Великий йогин и его ученик. Жизнеописания Шивабалайоги Махараджа и Шиварудра Балайоги Махараджа - Янг Брюс. Страница 7

Пришла ночь, жители деревни разошлись по домам, и он остался сидеть под деревом один. Несколько проходящих мимо мальчишек с удивлением услышали доносящийся откуда‑то божественный звук «Ом». Они побежали в деревню за взрослыми, некоторые из которых тоже слышали этот звук, и оказалось, что звук идет из того места, где сидит Сатьяраджу. Примерно в течение часа они ждали, слушая и наблюдая за резонирующим гудением «Ом», пока в конце концов звук не стих. После этого они подошли к неподвижной фигуре мальчика и снова перенесли его в дом. Сестра Сатьяраджу предложила ему попить молока, он выпил, лег и спокойно заснул.

Поутру сестра приготовила ему легкий завтрак. Он покушал, после чего перед ним снова появилось видение Шивалингама в сопровождении звука «Ом», которое овладело его вниманием целиком и полностью. Он покинул дом и направился к берегу реки, где у него неожиданно открылись сильная рвота и диарея. Через какое‑то время симптомы исчезли, он сел и продолжил медитацию. Несколько деревенских жителей все утро и весь день строили для него укрытие из листьев пальмиры, а когда работа была закончена, пригласили его перейти на новое место, чтобы защитить его от непогоды. И хотя Сатьяраджу едва осознавал происходящее, поскольку все внимание было сосредоточено на чудесном образе Лингама и окутывающем его вибрирующем звуке «Ом», он без сопротивления, спокойно перешел в укрытие и сел там.

В течение этих нескольких знаменательных дней мама и дедушка мальчика находились в городе по соседству. Они и представить не могли, что в это время происходит с их ребенком и какое с ним случилось преображение. Вернувшись вечером домой и услышав рассказы соседей, они бросились к указанному месту и увидели Сатьяраджу, молча сидящего со скрещенными ногами, погруженного в глубокую медитацию. Его лицо было спокойным и умиротворенным. Они в расстройстве подбежали к нему, начали его звать, пытаясь отвлечь от медитации, но все его внимание принадлежало находящемуся перед ним образу Шивалингама. В ужасе от происходящего, Парвати громко зарыдала и, словно обезумев, начала снова и снова выкрикивать его имя. Инстинктивно схватив его в объятия, она начала раскачивать его вперед-назад, умоляя его вернуться к ней.

Ее крики и плач мало-помалу вернули его к действительности, и Парвати стала его уговаривать пойти домой. Однако опыт прошедших дней очистил ум Сатьяраджу от представлений о родственных связях и мирских обязанностях – мир больше не казался ему реальным, и он отказался вернуться домой, заверив мать в своем желании остаться и продолжить открывшийся ему путь. Спокойно и доброжелательно сказав об этом матери, он снова вернулся к медитации, и на этот раз никакие уговоры или протесты не могли вырвать его из божественных объятий.

Голи Сатьям, услышав о том, что внезапно приключилось с его дорогим внуком, также бросился к нему со всех ног, чтобы отвести домой, но, увидев, насколько спокойно мальчик принял свою судьбу, успокоился и благословил Сатьяраджу во всех его начинаниях. Зная силу его намерения, непреклонность и упорство в достижении цели, Голи Сатьям не сомневался, что мальчик не свернет и пройдет путь до конца. Но, будучи самым близким его другом на протяжении многих лет, он не мог сейчас скрыть своего разочарования относительно их общих надежд на улучшение материального положения семьи и сказал об этом Сатьяраджу. По-прежнему смутно осознавая присутствие родственников, мальчик пообещал им, что все будет в порядке, и снова впал в глубокую медитацию.

В воскресенье, 7 августа 1949 года,

Сатьяраджу было ровно четырнадцать лет, шесть месяцев и четырнадцать дней.

Ничто прежде не предвещало необычайных событий того достопамятного дня, в результате которых обычный деревенский мальчишка превратился в бала-йоги (мальчика-йогина), которому в конечном итоге, после 12‑летнего тапаса, предстояло стать сиддха-пурушей и дживан-муктой, который известен миру под именем Шри Шри Шри Шивабалайоги Махарадж.

Начало тапаса, 1949 г.

