Этика и психология науки. Дополнительные главы курса истории и философии науки: учебное пособие - Щавелёв Сергей. Страница 4

Щедро цитированы мной также многие классики отечественной и зарубежной науки, любившие поразмышлять над заповедями и парадоксами своей профессии. Прямо или косвенно к науке имеют отношение многие психологические моменты искусства, да и множества других сфер общественной практики.

Что касается разделов по научной морали и психологии в составе имеющихся и доступных автору трактатов по науковедению, специальной этике и некоторых других гуманитарных дисциплин, то, познакомившись с какой-то их частью, в основном русскоязычной [21], я не нашел там чего-то поучительного и правдивого для начинающего исследователя – основного адресата настоящей книжки. Так, какие-то трюизмы, штампы, голые принципы – без попытки разобраться в том, как эти (или прямо противоположные?) постулаты работают в настоящей жизни и деятельности учёных [22].

Разумеется, речь не идёт о классиках истории и социологии науки – вроде Р. Мертона или Т. Куна со товарищи. Но их произведения вовремя переведены на русский язык и доступны тем же читателям и без меня. Ниже речь пойдет не столько о сконструированной кем-то и как-то социологии и официальной этике науки, сколько об её реальной атмосфере – обстановке, на самом деле переживаемой и проживаемой исследователями; настоящим нравам научного сообщества.

Многочисленные примеры, иллюстрации из истории науки, преимущественно русской, в особенности современной, приводятся в этом пособии не системно-хронологически, а при удобном случае, структурно-тематически. Каждый читатель может заменить их на свои собственные.

Все мои научные и педагогические проекты 1980-х – 2000-х гг. благосклонно поддерживались ректоратом Курского государственного медицинского университета, в особенности нынешним ректором (прежде – проректором по науке) профессором Виктором Анатольевичем Лазаренко. По правде говоря, не так уж часто администраторы высшей школы сочетают в своём лице и действующих исследователей, и заслуженных практиков своей профессии (в нашем случае – врачей). Мне повезло работать под началом именно таких специалистов.

Институт рецензентов и научных редакторов наших научных и учебных произведений с переходом на компьютерные технологии книгоиздания и отказом от советской цензуры парадоксальным образом обесценился, находится на грани вырождения. Очень опасная ситуация для качества научно-учебной литературы. Поэтому я решил не ограничиваться обозначением имён и регалий тех многоуважаемых коллег, кто согласился дать свои отзывы о моём пособии, а поместить эти отзывы в его начале. Один из них старше меня, поэтому мой наставник; другой почти ровесник, «напарник»; третий моложе, своего рода ученик. Но наше общение с каждым из них по научной части, да и житейским обстоятельствам, было и есть, надеюсь, взаимно интересно и полезно. За себя, по крайней мере, ручаюсь.

Завершая благодарности, автору особенно приятно отметить, что все возможные коллизии научно-исследовательской работы (правда, только на материале истории и археологии, отчасти философии, филологии и литературоведения) он уже лет двадцать обсуждает с кандидатом исторических наук, старшим научным сотрудником Института всеобщей истории РАН Алексеем Сергеевичем Щавелевым.

Я убеждён, что знакомство с этико-психологической тематикой современной науки для начинающих исследователей, в первую очередь медиков, не менее, если не более важно, чем знание этапов её истории, перечня общенаучных принципов и методов познания, то есть всего того, что составляет сейчас содержание соответствующего курса и экзамена кандидатского минимума.

Профессор С.П. Щавелёв.

15 августа 2010 г.

День археолога

Кого считать учёным?

