! Но жизнь в-общем стала неинтересной и вымученной, при таких диких нагрузках разве мог я чему-то особо веселиться и радоваться. И когда я окончательно понял это, то сменил работу. Я привык уже к не самому богатому существованию, и без всякой боязни ушёл в другое место, где платили не так много.

У меня уже имелся некоторый опыт, так что в тот маленький новый ресторанчик меня взяли спокойно. Тем более что ресторанчик был с азиатским уклоном, и там специально подбирали мелких по росту официантов. Это, наверно, чтобы вызывать гордость у клиентов – всяких азиатов, из дальних и ближних стран, где совсем не богатыри составляли большинство. Там же все такие мелкие и пузатые, что при сравнении со средним москвичом они ощущали себя неуютно, ну и чтобы неловкость убрать, владелец ресторана и подбирал низкорослый персонал. А также брал людей разных национальностей, так что коллектив – в котором я отработал больше года – отличался большой пестротой и многообразием.

Официантов – вместе со мною – оказалось шесть человек: татарочка из области, две узбечки из Ташкента, весёлый вечно улыбавшийся якут, я и вершина нашей экзотики: негритянка, чёрная как уголь и живая как вода.

Негритянка, как я понял, добралась сюда из Нигерии: где-то она в Москве училась, пока её не выперли, и для поддержания существования ей пришлось устроиться на работу. Несмотря на пестроту мы неплохо ладили: каторга-то была общая на всех, и на всех был один хозяин, временами добрый, временами не очень, ну и чего нам, в конце концов, было делить?

Хозяин был тоже азиатом, то ли узбеком, то ли таджиком, я так и не понял этого, давно уже обосновавшимся в Москве и выбившимся наконец в люди. Ну то есть вылезшим из грязи в князи: я до сих пор помню его цепкий придирчивый взгляд, хитрую лукавую улыбку, когда он брал на работу и когда потом уделял внимание по разным поводам. Особых поводов в-общем не возникало, мы старались не допускать никого до наших маленьких тайн, скромных секретов, некоторые из которых могли не слишком ему понравиться и привести к печальным для нас последствиям.

Плюнуть в суп, попробовать все блюда, которые хочется, высморкаться в какое-нибудь желе непонятного происхождения, цвета и консистенции, наконец: обжулить клиента, недодав лишнюю сотню: это использовали все мои товарищи по несчастью, оказавшиеся в данном негостеприимном месте. Кое-кто позволял себе и больше, особенно после того, как посмотрел один фильм и рассказал его содержание. Может, вы тоже видели: «Бойцовский клуб» называется, там не только про драки, но и про официантов. В фильме главный герой работает официантом и позволяет себе такое, что даже самые отвязные не сразу решились попробовать. То есть он как-то нассал в суп клиента – что-то такое дорогое и изысканное, показавшееся клиенту ещё изысканнее, чем обычно. Ну и позволял себе другие вольности, которые мы тоже время от времени опробовали на оказавшихся в нашей власти болванах.

Нет, это становилось весело: смотреть на недоумевающего поца, слопавшего только что кусок курятины под видом кролика: если приготовить хорошо, как умели наши повара, то отличить их было затруднительно, ну а сэкономленная дорогая крольчатина потом оказывалась у нас в сумке, готовясь после в домашних условиях. Помните: чтобы сделать рагу из зайца, надо иметь хотя бы кошку? Почти так оно всё и происходило, в разумных конечно рамках и пределах, так что харчами мы все себя хорошо обеспечивали. Но обычно обходилось без экзотики: просто некоторое количество продуктов – попадавшее якобы на стол – перекочёвывало на самом деле в наши личные закрома, не говоря уж о том, что питались мы полностью за казённый счёт, что выглядело абсолютно естественно и оправданно.

Ну а коллектив – несмотря на разношёрстность – оказался удивительно дружным и слаженным. Даже Зита – нигерийка – ничем особым не выделялась из нашего маленького сообщества, а с татарочкой у меня случился даже маленький роман, в самом уже конце. Да, именно из-за этого романа – в том числе – мне и пришлось тогда уйти, почти не попрощавшись, обрубив, как говорится, все концы и спрятав их в воду. Потому что она уже начала догадываться: кто я такой, и что моё пребывание в общепите – в таком позорном в-общем для меня качестве – исключительно дело времени, и меня должна ждать совсем другая судьба, в принципе ей недоступная.

Постепенно, полегоньку-потихоньку моё главное достояние – руки – становились всё увереннее, иногда я давал им возможность вспомнить то, что они так ловко вытворяли прежде. Пару раз я тискал тогда кошелёк из карманов подвыпивших клиентов, уже закончивших расчёты и собиравшихся сваливать. Нет, голова у меня всегда была готова к этому, просто она ещё хорошо понимала, какие дерьмовые последствия ждут меня в случае провала, так что действовать следовало только наверняка. Именно пару таких верных моментов подстерёг я тогда, с заботой о надёжном алиби и отсутствии свидетелей. Никто в ресторане не знал о моём бурном прошлом, о полуторалетней отсидке и тех многочисленных делах и увлечениях, через которые я прошёл. Для них я был просто мелким рассудительным парнем, не самого юного уже возраста, много чего знавшим и умевшим, на которого они могли и положиться – в случае необходимости – но чью сущность они не видели. Разумеется! Разве стал бы я посвящать случайных малообразованых людей в метания своей души, разве стал бы открывать им свои немаленькие тайны, они всё равно ничего бы не поняли и не оценили, так что мои порывы гадкого утёнка, превратившегося в полноценного взрослого лебедя, так и остались им неизвестны.