Заарин - Шаманов Алексей. Страница 33

Когда по Карла Маркса двинулся синхронно загудевший поток машин, Петр Кириллович подкрался к снайперу почти вплотную. Тот ерзал задом и что-то бормотал. Лица его Онопко видеть не мог, но тело показалось каким-то маленьким. Карлик, что ли?

Впрочем, все это не имело значения. Онопко торопливо расстегнул куртку и, не снимая автомат, дал по спине снайпера короткую очередь. Тот ойкнул детским каким-то голоском и сразу затих.

Только теперь Онопко вернулся к чердачному люку, закрыл его и придавил сверху каким-то запечатанным тяжелым ящиком, после чего подошел и, взяв за ноги, выволок снайпера из слухового окна.

Когда увидел его лицо, чуть не вскрикнул. Господи, что же делается? Он застрелил ребенка лет десяти или даже меньше! Что он, Творец ИГРЫ, охренел, что ли? Зачем детей-то вводить? Это некорректно!

Задрожав, Петр Кириллович опустился на пыльную балку перекрытия. Ему стало ясно, что Творец ИГРЫ — сумасшедший извращенец и ожидать теперь от него можно буквально все, что угодно.

Ладно, в конце концов, кого он конкретно убил, не имеет значения. Это ИГРА, и он обязан ее продолжить.

Замотав в какую-то не слишком чистую тряпку и перекинув через плечо оружие малолетнего снайпера, Онопко покинул чердак.

Следующая засада будет на углу с улицей Урицкого. Тройное нападение. В прошлый раз он потерял там треть жизни. Теперь этого позволить было нельзя…

Не доходя до перекрестка, Петр Кириллович свернул налево, прошел квартал и — направо, вышел на Урицкого. Вот он, киоск «Двенадцать месяцев», торгующий пиццей и блинчиками с начинкой.

Татьяна Трапезникова, студентка третьего курса Технического университета, возвращалась домой со сдачи курсового проекта, который защитила на «отлично». Пустой теперь тубус страшно раздражал, но она зашла все-таки к бывшей одногруппнице, отчисленной этой зимой и временно устроившейся продавцом в киоск «Двенадцать месяцев». Всего-то-навсего девушка хотела поделиться впечатлениями от последнего совместного посещения ночного клуба и только…

Беседуя с продавщицей, у окошка стояла девушка лет двадцати в мини-юбке, размалеванная, с ярко-красными губами. Петра Кирилловича такие современные особы раздражали, но теперь насторожило его другое. В левой руке девушка держала тубус, ну а в нем ясно что — стрелковое оружие!

Онопко встал у нее за спиной.

— Ты его, значит, послала, а он чо? — говорила девушка продавщице.

Та что-то ответила, слов было не разобрать, обе захохотали.

Шума поднимать не следовало. Онопко нащупал под курткой на поясе охотничий нож.

Девушка повернулась:

— Вы берете?

— Выбираю пока, — ответил с улыбкой Петр Кириллович.

Девушка снова развернулась к окошку и протянула с идиотской интонацией:

— Ну, блин, ва-аще-е…

Это были ее последние слова в этой жизни. Петр Кириллович всадил ей нож в спину по самую рукоятку. Даже не охнув, голова девушки легла на прилавок.

— Тань, ты чо? — встревожилась продавщица, а тело девушки уже сползало на асфальт.

Прохожие шли мимо, никто ничего не понял, а Онопко не стал дожидаться, пока из киоска выйдет продавщица. Он сунул нож в ножны и быстро пошел назад. Тем же путем и на то же место вернулся на Карла Маркса. Затем, перейдя улицу по дальнему переходу, пошел к цирку и, только чуть его не доходя, перешел дорогу, прижимаясь к домам, направился к входу в магазин «Эльдорадо», где, смешавшись с толпой покупателей, поднялся на второй этаж, откуда в прошлый раз по нему стреляли.

Анатолий Федоров работал в охране уже год, сразу после армии устроился. А туда попал после отчисления со второго курса физико-математического факультета Госуниверситета.

Пока служил, в автокатастрофе погиб отец, мать, само собой, забухала. Она и раньше-то… Но пока был жив отец, все в семье держалось на нем.

