Собрание сочинений. Том 9 - Маркс Карл Генрих. Страница 120

«копий всей переписки между правительством Англии и правительствами России и Турции, относящейся к Адрианопольскому договору, а также отчетов о всех сделках и переговорах, связанных с оккупацией Россией гаваней и территорий на берегах Черного моря, которая имела место после подписания Адрианопольского договора».

Опасаясь, как бы его не заподозрили в гуманных стремлениях, а также в том, что он защищает Черкесию, исходя из абстрактных принципов, г-н Робак откровенно заявил:

«Россия может пытаться завладеть всем миром, и я взираю на эти попытки равнодушно; но в тот момент, когда она покушается на нашу торговлю, я призываю правительство нашей страны» (очевидно, эта страна лежит где-то вне «всего мира»!) «покарать захватчика».

Поэтому он желает узнать, «признало ли британское правительство Адрианопольский договор».

Благородный лорд, хотя и сильно прижатый к стенке, все же сохранил достаточно присутствия духа для того, чтобы произнести длинную речь и, по словам г-на Юма,

«вернуться на свое место, так и не сказав палате, кто же в данный момент фактически владеет черкесским побережьем, действительно ли оно принадлежит России, захватила ли Россия «Виксен» вследствие нарушения правил, установленных фиском, или потому, что действительно существует блокада, и признает ли он Адрианопольский договор». (Речь г-на Юма в палате общин 17 марта 1837 года.)

Г-н Робак заявил, что г-н Белл, перед тем как дать разрешение на отправку судна «Виксен» в Черкесию, обратился к благородному лорду для того, чтобы выяснить, сопряжена ли с опасностью или с какими-либо неудобствами посылка судна с товарами в один из пунктов Черкесии, на что он получил отрицательный ответ от министерства иностранных дел. Таким образом, лорд Пальмерстон был вынужден зачитать в палате свою переписку с г-ном Беллом. Слушая чтение этих писем, можно было подумать, что он читает испанскую комедию «плаща и шпаги», а не официальную переписку между министром и купцом. Выслушав содержание зачитанной благородным лордом переписки, касающейся захвата судна «Виксен», Даниел О'Коннел воскликнул: «Я не могу не вспомнить изречения Талейрана, что язык существует для того, чтобы скрывать мысли!»

Так, например, г-н Белл спрашивает: «существуют ли какие-либо признанные правительством его величества ограничения торговли в указанных водах. Если нет, то он желал бы отправить туда судно, груженое солью». Лорд Пальмерстон отвечает: «Вы спрашиваете меня, принесет ли Вам выгоду спекуляция солью», и уведомляет его, что «торговые фирмы должны сами знать, стоит или не стоит им пускаться в ту или иную спекуляцию». Г-н Белл отвечает: «Я никоим образом Вас об этом не спрашиваю; все, что я хочу узнать, это — признает или нет правительство его величества русскую блокаду Черного моря к югу от реки Кубани». Благородный лорд возражает: «Вам надо посмотреть «London Gazette» [330], — там печатаются все сообщения подобного рода». Для английского купца, желавшего получить упомянутые сведения, «London Gazette», разумеется, более подходящий источник, чем указы русского императора. И так как г-н Белл не нашел в «London Gazette» никаких сообщений о признании этой блокады или каких-либо других ограничений торговли, то он и отправил свое судно. Следствием было то, что спустя короткое время он сам попал в «London Gazette».

«Я отослал г-на Белла к «Gazette»», — сказал лорд Пальмерстон, — «чтобы он, просмотрев ее, убедился, что русское правительство ничего не сообщало и не заявляло нашей стране о блокаде. Следовательно, не могло быть и речи о признании».

