Великое избавление - Джордж Элизабет. Страница 52

– Да, у меня уже много лет голова идет кругом, – подтвердил Сент-Джеймс.

Хэнк ухмыльнулся.

– Смолоду втрескались, а? – Он фамильярно ткнул пальцем в Дебору. – Давно с ним хороводитесь?

– С детства, – не дрогнув, отвечала она.

– С детства? – Хэнк большими шагами пересек комнату и раздобыл еще бренди. Миссис Бертон-Томас громко всхрапнула, когда он проходил мимо нее. – Школьная любовь, как у нас с Горошинкой, а? Помнишь, Горошинка? Малость того-сего-сами-знаете-чего на заднем сиденье. У вас тут есть кинотеатры для автомобилистов?

– Полагаю, этот феномен присущ исключительно вашей стране, – заметил Сент-Джеймс.

– Чего? – Пожав плечами, Хэнк опустился в кресло. Бренди выплеснулось на белые штаны.

Это его ничуть не взволновало. – В школе познакомились?

– Нет. Мы познакомились в доме моей матери. – Саймон и Дебора обменялись заговорщическими взглядами.

– А, она вас и свела, так? Нас с Горошиной тоже специально познакомили. У нас с тобой есть кое-что общее, Сай.

– Вообще-то я родилась в доме его матери, – вежливо уточнила Дебора, – но выросла я в доме Саймона в Лондоне.

Хэнк обеспокоенно нахмурился.

– Слыхала, Горошинка? Так вы родственники, что ли? Двоюродные? – Легко было угадать, что мысленно он перебирает все ужасы близкородственных браков – гемофилия, вырождение…

– Вовсе нет. Мой отец… как ты называешь моего папу? Он твой лакей, камердинер или дворецкий?

– Он мой тесть, – сказал Саймон.

– Представляешь, Горошинка? – с благоговейным ужасом вопросил Хэнк. – Вот это романтика.

Это было так внезапно, неожиданно. Придется как-то приспосабливаться. У Линли оказалось слишком много граней, словно у бриллианта, обработанного рукой умелого ювелира. Каждый раз он поворачивался к ней новой стороной.

Он влюблен в Дебору. Это очевидно. Это можно понять. Но… влюблен в дочь слуги? Барбара тщетно пыталась переварить эту новость. «Как могло подобное случиться с ним?» – дивилась она. Казалось, этот человек полностью контролирует свои чувства и свою жизнь. Как же он допустил, чтобы с ним такое стряслось?

Теперь она могла истолковать странное поведение Линли на свадьбе у Сент-Джеймса. Он вовсе не спешил отделаться от нее, Барбары, напротив, он торопился уйти от зрелища, причинявшего ему боль, не видеть, как любимая им женщина празднует свадьбу с другим.

И она понимала, почему из этих двоих Дебора выбрала Сент-Джеймса. Собственно, ей, наверное, и выбирать не пришлось, ведь Линли никогда бы не опустился до того, чтобы объясниться ей в любви и предложить брак. Разве Линли мог жениться на дочери слуги? Все его генеалогическое древо содрогнулось бы от корней до самой кроны.

И тем не менее он мечтал жениться на Деборе, и теперь он страдал, завидуя Сент-Джеймсу, который отважился пренебречь нелепым предрассудком, помешавшим самому Линли добиться счастья.

Как сказал Сент-Джеймс? «Мой тесть»? Два коротких слова уничтожили социальные барьеры, отделявшие его от жены.

Вот потому-то она и любит его, догадалась Барбара.

На обратном пути она исподтишка наблюдала за Линли. Каково это – знать, что ему не хватило мужества удержать Дебору, мучиться от того, что любви он предпочел титул и семейную спесь? Как же он терзается теперь, как презирает себя! Как он горестно одинок!

Линли почувствовал на себе ее взгляд.

– Вы сегодня хорошо поработали, сержант. Особенно в гостиной. Четверть часа удерживать Хэнка на месте – да за это можно и к медали представить.

Эта похвала согрела ее, словно глоток спиртного.

– Благодарю вас, сэр. Сент-Джеймс согласился помочь?

