От наукоучения - к логике культуры (Два философских введения в двадцать первый век) - Библер Владимир Соломонович. Страница 62

Значит, субъект взят как объект. Интуиция возникает там и постольку, где и поскольку разумное определение "causa sui", "причины самого себя", просвечивает (но только просвечивает) в рассудочных определениях "причины действия на другое" ("causa alterius").

Если в "причине изменения движения" (в силе) не просвечивает идея "causa sui", то интуиции нет, есть только рассудок, есть только логика функционального закона; если есть "causa sui" только "сама в себе", а не в другом (не как сила), то интуиции опять же нет, тогда есть только разум. Но вот тогда, когда "causa sui" может быть понята только в "действии на другое", та есть может быть понята только как непонятное, тогда разум существует как интуиция.

Данное определение является столь же содержательным, сколь и формальным, говорит столь же о предмете интуитивного познания, сколь и о своеобразии логической формы этого познания (неосознаваемость, "скоропостижность", "самоочевидность" и т.д.).

Наше утверждение будет особенно ясным, если условно предположить другой, негалилеевский, строй мышления. Предположим (современная научно-техническая революции осуществляет это предположение на практике), что задача анализа и синтеза "causa sui" становится непосредственно целью теоретического мышления. Проблема "просвечивания" пропадает.

И сразу же все изменяется. Непосредственно направить внимание разума на бытие и изменение данного предмета как "causa sui" означает одновременно направить внимание разума на осознание своего собственного действия и своего решения как "causa sui", то есть исключить и рассудочное (сведением к предшествующему логическому шагу), и интуитивное ("очами разума") его обоснование. В самом деле, чтобы обосновать бытие данного предмета как причину самого себя, чтобы познать в нем самодействие бесконечного мира, я не могу отсылать мысль ни к каким прошлым выводам, поскольку все они (их логика) сами должны быть преобразованы и включены в определение предмета; весь мир должен быть понят заново, в данной точке самодействия. Рассудок тут не вывезет.

Но и на видение "очами разума" здесь не сошлешься, поскольку мой вывод может быть обоснован, только если "мир как целое" представлен в моем сознании не только потенциально (просвечивая в другом), но актуально, поскольку целое осознано не как факт, не просто как "конечная причина", а как самоопределение предмета, в собственном смысле слова логически.

Соответственно мое мышление как целое должно здесь не просто управлять моим мышлением "в частностях" (что и означает быть интуитивным), а и само именно как целое, как самоочевидная культура мышления - быть предметом целенаправленного преобразования...

Но вернемся от наших предположений к перестраиванию "галилеевского колледжа" во втором "цикле", в процессе самокритики классического разума.

Без интуиции ("просвечивания" и т.д.) здесь не обойтись. Как только за "принципами аксиоматизации" и "шагами дедукции" вновь обнаруживается идея самообоснования разума - "силы", формирующей и рассудок, и сам разум, - и как только становится необходимым логически (разумно) анализировать эту идею, сразу же раскрывается принципиальная невозможность такого анализа внутри классической теоретической системы (а классическая логика строится по общим принципам классического теоретизирования). Ведь в классических теориях сила может воспроизводиться только в своих действиях, только в "другом".

Разумное (через идею "causa sui") понимание мира как субъекта, в модусе "действия на..." моментально трансформируется в "парадоксальный образ" галилеевского типа (движение по бесконечно большой окружности тождественно движению по прямой линии). В нем интуитивно просвечивает "образ мира" - в данной точке самодействия, - но теоретически этот интуитивный геометрический синтез может быть воспроизведен только дифференциально, функционально, только в новом наборе рассудочных, выводных утверждений. Предмет познания (и соответственно субъект познания) снова существен не сам по себе, не в своем бытии, но в своем "инобытии", как сила, вызывающая где-то какое-то изменение...

