Автобиография духовно неправильного мистика - Раджниш Бхагаван Шри "Ошо". Страница 29

Дело в том, что на занятия философией мало кто записывается. Философия не приносит особого дохода. Но аудитория была переполнена, декан едва протиснулся внутрь. Я просто увидел, что он стоит в самых дверях, в толпе студентов. И я сказал: «Ребятки, пропустите своего декана. Пусть он получает удовольствие вместе со всеми».

Но он глазам поверить не мог: юноши и девушки сидели вперемешку и внимательно слушали мою лекцию. Никакого шума — я это в корне пресекал. К тому же теперь парни сидели рядом с девушками, им не нужно было записочками перебрасываться и головой вертеть.

Декан сказал: «Не могу поверить, что при таком столпотворении в классе царит полная тишина!»

«Так и должно быть, потому что никто на них не давит, — пояснил я. — Я им сразу сказал, что они могут уходить в любой момент, не спрашивая разрешения. Любой может просто встать и выйти. Любой может войти и сесть. Мне все равно, сколько их тут. Мне нравится преподавать, и я буду это делать. И если студент хочет слушать, пусть слушает или катится на все четыре стороны. Но, честно говоря, мало кто уходит во время лекции».

Декан сказал: «Эх, если бы на всех занятиях так было!.. Но я не такой смелый, как вы. Я просто не могу заявить государству, что такой подход лучше».

Однажды меня вызвали на семинар, где собрались деканы и ректоры из множества университетов. Их тревожил низкий уровень дисциплины в школах, колледжах и университетах. Их волновало то, что молодое поколение не питает должного почтения к преподавателям.

Я послушал, что они говорят, и заявил: «На мой взгляд, вы упускаете из виду самое главное. Учитель — это тот, кого уважают. Он просто не может требовать уважения. Если его не уважают, он попросту не настоящий учитель. Он ошибся в выборе профессии, это не его призвание. По определению, учитель — это тот, кого уважают. Это естественное уважение, его нельзя требовать. Разве почтение может быть искренним, если навязывается силой? Если ученик обязан уважать учителя... Теряется весь смысл, это поддельное уважение. Когда уважение есть, оно воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Оно просто есть. Настоящего учителя и так уважают».

И я спросил собравшихся: «Вместо того чтобы требовать от учеников почтения к учителям, вы бы лучше подумали — может, вы плохих учителей нанимаете? Может, они и не учителя вовсе?»

Учителя — как поэты, ими рождаются. Это великое искусство. Учителем может быть далеко не каждый, но в условиях всеобщего просвещения стране нужны миллионы учителей. Представьте, что в какой-то стране решили, что все поголовно должны изучать поэтику, а преподавать ее могут только настоящие поэты. Для этого потребуются миллионы поэтов! Конечно, тогда непременно учредят какие-нибудь курсы и колледжи для подготовки поэтов, но такие «обученные» поэты будут фальшивыми. И они начнут требовать: «Аплодируйте! Мы ведь поэты! Почему вы нас не уважаете?» Так случилось с учителями.

В прошлом учителей было очень мало. Человеку нередко приходилось искать учителя за тысячи миль. К таким учителям относились с невероятным почтением, но его причиной были только душевные качества самого учителя. Никто не требовал почтения от учеников и студентов. Уважение возникало само собой.

На пути

Знаете, как я жил? Я годами скитался по всей Индии, а в меня бросали камни, старые ботинки и ножи. Вы даже не представляете, что такое индийские железные дорога и залы ожидания. Вы не представляете, как живут в Индии. Грязь, уродство, убожество, но все к этому привыкли. Все эти годы я страдал не меньше, чем Иисус на кресте. Может, даже больше, потому что он висел на кресте несколько часов. И если в тебя просто стреляют, все кончается очень быстро. Но быть бродячим Учителем в Индии — настоящие муки.

Наш мир невероятно преобразился. Каких-то триста лет назад он был очень большим. Если бы Гаутама Будда и пожелал обратиться ко всему человечеству, у него ничего бы не вышло. Тогда просто не было таких средств массовой информации. Люди жили в разных мирах, почти изолированных друг от друга. И в этом была особая простота.

