Ведьма. Эзотерическая книга, которая переворачивает представление о женщинах! - Коробенков Роман. Страница 4

– Ты хотела рассказать о вашей ссоре… Почему… в итоге? – зевнула в уютную ладошку Несусвета. – Сравнил с бутылкой – все понятно, – поспешила она, понимая, что можно услышать рассказ сначала. – Но едва ли это первопричина, скорее последняя капля… Ты устала и прочее, помнишь?.. Вот с этого поподробнее… – Сильные мочки крепко держали на изогнутом гвоздике по увесистой жемчужине – белой и густо-черной.

– Я… – Апрель запнулась, погружаясь в вопрос. – Я… Он уже взрослый, у него много накопилось отрицательного, не хочу быть эхом всего этого. Он и верит мне и не верит… – Она старательно сморщила губы. – Я устала: не могу достучаться до него, это практически невозможно! Иногда он груб. Если он в чем-то убедит себя, а делает он это легко, его не переубедить.

– А надо ли? – выгнула густые брови Несусвета. – Он же мужчина, зачем его переубеждать? Насчет «не верит» – может, и хорошо? Может, это предостережет тебя от импульсивных глупых действий, которые разрушили бы большое доверие, которого ты так хочешь?

Обе посмотрели на бутылку вина, но та опустела. Девушки не выказали разочарования.

– Я не давала ему повода, – упрямо высекла искру из глаз Апрель. – Ни единого…

– Повод – вещь относительная. – Несусвета переключилась на следующую картину с индуистским божеством Ганешей, покровителем творческих личностей и туристов, с телом человека и головою слона, детально прорисованным фосфорной зеленой краской на сажном фоне. – Его отсутствие вроде бы и дает какие-то преимущества, но… В моих человеческих огорчениях мне не давали повода ни разу. Но от этого не легче потом… Даже наоборот, когда ты не готов подсознательно, голова взрывается с большей силой. – Она издала звук взрыва, пустив по пышным губам крупную дрожь, от которой Апрель вздрогнула лицом.

– И тем не менее, – зло перебила ее категоричная Апрель, – я приняла решение: мы разные. И по возрасту, и по характеру. Он не уважает мои желания. Если чего-то хочет, этого же должна хотеть и я. Я так не могу! По крайней мере, надо попробовать побыть врозь, хотя бы отдохнуть. – Юная убежденность порхала по правильным линиям привлекательного лица, карие глаза горели неугасимым светом, нервный рот пылал отчаянным максимализмом. – Я должна его проучить, иначе будет только хуже.

– Хуже бывает разное, – поучительно отозвалась Несусвета, взглянув на фотопортрет. Черно-белый, он словно позволял заглядывать в эти стены классической диве – Мэрилин Монро, на самом деле не будучи ею. – Случается хуже, когда и проучить некого. – На фото старательно надувала губы в томном прищуре хозяйка местных комнат, блондинистая истеричка Липа. – Или можно проучить саму себя таким образом… Другое дело, если он просто надоел. – Двумя цветными акцентами на фотопортрете алели губы и отчетливо-кофейная родинка на щеке, которой в реальности не имелось. – Я помню начало вашего общения, когда тебе везде мерещились его бывшие. Ты не верила, что он одинок. И дома у него искала и находила признаки женского присутствия. И забывала там свои вещи в местах неочевидных, и разбрасывала волосы везде… – Несусвета прыснула неожиданно даже для себя, на глазах выступили слезы.

– Это моя жизнь, – непримиримо резанула Апрель, враждебно всматриваясь в профиль приятельницы, точно видела его впервые. – Я сама приму решение. И надоел, кстати, тоже… Некоторые вещи невозможно терпеть!

– Я не против. – Несусвета спрятала глаза за тяжелый сажный локон. – Ты сама все знаешь, сама все решишь, тебе виднее. Твоя точка обзора – самая высокая. Просто взрослых мужчин не переделать, не перекроить. Я, честно говоря, поела бы. Проголодалась… – повторила она, словно опасаясь, что собеседница ее не поняла. – Кажется, кто-то говорил что-то о рыбе…

– У меня аллергия на рыбьи кости, поэтому я не ем рыбу, – все еще обиженно откликнулась шатенка, думая, менять или не менять тему.

– Странная аллергия! А еще на что у тебя аллергия? – В следующую раму, казалось, выплеснули несколько ведер разной краски.