Отсылая г-на Белла к «Gazette», лорд Пальмерстон этим не только отрицал признание русской блокады Великобританией, но одновременно подтверждал также, что, по его мнению, черкесское побережье не составляет части русской территории, так как «Gazette» не публикует извещений о блокаде иностранными государствами части своей собственной территории, в случае, например, борьбы против своих восставших подданных. Так как Черкесия не составляет части территории России, то на нее и не могли быть распространены русские таможенные правила. Таким образом, согласно собственному признанию лорда Пальмерстона, он в своих письмах к г-ну Беллу отрицал за Россией право блокировать черкесское побережье или подвергать его каким-либо торговым ограничениям. Правда, вся его речь была проникнута желанием навязать палате вывод что Россия владела Черкесией. Но, с другой стороны, он открыто заявил:

«Что касается расширения русских границ в районе устья Дуная, на Южном Кавказе и на побережье Черного моря, то оно безусловно не согласуется с торжественным заявлением, сделанным Россией перед лицом всей Европы до начала турецкой войны».

Когда он, заканчивая свою речь перед тем как сесть на место, торжественно обязался неизменно «защищать интересы страны и поддерживать ее честь», казалось, что он скорее изнемогает под бременем накопившихся несчастий, вызванных его прошлой политикой, нежели замышляет какие-либо предательские планы на будущее. В этот день он вынужден был выслушать следующий суровый упрек:

«Недостаток энергии и рвения в защите чести страны, обнаруженный благородным лордом, заслуживает самого большого порицания. Ни один из прежних министров не вел себя столь непоследовательно, опасливо, неуверенно, трусливо в момент, когда британским подданным было нанесено оскорбление. Как долго благородный лорд будет позволять России оскорблять Великобританию и наносить ущерб британской торговле? Благородный лорд унизил Англию, выставив ее в роли хвастливого задиры, надменного и жестокого по отношению к слабому, покорного и подобострастного по отношению к сильному».

Кто же это столь беспощадно заклеймил «истинно английского» министра? Не кто иной, как лорд Дадли Стюарт.

«Виксен» был захвачен 25 ноября 1836 года. Бурные дебаты в палате общин, которые мы только что цитировали, происходили 17 марта 1837 года. Но только 19 апреля 1837 г. благородный лорд запросил русское правительство, предлагая ему

«указать мотивы, на основании которых оно сочло себя вправе в мирное время наложить арест на торговое судно, принадлежащее британскому подданному».

17 мая 1837 г. благородный лорд получил следующую депешу от графа Дергема, британского посла в С.-Петербурге:

«Милорд! Что касается военной de facto {фактической. Ред.} оккупации Суджук-Кале, то я должен сообщить Вашей светлости, что в бухте имеется форт, носящий имя императрицы (Александровский) и занятый постоянным русским гарнизоном.

Остаюсь и пр.

Дергем».

Вряд ли надо указывать, что форт Александровский не обладает даже той реальностью, какой обладали картонные селения, которые Потемкин показывал императрице Екатерине II во время ее поездки в Крым. Через пять дней после получения этой депеши лорд Пальмерстон послал в С.-Петербург следующий ответ:

«Принимая во внимание, что Суджук-Кале, признанный Россией владением Турции по договору 1783 г., в настоящее время, как утверждает граф Нессельроде, в силу Адрианопольского договора принадлежит России, правительство его величества не находит достаточных оснований оспаривать право России на арест и конфискацию судна «Виксен»».

Эти переговоры связаны с некоторыми весьма любопытными обстоятельствами. Лорду Пальмерстону потребовалось целых шесть месяцев для подготовки к открытию переговоров и лишь месяц с небольшим для их окончания. Его последней депешей от 23 мая 1837 г. переговоры внезапно и круто обрываются. Дата Кючук-Кайнарджийского договора приводится в ней не по григорианскому, а по юлианскому календарю.

Как отмечал сэр Роберт Пиль,

«за время с 19 апреля до 23 мая произошла удивительная перемена: начали с официального протеста, а кончили выражением удовлетворения. По-видимому, правительство убедили уверения графа Нессельроде, что Турция уступила России побережье, о котором идет речь, по Адрианопольскому договору. Почему же оно не протестовало против этого указа?» (Палата общин, 21 июня 1838 года.)