От наукоучения - к логике культуры (Два философских введения в двадцать первый век) - Библер Владимир Соломонович. Страница 47

В процессе всеобщего труда развивается "кооперация способностей" - не столько функциональная, под "одной крышей", в пространстве, сколько в историческом времени, между людьми разных эпох и современниками, живущими и работающими раздельно, но соединенными книгой, беседой, диалогом культурой, которая столь же сближает, сколь отделяет, отстраняет людей друг от друга.

Возникает особый социум - "социум культуры". В эпоху Нового времени этот "социум" развивается в контексте и на обочине "совместного труда". В XX веке... Впрочем, об этом - дальше.

Перед отступлением в сферу определений мы остановились на том, что естественнонаучное теоретизирование, поскольку его результаты должны включиться в оборот "совместного труда" (использование науки), приобретает особую логическую форму. В чем же - конкретнее - состоит ориентация естественнонаучного знания, определяющая своеобразие логической формы познания мира в Новое время)

Во-первых, естественнонаучное знание ориентировано "на профанов", или, говоря мягче, на возможность и необходимость использования знаний, выработанных в одной области, представителями других профессий, которые могли бы применять эти знания, не разбираясь, в чем "суть дела", не вскрывая упаковки знаний, не залезая "в брюхо игрушки", не любопытствуя, "как это сделано".

Естественнонаучная ориентированность теоретической мысли в идеале делает неважной, несущественной индивидуальность не столько автора (как обычно утверждается), сколько читателя, адресата теоретических посланий. Знай формулу, вовремя применяй ее (тут уж какой-то уровень понимания и разумения, конечно, необходим), а дальше результат вычислений или построений зависит не от тебя. Продукт теоретического труда должен выступить на "выходе" и включаться в общественный обмен деятельностями как полуфабрикат какой-то полезной вещи, как "аргумент" труда совместного, как составной элемент простого абстрактного труда, необходимого для производства вещи.

Во-вторых, естественнонаучное знание ориентировано на превращение теоретического, идеализованного "бытия предметов" в "информацию о предмете" и, наконец, в "сигнал управления" какой-то работой, в приказ. Отношение "что - о чем - как (как делать)" должно постоянно воспроизводиться, захватывая все новые предметы (в отличие от средневековых знаний-рецептов здесь всегда необходимо обращение "как делать" в "что", в предмет, взятый вне делания). Таков механизм теоретизирования в Новое время, причем именно "механизм", так как это лишь одна проекция, одно - естественнонаучное - отображение цельной теоретической деятельности.

В-третьих, ориентация теоретической мысли на производство вещей требует, чтобы расчленение, отделение и сочетание "готовых" естественнонаучных знаний (дисциплин) осуществлялись в контексте "совместного труда".

Сие означает:

а) "дифференциацию - специализацию - упрощение" как основное направление развития научных дисциплин и теоретических систем67;

б) проецирование последовательных во времени теоретических движений (идеализаций) в особое логическое пространство, в котором различные научные теории сосуществуют параллельно, размещаются рядом (этот "ряд" и образует систему знания), независимо друг от друга. Так, механика и физика функционируют не как различные ступени идеализации (а в этом - их творческий смысл), но как самостоятельные параллельные дисциплины внутри единой науки;

в) отщепление логических основ построения и организации знаний от собственно содержательного движения науки; возможность и необходимость самостоятельного осуществления формы знания (и, далее, учения об этой форме). Здесь существует своеобразная пирамида. В ее основании - два процесса отщепления формы производительной деятельности от ее содержания. Начиная с XVII века (развитие мануфактуры - "кооперации, основанной на разделении труда внутри мастерской") "духовная потенция производства" (наука) отщепляется от непосредственно материального производства и вступает с ним в отношения типа боровской "дополнительности" (это формирование современной науки исследовано Марксом в "Капитале"). И другой процесс. С того же XVII века (и на той же основе) форма организации производства (то, что Плеханов называл технологическими производственными отношениями) отщепляется, с одной стороны, от технологии производства, а с другой - от социальных производственных отношений. Вершина пирамиды - классическая и современная формальная логика, которые создают логический аппарат, позволяющий рационально оперировать с "чистой" формой производительной деятельности в любых ее сферах - и в науке, и в производстве.