Липа продолжала откровенничать:

– Мне когда-то попала ресница в глаз, и так удобно прилегла в самом углу, что, как я ни пыталась, не смогла подобраться даже близко, хотя она вроде и не была далеко, – невыразительно рассказывала Липа, находясь уже на ногах и пребывая с подругой подле массивного зеркала, где они разглядывали друг друга, счастливые своей непохожестью. – Глаз долго болел, эта ресница сводила меня с ума. Потом я привыкла. Сейчас даже не вижу ее, только чувствую. И врачи не видят. Она есть, она мучает меня…

– Мне кажется, ты родилась с этой ресницей, – с широкой улыбкой поддразнила собеседницу Анестезия. – Просто в какой-то момент ты ее заметила. – В аккуратных ушках в области мочек росли бархатные пушистые черные розочки серег. Если присмотреться, в некоторых ракурсах они напоминали трехмерные карточные пики.

Большие глаза встретились в зеркале: одни – иссиня-голубые, другие – отчетливо-зеленые, большие улыбки схлестнулись, сажные и белые кольца волос контрастно перекликались. Лицо блондинки выглядело злым, даже когда она источала позитивные эмоции, лицо брюнетки, напротив, казалось мило-детским, даже когда она бывала откровенно недоброй. Одна – со вздернутым носом с широковатыми крыльями, у другой – нос с горбинкой, она повыше ростом и гораздо спортивнее, обе с высокими лбами и непохожими ступнями. Они бегали взглядами друг по другу, потом по артиллерии скляночек и полезных предметов, смеялись своим отражениям и понимали друг друга с полуслова. При этом крепкотелая хозяйка дома была значительно старше, а субтильная Анестезия улыбалась губами, что из года в год становились пухлее.

– Я тоже так считаю, – хохотнула Липа. Они звонко подержали конкурирующие переливы в аспидных стенах с золотистыми вертикальными вкраплениями витиеватых узоров. – По-моему, дело в великом множестве этих самых ресниц! – Ее уши совсем недавно несли на себе по извилистой молнии белого золота, но сейчас открывали по две розовые дырочки на каждом.

– Могу рассказать о невидимой занозе, – мягко пророкотала Анестезия. – Ты наверняка знаешь, так бывает, когда занозишь руку чем-то, чего не видишь, но чувствуешь. Трогаешь определенную точку на… допустим, на пальце, и это место колется и болит. А глаз не различает ничего. Если пощипать, обычно заноза выходит. – Тонкие веки артистично затрепетали.

– И?.. – любопытничала Липа, распахнутая во всю зелень глаз.

– Такую занозу лет в шестнадцать я обнаружила у себя на груди, – продолжила собеседница. – Чего только не делала, была у врача. Тщетно. Она до сих пор со мной, незаметная, если ее случайно не тронуть… Как злая кнопочка. Она – это то, что порой меняет на противоположное мое хорошее настроение.

– Невероятно! – Липа плотоядно таращилась в Настин профиль. – Моя ресница особенно дает о себе знать, если я поплачу. Горе тому, кто заставит меня плакать!

– Не представляю тебя плачущей, – с сомнением высказалась Настя, повернув голову на взгляд. – Никогда не видела.

– Потому что это больно, – Липа посерьезнела. – И для меня и для окружающих. Сколько мы знакомы? – переключилась она.

– Лет шесть или семь, – не задумываясь, высчитала брюнетка, бесшумно возвращая книгу на камень трюмо.

Они пытливо разглядывали друг друга, точно впервые, про себя признавая броскую, отчетливую красоту другой, затем развели взгляды, разбежавшись глазами каждая на свой предмет сосредоточения, и на шаг разошлись в стороны.

– Красивое зеркало, – с уважением сказала брюнетка. – Оно отражает почти всю комнату. Не спрячешься. – Она крутанулась по оси, фиксируя собственную осанку и подозрительную крутобедрость.

– Есть местечко, – доверительно снизила голос блондинка. – Но его сразу не найдешь. А в том местечке есть еще местечко, которое тоже запросто не обнаружить. – Она скользнула за книжную полку, и там за картинкой внутреннего мира алого розового бутона оказалась крохотная прямоугольная дверца. – Мой секретный бар. – Анестезия, полная вязкого любопытства в больших глазах, просеменила за подругой, пока холодные пальцы блондинки что-то перебирали в бархатной темноте открывшейся ниши, где дружно разместились разноцветные бутылки. – А ну его, это вино! – с нажимом определилась за обеих Липа. – Глоток виски придаст творческого очарования нашим колебаниям в пространстве! – Она хохотнула, вытягивая из закромов продолговато-пузатый сосуд, очаровательно коричневый и почти полный. Следом когтистые пальцы вооружились парой многогранных стаканов, все это было перенесено и поставлено на трюмо, подле которого и хрустнуло кольцо скрипучей крышки.