Иисус был евреем и потому обращался к своим сородичам, а не ко всему миру. На своем осле он просто не смог бы объехать весь мир. Даже маленькую Иудею обойти — это уже был подвиг. Человеческие познания были очень узкими. Многие народы даже не подозревали о существовании друг друга.

Гаутама Будда в Индии, Лао-цзы в Китае, Сократ в Афинах — они были современниками, но не слышали друг о друге.

До научной революции в области транспорта и связи было множество миров «в себе». В одном мире не задумывались о других, не имели представления об их существовании. Но по мере того, как люди все больше узнавали друг о друге, мир уменьшался. С нынешним миром не справился бы ни Будда, ни Иисус, ни Моисей, ни Конфуций. Их взгляды были слишком привязаны к местности, их культура была слишком узкой.

Но нам повезло. Мир стал таким крошечным, что все уголки планеты тесно связаны. Сколько ни старайся, ты не можешь жить сугубо локальными проблемами. Поневоле приходится учитывать весь мир. Тебе приходится думать о Конфуции, приходится думать о Кришне, Сократе и Бертране Расселе. Если не воспринимаешь мир как одно целое, если не учитываешь вклад гениев со всех уголков земли, то не можешь считать себя современным человеком. Пропасть слишком велика... двадцать пять, двадцать веков... ее почти невозможно преодолеть.

Есть только один способ пересечь эту пропасть — понять, что ты не должен довольствоваться собственными познаниями, не можешь удовлетворяться повторением уже усвоенного. Нужно приложить невероятные усилия и все-таки научиться говорить на всех языках.

Этот труд — изучение всего разнообразия человеческого гения — очень тяжел, но в то же время восхитителен. Если в тебе есть хотя бы слабый огонек понимания, ты без особых затруднений сможешь создать синтез. И такой синтез должен охватывать не только религиозных мистиков — это лишь одна сторона дела. В такой синтез должны войти все художники — музыканты, поэты, танцоры и живописцы, — и все их прозрения. Нужно учесть всех, кто внес в нашу жизнь что-то новое, чем-то обогатил человечество. Но никто никогда не считал, что люди искусства делают огромный вклад в религиозность.

Однако важнее всего рост научный. В прошлом синтетический взгляд на душу и религию никогда не учитывал развитие науки. Начнем с того, что самой науки тогда не было, а ныне она преобразила всю нашу жизнь. Жизнь никогда уже не станет прежней.

На мой взгляд, это и есть главный треугольник: наука, религия и искусство. Измерения совершенно разные, эти области говорят на разных языках, часто противоречат друг другу. На первый взгляд, у них мало общего, но проникновение в существо каждого предмета покажет, что там, в глубине, они могут сливаться и стать единым целым.

И я пытался сделать почти невозможное.

Когда я учился в университете, преподавателей часто удивлял мой выбор предметов. Я изучал философию, но посещал лекции по физике, химии и биологии. И преподаватели удивлялись, они говорили: «Ты ведь учишься на философа. Зачем тебе химия?»

«Я не собираюсь заниматься химией, — отвечал я. — Я просто хочу понять, чего добились в этой науке, чего добились в физике. Подробности мне не нужны, но знать главное совершенно необходимо».

Впрочем, на лекции я редко ходил, чаще сидел в библиотеке. Преподаватели говорили: «Что ты целыми днями делаешь в библиотеке?» Дело в том, что сотрудники библиотеки жаловались на меня. По утрам я врывался туда первым, а вечером меня приходилось оттуда чуть ли не силой выпихивать. Я торчал там весь день напролет и читал книги не только по философии. Я рылся на всех полках, во всех секциях, читал книги на самые неожиданные темы.

И я говорил: «Трудно объяснить... В будущем я намерен создать некое синтетическое целое и учесть все, что несет в себе хотя бы капли истины. Я хочу охватить все, найти тот образ жизни, который основан не на спорах и противоречиях, а на глубоком проникновении в суть вещей, на лучших достижениях всех сфер человеческого знания и мудрости».