Но связь "основания" и "вершины" Маркс понимал излишне упрощенно: дескать, "основание" (мануфактурное, а затем машинизированное производство) односторонне и чисто причинно определяет характер господствующей логики и ту (отнюдь не нейтральную) форму, с которой логика оперирует ("вершину"). Связь здесь двусторонняя, стрелки детерминации идут не только от "основания" к "вершине", но и от "вершины" к "основанию". Означает это следующее. Каждый, самый элементарный, - внутри мастерской или внутри рафинированной математической мысли протекающий - творческий процесс представляет собой подобную "пирамиду", имеет свое "основание" и свою "вершину". Усовершенствование любой производительной (машинообразной) операции и любого специализирующего разделения труда диктуется - потенциально (сущностно) определенной логикой, логическим идеалом, целью (отсепарировать форму от содержания). Так же как и наоборот: любое усовершенствование логических процедур актуально (причинно) диктуется содержательным основанием производительного процесса (как процесса производства вещей).

Таковы некоторые социально-логические определения теоретического мышления Нового времени в его интенции на "изменение обстоятельств", в контексте совместного труда68.

Но здесь начинается антиномия и собственный предмет наших размышлений. Начинается спор с Марксом.

То же самое теоретизирование (в самих своих предметных, даже объектных, устремлениях) развивает и самоустремленные, гуманитарные определения, оказывается, хотя это невозможно, формой самосознания.

Прежде всего, уже те определения естественнонаучного теоретизирования в его устремленности на "социум совместного трудами, которые были только что очерчены, являются одновременно определениями особого типа самосознания.

1. Даже "установка на профанов"? Конечно. Открывая нечто новое (и прекрасно понимая всю его новизну), я должен вполне сознательно - на выходе - придать этому новому форму старого и известного, должен преобразовать "бытие предмета" в форму информации "о предмете". Однако такая информация должна (по самому замыслу) обладать способностью вновь трансформироваться в понятие предмета, то есть в определение чего-то непонятного, вне меня (и моего знания) существующего. Я должен столь же отстраненно рассматривать и себя самого как умного в своем открытии и потенциального "дурака" при восприятии чужого. Постоянная ирония восприятия и делания пронизывает все сознание исследователя.

Ведь уже для того, чтобы "закодировать" свое открытие в целях социального использования, я должен представить себя "профаном", дилетантом, войти в чужую роль, должен, пусть на время, выйти из себя, "сойти со своего ума" (со своей точки зрения), не становясь сумасшедшим. И я должен постоянно оставаться собой, сохранять дистанцию от всех своих многообразных воплощений, дабы, упаси боже, не укорениться в какой-то одной из своих позиций.

И это "должен" - отнюдь не произвол моей воли и не норма моего долга. Это необходимый феномен самой моей деятельности, самой необходимости частой смены логических позиций; артист, периодически играющий и Гамлета, и Лира, и Яго, и... Хлестакова, должен быть над своей ролью, должен обладать способностью отстранения. Иначе - трагедия "невыговоренности" своих замыслов.

2. Не менее существенна для развития парадоксов самосознания Нового времени та узловая линия теоретических превращений, которая была намечена выше. Мы помним основные узлы этой линии: бытие вещей - информация о вещах (выведенных куда-то за пределы моего бытия и мышления) - сигнал и алгоритм действия на внешние предметы. Только пройдя весь цикл, знание оказывается фиксированным, однозначным, пригодным для функционирования в рамках совместного труда. Но здесь начинается парадокс: цельное бытие предмета познается в той мере, в какой предмет выталкивается из познания, выступает как нечто принципиально неопределенное, потустороннее. Познать предмет для работы с ним означает познать не его, но нечто "о нем" и, далее, о приемах действия "на него". Но это вовсе не будет средневековым отождествлением предмета познания с приемом, с субъектом. Наоборот, предмет должен все время пониматься как нечто нетождественное приему, нетождественное знанию; как объект, противопоставленный субъекту. "Истинная предметность" "вещей в себе" существует где-то в абсолютной внеположности субъекту (то, на что я действую) и вместе с тем где-то "на дне" субъекта, в определениях его деятельности.