– Да, он согласился.

Он согласился, мысленно повторил Линли и цыкнул языком, выражая этим звуком презрение к самому себе. Папка с делом небрежно валялась на тумбочке у кровати. Линли уронил поверх документов свои очки, потер глаза и взбил подушки, чтобы удобнее было на них опираться.

Дебора заранее рассказала все мужу. Это было совершенно ясно. У Саймона был готов ответ на случай, если Линли попросит о помощи. Сент-Джеймс сразу же сказал: «Ну конечно же, Томми. Что надо сделать?»

Разве он мог ожидать от них другого! Дебора еще утром угадала, как беспокоится Линли из-за зашедшего в тупик расследования, и поспешила подготовить Сент-Джеймса, чтобы тот помог ему, и Сент-Джеймс, конечно же, согласился без колебаний. Малейшее колебание – и Линли вновь бы ощутил бремя вины, вновь бы ожил тот неукротимый раненый тигр, которого все трое старались усыпить.

Откинувшись на подушки, Линли устало прикрыл глаза. Утомленный разум скользил в прошлое, к счастливым воспоминаниям. Обворожительные картины прежних радостей, не омраченных ни болью, ни виной.

Нежеланно, непрошено выплыли из подсознания строки Драйдена. Линли заглушил их, загнал обратно, полностью сосредоточившись на этом усилии. Он даже не слышал, как отворилась дверь и кто-то подошел вплотную к его кровати. Он не замечал постороннего присутствия, пока прохладная рука не коснулась его щеки.

– Мне кажется, вы нуждаетесь в Оделл, инспектор, – шепнула Стефа.

12

Он ошарашенно уставился на нее. Он ждал, что светская маска вернется на его лицо, что перед вечерней посетительницей предстанет знакомый всему лондонскому свету повеса, который весело смеется, ночи напролет танцует и на каждое слово готов дать легкий и остроумный ответ. Но этого не случилось: явление Стефы, материализовавшейся из ниоткуда, разрушило последнюю линию обороны. Он разом утратил все навыки волокитства – единственное, что он сумел, это бестрепетно встретить взгляд ее прекрасных глаз.

Нужно было обрести чувство реальности, убедиться, что женщина не грезится ему, не порождена воспоминаниями. Протянув руку, Линли коснулся пышных волос. Какие мягкие, удивился он.

Поймав его руку, Стефа поцеловала ладонь, запястье. Ее язык тихонько заскользил по его пальцам.

– Позволь мне любить тебя сегодня. Позволь мне разогнать тени.

Она говорила едва слышным шепотом. Ее голос, казалось, тоже был частью сна. Но нежные руки скользили по его щекам, подбородку и шее, и, когда Стефа склонилась над ним и он ощутил сладость ее рта и прикосновение языка, Линли понял, что она – самая животрепещущая реальность, она – настоящее, пытающееся изгнать прошлое.

Он хотел бежать прочь от этого натиска, укрыться в том блаженном воспоминании, которое служило ему броней весь последний год, весь год, когда желание было мертво, тоска сделалась глухой, а жизнь – пустой и бессмысленной. Но женщина не позволила ему уклониться, она целенаправленно уничтожала защищавшие его доспехи, и Линли чувствовал не сладостное избавление, а ужас перед необходимостью душой и телом слиться с другим человеком.

Он не мог, просто не мог. Нельзя допустить, чтобы это произошло. Он отчаянно хватался за последние остатки своей брони, тщетно мечтая стать прежним, бесчувственным, полуживым, каким он был лишь полчаса назад, но этого мертвеца вытеснял другой, настоящий – нежный и уязвимый человек, что всегда прятался в нем.

– Расскажи мне про Пола.

Стефа приподнялась на локте, прикоснулась пальцем к его губам, обвела их. Свет ласкал ее волосы, ее плечи и грудь. Она млечно светилась, она источала едва уловимый аромат девонских фиалок.

– Зачем?

– Затем, что я хочу больше знать о тебе. Затем, что он – твой брат. Затем, что он умер.

Она отвела глаза.