Драма Иова - Мацейна Антанас. Страница 20

Конрад поэт. Он поет, но не для людей, он поет для самого себя: «Что мир?.. Что песнотворец миру? Кто из людей поймет и примет мысль певца... Несчастен, кто для них свою тревожит лиру...» [58], — говорит Конрад, оставшись один в тюремной келье. Свою песнь, эту звезду, что над миром, он обращает к Богу и к природе: «Внимай, природа, мне! Внимай, о боже правый! Вот песня, вот певец, достойный вашей славы. — Я мастер!» [59]. И этот великан, этот творец песни овладевает своими подвигами миром. Он вращает звезды силой духа; он может птицу на лету остановить единым взором; он сонмы дальних солнц останавливает в орбитах. Материальный и жизненный мир поддается могуществу творца. И только одна единственная тварь выскальзывает из-под власти творца поэта, а именно — человек. «Лишь развращенный мир людей, Бессмертный в слепоте своей, Тебя не чтит, меня не знает тоже, Служить не хочет мне...» [60]. А Конрад все-таки хочет власти над людьми. Он хочет, чтобы они служили объектом его творчества. «Я путь к сердцам ищу в надзвездной вышине. Той властью, что певцу дана над всем твореньем, Хочу я жечь сердца людей. Как звезды и как птиц — единым мановеньем — Их воле подчинять своей» [61]. К сожалению, этой властью над душами людей Конрад не обладает. Душа, не будучи плодом творчества человека, не может быть кем-либо управляема, как управляем материальный или жизненный мир. Поэт не может обращаться с человеком так, словно тот «как мысль, как слово», из которых он создает свои песни.

И здесь Конрад обращается к Богу. Он хочет получить от Него власть над душами. «Дай мне такую власть!.. Хочу, как ты, царить над душами людскими, — умоляет Конрад. — Вручи мне власть иль к ней открой дорогу мне!.. Хочу, как ты, Господь, владеть и править ими» [62]. Обращение к Богу весьма последовательно. Если Бог Творец человеческого бытия и его Держатель, то Он единственный, кто может властвовать над человеком, как и поэт, который властвует над своими мыслями и словами. Человек есть слово, произнесенное Богом, мысль, воплощенная Богом, потому и зависимая от Него во всей своей сущности. Таким образом, желая властвовать над этими Богом воплощенными мыслями и вплетать их в свою песнь, Конрад обращается только к Богу, ибо только от Него одного он может получить такое могущество. Человек им не обладает. Это Конрад прекрасно понимает. Поэтому он действительно обращается к Богу.