Выражение «учёный», при всей его привычности, если вдуматься, по-русски звучит нескромно. Дескать, мы – учёные, а все прочие, получается, неучи?.. До революции это слово служило исключительно прилагательным, обозначавшим высшую ступень профессиональной подготовки, ответственную квалификацию (вроде «учёный агроном», «учёный секретарь», «учёный совет» и т. п.). Л.Д. Ландау [23] говаривал, что учёным (то есть дрессированным) бывает пудель (или кот), а мы – научные работники. Но и такое определение звучит казённо. Так что не будем прибедняться и придираться к словам – не в них ведь дело. «Доктор» тоже дословно переводится как «знающий», «артист» – «ловкий. Этимологический подтекст, как правило, в живой речи прячется, а обиходный смысл слова вполне ясен.

За словами можно разглядеть вопрос по существу: всякий ли научный работник – настоящий учёный? Есть ведь и неудачные доктора (медики), и бездарные актёры. Кое-где таковых большинство. Но дело тут даже не в «кадровом отстое» (о нём у нас ещё пойдёт речь), а о неизбежной в любой организации «табели о рангах», причём не формальной, а кулуарной, по «гамбургскому счёту» (который придумал учёный и писатель В.Б. Шкловский [24]). Среди служащих в научных учреждениях и высших школах способности распределяются неодинаково. Не всем же в армии быть полковниками да генералами, а в офисах – учредителями компаний или топ-менеджерами. Но применимо ли подобное ранжирование к людям мысли и творчества? Конечно, да. И в когорте научных работников пригодятся и опытные лаборанты, и рядовые исполнители коллективных научных планов – наряду с талантливыми экспериментаторами и гениальными генераторами идей. Доктору Борменталю из булгаковского «Собачьего сердца» далеко до своего учителя профессора Преображенского, но пока что они не могут друг без друга.

Честно говоря, абсолютная масса дипломированных исследователей – просто «муравьи». Принесённые ими в общую кучу «палочки»-данные смешаются, «гора» научных знаний мало-помалу растёт, а сами они уйдут в небытие. В истории науки останутся единицы, чьи портреты украсят учебники, а биографии привлекут внимание будущих поколений. Ну, так что ж? Такова вообще участь смертных. Но среди учёных гораздо больше шансов не просто «родить ребёнка», или «посадить дерево», или «построить дом», как у почти всех прочих людей, но создать нечто духовно-творческое, долгосрочное, по сути вечное. Этой, в том числе, надеждой и двигается подспудно наука: дескать, «… будут мои отголоски / звенеть аж до Судного дня / и в сноске – вот именно – в сноске / помянет историк меня» (А.А. Галич).

Более того, именно разница типов личности, способностей и соответствующих им направлений научной работы обеспечивает её системность, динамизм. О типах учёных, равно как и о довольно многочисленных самозванцах в стенах академических учреждений будет сказано ниже. Критерии профессионализма в науке по сути те же, что и на любой другой «умной» практике:

• призвание, когда трудно представить себя, а ближним – тебя в иной сфере занятий;

• соответствующая подготовка (не только официальное образование, ведь бывают в отдельных отраслях исследований и самоучки);

• продолжение (а не прекращение) исследований;

• признание их результатов коллегами (пускай оно порой затягивается на долгие годы).

И то, и другое, и третье, и четвёртое нередко имитируется, более или менее успешно, но это уже особая тема реалистического науковедения.

Иного специалиста готовят десять лет в специализированной средней школе, затем от пяти до восьми лет в школе высшей; принимают в аспирантуру на три года, а то и в докторантуру ещё на пару лет, после чего он преспокойно переходит служить в силовые органы или в коммерческие структуры. Ведь там гораздо больше платят! Там есть шанс получить жильё! Другой будущий «молодой специалист» имеет стопроцентный аттестат ЕГЭ, а заявление о приёме в вуз пишет с грубыми грамматическими ошибками. Многие коллеги собирают почётные звания, публикуют всё новые и новые «сборники научных работ», но ничего действительно нового уже давным-давно не пишут. Наконец, чтобы пришло признание, художнику или учёному жить приходится очень долго. Нередко сотни лет (имея в виду сохранность их творений).