Конечно, налицо уже новый парадоксальный образ, поскольку в каждом рассудочном "вырождении" теоретика - пока "разум" работал вовне, в качестве "рассудка", - неявно обогатилось само понятие "силы", развился и реальный субъект мышления (мышление как целое, как вся культура мышления, как знание "природы творящей"). И именно поэтому рассудок получает в новом парадоксальном образе новые возможности своего функцианирования.

Итак, завершая очередной рефлективный цикл, разум снова встречается (в точке самодействия) с собой как зрелым, как "Я" разумным, "Я" галилеевским, "Я" в момент его формирования (XVII век), с "Я" историологически значимым. Встречается, чтобы сразу же взаимоаннигилировать (в точке встречи с собой) в новую интуитивную "очевидность"... Диалог разума с разумом здесь состояться не может, классический разум не может стать радикально иным, он может только "развиться", "усовершенствоваться" в качестве все того же классического разума. (Наиболее наглядной моделью такого движения классической теоретической мысли является развитие математики - от Декарта до наших дней - в постоянном взаимопревращении аналитических и "гипергеометрических" представлений.)

Обновленный где-то там, в "туманах" интуиции, разум вновь "обращает" свое движение и переформировывает свою схематику, развивает углубленные принципы рассудочной работы. В своих основных "идеях" (ср. Кант) разум активно переводит синтетические "геометрические парадоксы" (парадоксальное бытие идеализованных предметов классической науки) в сферу аксиоматических, функциональных, аналитических, выводных действий рассудка.

Здесь как бы снова воспроизводятся основные результаты "майевтического" эксперимента Галилея (но уже внутри самой жизни разума). Рассудок, "дух Сагредо" снова оказывается одним из побочных продуктов эксперимента.

Вспомним. Если исторически (к началу XVII века) рассудочное мышление было задано как нечто самостоятельное (Сагредо существовал рядом с Сальвиати и Симпличио), порожденное практикой эпохи Возрождения и начала мануфактурного периода, то историологически (что мы вкратце уже проследили) рассудок в качестве самостоятельно действующей формы мышления порождается в результате самопознания разума. Идея "функционального закона", выводного, аналитического знания должна, чтобы действовать, каждый раз заново порождаться действием Сальвиати, вновь и вновь отщепляясь от нового уровня "силовых" (энергетических, импульсных) представлений и существуя только как послушная тень интуитивных "геометрических" или "гипергеометрических" представлений. Беру эти слова в кавычки потому, что в данном контексте "геометрического" лишь парафраз для определения потенций воплощать идеализованный предмет в понятии, синтетически, образно-парадоксально (то есть уже не образно). А потенции эти необходимы для любой естественнонаучной теории Нового времени, не только физической, но и химической, биологической, даже политэкономической, и они (потенции) вовсе не обязательно находят строго геометрическое или топологическое выражение.

Как будто бы, наконец, в момент "обращения", в момент нового превращения второго "цикла" в первый, разум существует как нечто самостоятельное, не сводимое ни к рассудочной, ни к интуитивной функции, как сила, формирующая рассудок.

Но ведь все дело в том, что сила этого перевода, превращения и взаимопревращения, составляющая всю суть развития новой науки, остается именно силой - чем-то "запредельным" для рационального знания (в данном случае - для рационального знания о логике мышления). Сила разума рассчитывается (как и всякая сила) по характеру своего действия, по формализму рассудочного вывода, но по своей "природе", то есть как "causa sui", она остается вне логического постижения. Вопрос о логике "превращения" оказывается запрещенным, метафизическим вопросом, здесь идея "теоретического разума" заменяется идеей квазисамостоятельного "практического разума" - и в его высоконравственном (кантовском) смысле, и - на другом конце спектра - в его техницистско-прагматическом воплощении. Аналогия силы в классической механике и "силы" разума (как субъекта теоретизирования) в классической логике не просто аналогия. Это - выражение внутреннего тождества субъектных определений практики и теории Нового времени как определений "силовых", понимаемых только в своем снятии.