Но Бог молчит. Господь не отзывается на голос Конрада и не отвечает на его вопрос, невзирая ни на его мольбы, ни на повторяемые им упреки, ни даже на угрозы сотрясти весь мировой порядок. Конрад всеми способами пытается найти подход к Богу. Он обещает могущество, которое даст ему Бог, использовать во благо людей, спев им песнь радости. Он упрекает Бога в том, что тот оставляет сердца в вечной муке, удовлетворяя лишь ум. Наконец, он грозит уничтожением — «чего не сломит мысль, то чувством сжечь могу я» [63]. Но Бог молчит. Почему Бог, который выслушал Иова и даже возвратил ему, умножив вдвое, все то, что тот имел прежде, в случае с Конрадом нем? Ответ дает сам Конрад, раскрывая перед нами свое переживание себя как творца, Конрад чувствует, что содержит в себе необычайную творческую силу, которая не зависима от человека. Эта сила ему была дана «не древом райским», ее он почерпнул «не из плода познанья И не из книг, не из преданья, не из пророчества Сивилл». Откуда тогда взялась эта сила? И Конрад отвечает: «Я сам ту силу сотворил, Как ты, себя в себе рождая, Себя собою создавая...». Следовательно, источником творческой силы Конрада является он сам. Он эти силы черпает оттуда же, откуда их черпает сам Бог, а Бог их черпает из себя самого. Так и Конрад. Он, рожденный творцом, просто имеет это творческое могущество и не боится его утерять, ибо он сам является источником этого могущества. Будучи бессмертным, высшим на земле, в ком «пламень чувств» и «ярость вдохновенья», он тем самым несет в себе и неиссякаемую силу творчества. Но если это так, то какой же тогда смысл в его обращении к Богу? Правда, это могущество Конрада не является всеобъемлющим. Оно не влияет на человеческую душу. Поэтому Конрад и просит Бога дать ему власть над душами. Но что же означает эта брешь в этой бессмертной и негибнущей творческой силе? Не указывает ли она на относительность этого могущества? Не указывает ли она на то, что это могущество возникло у Конрада отнюдь не из него самого; что Творчество Бога и творчество человека не находятся на одном и том же уровне? Что же означает это бессилие Конрада самому заделать брешь в своем творческом могуществе? Почему он не в состоянии властвовать над людьми так же, как он властвует над словами своих песен? Конрад предстает перед Богом и говорит: «Из сонма ангелов сумел постичь тебя. Господь, разделим власть, ее достоин я!» [64]. Действительно, если творческое могущество Конрада происходит из того же источника, что и могущество Бога, то почему бы Богу и не поделиться с ним этой властью? Но разве мы не чувствуем абсурдности этого вопроса? Что означает поделиться? Это означает дать другому то, чего тот не имеет. Конрад просит, чтобы Бог поделился с ним своей властью над душами, тем самым признавая, что такой власти он не имеет и иметь ее из себя не может. Но тогда какой же смысл говорить, что «разделим власть, ее достоин я» или – «Я сам ту силу сотворил, как ты, себя в себе рождая»? Уравнивание себя с Богом, о котором говорит Конрад, только словесное, не имеющим никакой онтической опоры в самом бытии Конрада. Своей просьбой поделиться он сам опровергает свою равность Богу, вступая на путь противоречия, и потому не раскрывает своего бытия трансценденции. Конрад не открывает Богу всего себя, как это делает Иов. Бог для него не есть Носитель и Держатель его бытия. Конрад пытается сам стать держателем самого себя. А Бога он призывает всего лишь на помощь, чтобы Тот слегка помог ему заделать незначительную брешь в его бытии. Но что такое — это продырявленное бытие? Не выдает ли существование бреши всей той лжи, в которой живет Конрад? Продырявленность бытия есть знак его относительности. А заделыватель бреши, приходящий из потустороннего, не есть средство или инструмент, но Основа бытия, ибо Он есть Творец бытия. Заделать брешь в бытии означает создать его. Это сделать может только Бог, но не может Конрад. Но ведь Конрад не признает Бога как основу. Для Конрада трансценденция не есть основа и источник человеческого бытия, но только средство, помощница, которая не желает прийти и помочь. Конрад чувствует в себе бытийную брешь. Однако своим словесным уравниванием себя с Богом он сам себя закрывает. Он не открывает эту, им ощущаемую, брешь полностью, как это сделал Иов, попав в страдание, и потому остается закрытым для трансценденции. Призыв Конрада, обращенный к Богу, это зов только его уст, но не зов его бытия.

Именно поэтому Бог молчит. И именно поэтому Конрад не дождался никакого ответа, ибо трансценденции здесь действительно не на что отвечать, ведь Конрад не ставит вопроса. Он не открывает своего бытия, но показывает Богу всего лишь небольшую брешь в нем, которую Бог должен заделать. Между Конрадом и Богом не возникает того отношения, которое в сущности есть между экзистенцией и трансценденцией и какое сложилось между Богом и Иовом. Поэтому, несмотря на все свои мольбы, упреки и угрозы, Конрад не услышал никакого голоса и не увидел никакого знака с той стороны. И это молчание Бога как раз и сражает Конрада. Решившись выстрелить своим криком в весь космический порядок, что Бог «не отец вселенной..., а...», Конрад, теряя сознание, падает, будучи не в состоянии произнести в этом предложении последнего слова. Его мысль заканчивает голос дьявола, произнося — «Царь!» [65]. Бог не отец мира, но только его царь, властвующий силою и жестокостью, не желающий ни с кем делиться своей властью. Эта мысль таилась в душе Конрада уже с самого начала. Только он был не в состоянии произнести ее. Когда же он все-таки решается выстрелить ею, словно пушечным ядром, по всей структуре мира, желая, чтобы его голос, гремя, прошел «сквозь поколения», он утрачивает физические силы для осуществления своей решимости. Молчание Бога имеет беспредельное значение. О него разбиваются усилия человека найти опору в себе и из себя соткать свое бытие. Также как в «Великом инквизиторе» Достоевского молчание Христа вынуждает инквизитора дойти до полного отрицания своих мыслей, так и в «Дзядах» Мицкевича молчание Бога вынуждает Конрада дойти до физического изнеможения, чтобы таким образом можно было бы освободиться от того противоречия, в котором он, благодаря своим утверждениям, запутался. В своей импровизации Конрад говорит, что этой ночью он ощутил необычайный прилив сил и что теперь он узнает, каков он в действительности: «Превыше ли я всех, иль только горд без меры» [66]. Благодаря обмороку он узнает, что он не превыше всех, а только горд без меры. Он чувствует, что падает в бездну «без дна». От этой бездны его спасает толькомолитва ксендза Петра, следовательно, открытие человеческого бытия Богу.