Придя из армии, Анатолий первым делом разогнал маминых кавалеров, такую же пьянь. О восстановлении в универ нечего было и думать. На что жить? Мать не работала, продолжала бухать. Собутыльников водить домой перестала, зато сама теперь пропадала на неделю и больше. Говорила: замуж вышла… Кому она нужна, опустившаяся проблядь (Анатолий непроизвольно нахмурился), кроме таких же, как она, забулдыг?

Федоров стоял у окна второго этажа и думал, что ему с матерью делать. Еще при жизни отца ее и вшивали, и кодировали — бесполезно…

У того самого окна стоял охранник с кобурой на поясе, скрестив руки на груди. Он глядел вниз, отыскивая взглядом ясно кого, Петра Кирилловича.

В отделе телевизоров покупателей почти не было. В дальнем конце парочка изучала огромный плоский ящик, стоивший больше сотни, да сонный менеджер поодаль пялился в монитор компьютера.

Не решаясь поднимать шум, Онопко подошел к охраннику сзади и снова воспользовался охотничьим ножом. Мужчина обернулся и с удивлением посмотрел на убийцу, который помог ему аккуратно лечь на пол, на спину, конечно.

— Что с ним? — с тревогой в голосе спросил подошедший менеджер.

— Плохо человеку стало, я за врачом! — ответил Онопко, мгновением позже растворяясь в толпе покупателей.

Стоя на тротуаре, Петр Кириллович и не думал предаваться эйфории. Да, все пока идет гладко, но не стоит забывать о маршрутном такси, из окна которого его обстреляли в прошлый раз. Какой, бишь, его номер?

Ему напомнили, потому что прямо на него неслась пассажирская «газель» с «двадцаткой» на лобовом стекле.

Не раздумывая, Онопко снял с плеча винтовку и, отбросив в сторону трянку, ее скрывающую, залег прямо на асфальт. Переключив на очередь, поймал лазерным прицелом левое колесо и нажал на спусковой крючок.

«Трах-тах-тах!» — сказала винтовка, расстреляв за раз все восемь своих пистонов.

Как и следовало ожидать, невредимая «газель» как ни в чем не бывало проследовала дальше и притормозила на остановке напротив выставочного зала, метрах в шестидесяти, а Онопко, рассмотрев винтовку, только теперь понял, что она игрушечная.

Прохожие, посмеиваясь, вертели пальцем у виска, когда Петр Кириллович, оставив бесполезную игрушку на асфальте, подскочил на ноги и побежал к остановке, выхватывая на ходу из-под куртки свой уж точно не игрушечный АКС-74У.

К киоску «Двенадцать месяцев» уже подъезжала полиция, но со стороны улицы Дзержинского, а потому видеть бегущего с автоматом в руках Онопко не могла.

Петр Кириллович готов был изрешетить маршрутку вдоль и поперек, но не успел он преодолеть и половины расстояния, их разделяющего, как «газель» отъехала от остановки и ушла в сторону набережной.

Петр Кириллович будто на стену наткнулся. Встал. Перекинул автомат через плечо. Почему из маршрутки по нему не стреляли?

Скоро понял, в чем проблема, точнее, удача — эта ловушка срабатывала только на перекрестке, а он давно миновал его.

До «Стратосферы» можно было идти спокойно, ну а там его ожидает бомж с термитной гранатой.

Клавдия Дмитриевна, одинокая семидесятилетняя бабушка, бомжом считаться не могла. Она проживала в комнате многоквартирного барака, где была холодная вода и даже теплый туалет на двух хозяев. И пенсию она получала исправно, но после оплаты коммунальных услуг пенсии хватало на пропитание ровно на двадцать дней. На что существовать оставшуюся треть месяца, неизвестно. Милостыню на паперти просить?

Клавдия Дмитриевна работала — собирала пустые жестяные банки из-под пива и колы, ловко плющила их, наступая ботинком, и сдавала в пункт приема неподалеку от ее барака.

Чтобы, не дай бог, не узнали соседи, выходя на работу, бабушка в любое время года обматывала голову черным платком так, что в узкую щель видны были одни только глаза.

Она шла от набережной Ангары. Возле бывшего кинотеатра «Гигант» остановилась у мусорной урны и, склонившись, погрузила в нее обе руки в белых строительных перчатках китайского производства.