Автобиография духовно неправильного мистика - Раджниш Бхагаван Шри "Ошо". Страница 26

Когда я, громыхая своими деревянными сандалиями, вошел в класс доктора Саксены, он, казалось, был просто изумлен. Он посмотрел на мою обувь и спросил: «Почему вы носите деревянные сандалии? Они ведь жутко гремят». «Чтобы сознание не уснуло», — ответил я.

«Сознание? — переспросил он. — А какими еще способами вы мешаете своему сознанию уснуть?»

«Я стараюсь делать это круглые сутки всеми доступными средствами: я хожу, сижу, ем, даже сплю. Хотите верьте, хотите нет, но мне совсем недавно удалось сохранить сознание даже во сне».

«Все остальные свободны, — заявил доктор, — а вас прошу зайти в мой кабинет». Студенты группы решили, что я в первый же день учебы нарвался на неприятности. Доктор проводил меня в свой кабинет и снял с полки докторскую диссертацию, которую он написал за тридцать лет до того. Диссертация была посвящена сознанию. «Бери, — сказал он. — Ее опубликовали на английском, и многие в Индии просили разрешения перевести работу на хинди — а это были ученые известные, они блестяще знали оба языка. Но я никому этого не дозволил, потому что вопрос тут не в знании языка. Я искал человека, который понимает, что такое сознание. И я вижу — по твоим глазам, по твоему лицу, по твоему ответу, — что ты сможешь перевести эту работу».

"Трудно будет, — признался я, — потому что в английском я не силен, да и хинди знаю не в совершенстве. На хинди говорит моя мать, но я его знаю лишь на уровне понимания. Знаете ведь, как это бывает... Мать говорит, отец слушает, а ребенок учится. Так и я учил хинди.

Мой отец — человек молчаливый. Мать говорит, он слушает — а я учу язык. Это просто родной язык. Тонкостей я не знаю. Хинди как предмет изучения меня никогда не интересовал. Английский я знаю постольку поскольку, моего уровня достаточно для так называемых экзаменов. Но перевести книгу, тем более докторскую диссертацию... И вы готовы отдать ее простому студенту?"

«Не бойся, — сказал он. — Я знаю, что у тебя получится».

«Ну, если вы мне доверяете... Я сделаю все, что могу, — сказал я. — Но я должен кое о чем предупредить. Если я увижу в тексте какую-то ошибку, то обязательно сделаю редакторскую сноску, и эти правки нужно будет учесть. Если я увижу, что чего-то не хватает, я тоже добавлю сноску с точной ссылкой».

«Согласен, — сказал он. — Мне известно, что там много чего упущено. Но я все равно удивлен. Вы еще не заглядывали в работу, даже не открыли книгу. Почему вы решили, что там чего-то не хватает?»

«Понял, глядя на вас, — пояснил я. — Вы, едва познакомившись со мной, поняли, что я могу перевести вашу работу. А я, доктор Саксена, прекрасно вижу, что вы не могли написать ее безупречно!»

Эти слова так ему понравились, что позже он всем об этом рассказывал! Скоро содержание нашей беседы было известно всему университету. Я перевел его работу за время двухмесячных каникул. И я добавил редакторскую правку. Когда я принес ему перевод, у него слезы на глаза навернулись. «Я прекрасно понимал, что здесь что-то упущено, но не мог сообразить, что именно, — признался он. — Дело в том, что я не практик. Я просто попытался собрать все сведения о сознании, какие встречаются в восточных текстах. Я собрал их, а потом принялся сортировать. Эту диссертацию я писал целых семь лет». И он действительно проделал великолепную научную работу. Великолепную — но сугубо научную! «Это наука, но она не имеет ничего общего с медитацией, — сказал я. — Вот это, собственно, и указано в моих правках: труд написан теоретиком, незнакомым с самой медитацией».

Он пролистал перевод и сказал: «Если бы ты был в ученом совете, я никогда не защитил бы диссертацию! Ты заметил именно те места, где у меня возникали сомнения, но те идиоты, которые присудили мне ученую степень, ничего даже не заподозрили. Наоборот, они меня страшно хвалили!»

Он много лет преподавал в Америке, и эта работа была фундаментальным трудом, символом его научного авторитета. Никто никогда ее не критиковал, никто не замечал неувязок. И я спросил его: «Что вы будете делать с переводом?»