Бала-йоги Сатьяраджу 14 лет

Худо ли бедно ли, Голи Сатьям принял случившееся и смирился с ситуацией, чего нельзя было сказать о Парвати: она оставалась в тяжелом удрученном состоянии – все надежды, которые она возлагала на сына, рухнули в один миг. У нее просто в голове не укладывалось, как такое могло случиться. Она сидела в оцепенении, и лишь неподвижное тело то и дело взрывалось рыданиями при очередном взгляде на сына. Посидев так еще какое‑то время, она снова посмотрела на сына и с удивлением обнаружила, что на его месте сияла форма Тримурти [7] – бога в форме Брахмы, Вишну и Махешвары. Подумав, что это ей привиделось, она протерла глаза и посмотрела снова, но окруженное сияющим светом великолепное видение никуда не исчезло. Тогда Парвати осознала необычность случившегося и поняла, что то был божественный промысел. Ее ум успокоился и затих, она поверила, что произошедшая с сыном перемена была истинным святым благословением, которое и дальше будет ему помогать и защищать.

Второй год тапаса.

1950 г.

Бала-йоги Сатьяраджу 15 лет

Вздохнув с облегчением, она вернулась домой, уверенная в том, что теперь о ее сыне будет заботиться высшая сила. В течение нескольких следующих дней она продолжала приходить к нему, пытаясь покормить или быть чем‑то полезной, но возвращавшийся время от времени к обычному, хотя и неполному, сознанию сын уверил ее в отсутствии необходимости посещений. В конце концов она смирилась, предоставив всю заботу о сыне высшей силе. Божественное проявляло себя через человека, который в день посвящения бил Сатьяраджу палкой, полагая, что в него вселился злой дух. Теперь же он считал себя обязанным заботиться о мальчике. Конечно же, он плохо представлял, в чем нуждаются люди в подобных обстоятельствах – да и кто может это знать? – и, к сожалению, полагал, что человек, находящийся в медитации, может поглощать нужные ему вещества из эфира и потому не слишком нуждается в земной пище. Мальчик же, продолжая оставаться в состоянии глубокого погружения и осознавая происходящее очень смутно, никакими мирскими вопросами, включая питание, не интересовался, и поэтому легко согласился на предложение того человека. Таким образом, тот деревенский житель, исходя из лучших побуждений, начал урезать его и без того скудные порции фруктов и молока, пока не перестал кормить его совсем.

Однако когда Парвати услышала об этом, она, естественно, расстроилась и пришла к Сатьяраджу, чтобы просить его выпить хотя бы немного молока, которое она принесла с собой. Он пассивно принял предложенное молоко, воспринимая происходящее как божественную игру.

С самого начала, когда все его внимание было приковано к видению Шивалингама и радостно-умиротворяющему звуку «Ом», мудрец велел неотрывно «смотреть сюда», в область межбровья. Следуя его наставлениям, мальчик продолжал просто смотреть. Видения появлялись и исчезали, но он продолжал смотреть, не вовлекаясь в сюжеты, как было велено, и видения постепенно начали исчезать. Его охватило чувство высочайшего счастья и покоя.

Его ежедневная садхана была очень интенсивной: весь день и всю ночь он оставался погруженным в медитацию, лишь на час прерываясь в полночь для того, чтобы совершить гигиенические процедуры в канале поблизости и немного перекусить перед возобновлением медитации. Далеко не всегда рядом с ним находился кто‑то из друзей – у жителей деревни были свои ежедневные хлопоты, а потому его тело было предоставлено самому себе и являлось хорошей мишенью для тех, кто хотел бы этим воспользоваться. Раньше он был очень открытым и прямолинейным и никогда не боялся выступить против людей, ведущих себя неподобающим образом, поэтому у него было много друзей из тех, кто был предан истине и чести, но хватало и недоброжелателей, чьи слабости и недобропорядочность стали известны в деревне благодаря ему. И теперь, когда его тело было столь уязвимым, имевшие на него зуб, да и просто злые по своей натуре люди не гнушались ничем. Не раз и не два приходилось ему переносить побои, а однажды в него даже бросили горящую тряпку, облитую керосином, которая сильно обожгла его ногу. Несмотря ни на что, он продолжал медитировать, и лишь в полночь, возвращаясь в обычное состояние сознания, испытывал сильнейшие боли. Все остальное время его сознание не присутствовало в теле, не говоря уж о каких‑то мирских вещах.