Эмпириомонизм - Богданов Александр Александрович. Страница 39

Однако, что ж делать? — спросит читатель. Дуализм так дуализм, раз строго научное и критическое отношение к опыту не допускает познавательного монизма, в смысле единого всеобщего типа систематизации опыта.

Но действительно ли дело обстоит так безнадежно?

В естественных науках связь параллелизма играет вполне определенную и довольно важную роль. Там в очень многих случаях выступает такая формула: если в исследуемом объекте найдены такие-то черты, то следует предположить еще такие-то, повсюду их сопровождающие, хотя в данном случае прямо не констатированные. Например, внешним признакам известного вида животных соответствует определенное внутреннее строение, анатомическое и гистологическое; данному расположению геологических пластов — определенного рода животные и растительные остатки, в них находимые, и т. д. и т. д. Во всей «естественной истории», т. е. конкретно-описательной части естественных наук, решительно преобладает формула «параллелизма»: каждый вид, род, класс и т. д. характеризуется именно как комбинация параллельно существующих, одновременно встречающихся признаков и их группировок. Таким образом, казалось бы, познавательная необходимость схемы «параллелизма», а с ней и ее самостоятельное значение должны быть признаны безусловно.

Так это и было до выступления на сцену идей эволюционизма. Параллельное существование различных форм в органической и неорганической природе, параллелизм во внутренних соотношениях той или иной данной формы брались как факт, установленный опытом и не нуждающийся в особом научном, причинном объяснении. Вместо такого объяснения предлагались либо ссылка на акт творения, либо на целесообразность данного параллелизма. Но при этом к двум научным формам группировки присоединялись только две ненаучные, заимствованные из области «подстановки»: свобода творящей воли и телеология (чаще всего объединяемые в идее «телеологического творчества»).

Однако уже тот факт, что для «объяснения» параллелизма применялись такие суррогаты причинности, указывал на потребность именно в причинном объяснении, указывал на то, что мышление органически не могло остановиться на простом констатировании того или иного параллелизма. Эволюционизм уже определенно поставил вопрос о причинах мирового и органического развития; он задался целью причинно объяснить, почему органические формы представляют такие-то комплексы признаков, а Солнечная система — такое-то строение и т. д. При этом параллелизм явлений получил совершенно новое научное значение: если в определенных формах признаки А, В, С… всюду встречаются «параллельно» с признаками X, Y, Z… то это имеет свою причину в предыдущих фазах развития этих форм и в условиях среды, под которыми они развивались. Параллелизм сводится при этом к причинности.

Биология знает немало так называемых «соотносительных уклонений», которые выступают в развитии рядом и одновременно, хотя причинной связи между ними уловить совершенно не удается. Почему, например, у кошек «параллельно» с голубым цветом глаз наблюдается глухота? Этого мы еще не знаем, и, однако, никому в голову не приходит отказаться от вопроса «почему?» и заявить: констатировано функциональное отношение одновременного существования у кошек глухоты и голубоглазия, дальше тут искать нечего, стремление найти причины этого факта в корне ошибочно. Такая точка зрения была бы признана ненаучной.

Только в одном случае современный позитивизм поступает таким образом: в вопросе о соотношении жизни физиологической и психической. Там он заявляет: частью констатирована, частью гипотетически признается функциональная зависимость одновременного существования определенных нервных процессов и определенных «психических» комплексов. Дальше этого принципиально идти некуда, возможно только исследование частных случаев данной зависимости; стремление же «объяснить» ее сведением ее к причинной связи необоснованно и ненаучно, оно выходит за пределы чистого описания данных опыта.

Естественно, что такая точка зрения нас не удовлетворяет. Признавая две принципиально различные формы функциональной зависимости — причинность и параллелизм, признавая законность подчинения второй из них — первой форме во всех случаях, кроме одного, — отношения физиологии и психики, мы получаем крайне дисгармоничную систему познания: грандиозный мир непрерывных причинных связей, к которому сбоку прилеплена ограниченная область отношений чистого параллелизма; и чтобы сохранить полную независимость этой области, на ее границе поставлен ангел строгого позитивизма с огненным мечом, не допускающий никакой завоевательной попытки со стороны причинного познания. По сравнению с такой картиной познания даже полный дуализм представлял бы нечто стройное и целостное.

Как было выяснено, тот параллелизм, который создает эту дисгармонию, есть результат научного очищения старой подстановки «психического» под «физическое»; и вопрос об едином типе познавательной группировки фактов опыта сводится к вопросу о введении «подстановки» в схемы научной причинности.

Строго научная форма «подстановки» такова: определенным физиологическим состояниям нервных центров соответствуют определенные факты сознания.

Первый возникающий здесь вопрос: что такое с точки зрения опыта тот самый «физиологический процесс», которому соответствует процесс психический?

Человек для человека прежде всего — восприятие, слагающееся из зрительных, тактильных, акустических и иных элементов. В ряду многократных повторений этот комплекс приобретает устойчивость и определенность. Благодаря его сходству с другим подобным комплексом — восприятием собственного тела познающего лица — этот комплекс дополняется посредством «подстановки», и возникает «общение» людей; коллективный опыт, передаваемый в «высказываниях», создает идею непрерывного существования этого, как и других, аналогичных по устойчивости, комплексов; в коллективном опыте они «существуют» независимо от того, «воспринимаются» ли в данный момент данным лицом или нет, — они существуют как «тела» [69].

Таким образом, «физическое тело» есть результат группировки и систематизации восприятий, сначала индивидуальной, затем коллективной. То же относится, очевидно, и к «физиологическому процессу нервной системы», причем такого рода комплекс развивается уже на еще более высокой стадии организации коллективного опыта — на ступени его научной обработки. Ввиду этого вопрос о параллелизме физиологического процесса с психическим сводится к другому вопросу — о параллелизме психического процесса с восприятием в психике других существ соответственного физиологического процесса.

Поясню это на конкретном примере. В одном из обычных опытов, относящихся к выяснению природы эмоций, собаке, у которой снята часть черепной крышки, причиняют сильный испуг; мгновенно мозг бледнеет и уменьшается в объеме (сжатие сосудов, особенно мелких артерий и капилляров). С точки зрения психического опыта пациента и экспериментатора дело представляется так: в сознании собаки выступает своеобразный, сложный, неопределенный и колеблющийся комплекс иннервационных элементов, общего органического чувства, страдания и т. д., обозначаемых словом «страх»; в психике наблюдателя — определенное изменение того комплекса, который представляет «восприятие мозга собаки», — именно быстро уменьшается сумма элементов пространственных и тактильных (уменьшение объема), еще быстрее — сумма элементов «красного» (побледнение мозга) и т. д. У собаки «непосредственное переживание» — испуг, у наблюдателя — совершенно непохожее и вполне определенное, функционально связанное с первым переживание — восприятие изменений мозга собаки. «Параллелизм» этих двух переживаний различных существ и представляет ту задачу, разрешение которой дает ключ к пониманию психофизиологического параллелизма, так как «процесс физиологический» есть результат систематического объединения и гармонизации соответствующих восприятий.