«Опубликовать его я не могу, — ответил он. — Я наконец-то нашел переводчика, но ты, скорее экзаменатор, а не переводчик! Я получил перевод, но не могу его опубликовать. Твои примечания и редакторские правки... Они погубят мою репутацию. Но я целиком и полностью с тобой согласен. Вообще говоря, — добавил он, — если бы это было в моей власти, я присвоил бы тебе докторскую степень только за эти правки, потому что ты нашел именно те ошибки, какие смог бы обнаружить только настоящий практик медитации. Тот, кто никогда не медитировал, ничего бы не заметил».

Итак, всю жизнь, с самого детства, меня волновало только это: я никогда не допускал, чтобы мне навязали нечто неразумное, я боролся с любой глупостью, невзирая на последствия, я стремился быть рациональным, логичным до конца. Но это была лишь внешняя сторона моей жизни, она касалась тех, кто был вокруг. Другая сторона была глубоко личной, моей собственной: я добивался все большего уровня осознанности, потому что не хотел быть чистым интеллектуалом.

Сейчас я вспомнил одного из наших руководителей, всемирно известного историка. Он почти двадцать лет был профессором истории Оксфорда, а потом вернулся в Индию. Эту знаменитость мировой величины выбрали заместителем ректора нашего университета. Человек был прекрасный, с чудесным характером и невероятно обширными познаниями. Помимо учености, он обладал глубокой проницательностью.

По стечению обстоятельств, тот день, когда он стал заместителем ректора, был днем рождения Гаутамы Будды. Это весьма знаменательная дата, потому что Будда не только родился в этот день, но и достиг просветления, а позже ушел из этого мира. Одна и та же дата: день рождения, день просветления и день смерти.

Весь университет собрался, чтобы послушать, как новый руководитель университета будет говорить о Гаутаме Будде. А он был великий историк, написал о Будде несколько книг и говорил очень проникновенно. Со слезами на глазах он заявил: «Я всегда чувствовал, что если бы жил во времена Гаутамы Будды, то ни на миг не отошел бы от его ног».

По своему обыкновению, я встал и предложил: «Советую вам забрать свои слова обратно».

«Почему это?» — поразился он.

«Потому что это вранье, — пояснил я. — Вы ведь жили во времена Рамана Махарши — а он был не менее велик, он тоже обрел просветление, — но, насколько мне известно, вы ни разу с ним не встречались. Кого вы хотите обмануть? Вы и к Гаутаме Будде тоже не пришли бы. Достаньте-ка платок, ваши слезы — крокодиловы. Вы просто ученый и ничего не смыслите ни в просветлении, ни в таких людях, как Будда».

В аудитории наступила полная тишина. Мои преподаватели испугались, что меня вышвырнут из университета. Они все время этого боялись. Они любили меня и хотели, чтобы я продолжал учиться, но я вечно создавал такие тягостные, неловкие ситуации... и никто не знал, что делать, как растопить воцарившееся ледяное молчание. Несколько секунд безмолвия, казалось, растянулись на целые часы. А новый заместитель ректора стоял на виду у всех... Но человек он оказался замечательный. Он вытер слезы и попросил у всех прощения. Он сказал, что, возможно, погорячился. А позже пригласил меня к себе в гости, чтобы обсудить случай подробнее.

Но тогда, перед лицом всего университета, он сказал: «Ты прав, я вряд ли пошел бы к Гаутаме Будде. Я это знаю. Я сам не понимал, что говорю, меня переполняли эмоции, меня просто понесло. Да, я не встречался с ныне покойным Раманой Махарши, хотя мог бы, я ведь не раз оказывался недалеко от его дома. Я читал лекции в Мадрасском университете, а оттуда до Махарши было рукой подать, он жил в Аруначале. Мне друзья говорили: „Ты непременно должен познакомиться с этим человеком“, а я почему-то тянул, чего-то ждал, пока Махарши не умер».

Собравшиеся не верили своим ушам. Преподаватели онемели от изумления. Но честность этого человека всех покорила. Мое уважение к нему тоже невероятно возросло, и мы стали друзьями. Он был стар, ему было тогда шестьдесят восемь лет, а мне всего двадцать четыре, но это не помешало нашей дружбе. И в общении со мной он ни разу и виду не подал, что он — великий ученый, заместитель ректора и годится мне в дедушки.