Церковь в истории. Статьи по истории Церкви - Мейендорф Иоанн Феофилович. Страница 2

Отец Иоанн Мейендорф по всем признакам принадлежит к богословской традиции исторической теологии, имеющей глубокие корни в русском православии. Среди его прямых предшественников – знаменитые богословы старшего поколения протоиерей Георгий Флоровский, В.Н. Лосский и другие. С о. Георгием Мейендорфа связывали особенные отношения; влияние идей, важнейших публикаций и личного общения с ним имело для формирования о. Иоанна ключевое значение. Поэтому в одном из своих последних выступлений он признается: «Я являюсь абсолютно и почти безоговорочно учеником отца Георгия Флоровского…» [1] Он действительно оказался наследником и продолжателем того дела, вдохновителем которого был о. Георгий Флоровский, всю свою жизнь стремившийся разгадать божественную загадку истории. Многолетние размышления привели о. Георгия к ясному пониманию богословия истории как наиболее полного постижения историчности мироздания, как главной характеристики существования человека [2]. Его главный тезис таков: высший смысл истории – это смысл богословский, поскольку начало и конец истории, ее Альфа и Омега – это Божественный Логос, и этому пониманию соответствует развернутая им программа богословских исследований, получившая несколько неточное название «неопатристический синтез». Суть ее сводится к набору требований, стоящих перед богословской наукой: 1) историчность, 2) метафизичность, 3) экзистенциальность. Эта программа явно вписывается в рамки исторической теологии. В соответствии с этой программой работали и продолжают работать многие православные исследователи и богословы. Отец Иоанн Мейендорф – один из ее выдающихся сторонников и исполнителей.

Совершенно в духе о. Георгия он говорит о богословском призвании христианского историка и историчности богословского сознания. Сверстники и свидетели жизни о. Иоанна протоиерей Николай Лосский и протопресвитер Борис Бобринский вспоминают, как он «часто говорил, что богослов не может не быть историком, так как всякое догматическое определение, уточнение или церковное высказывание всегда рождается в определенном историческом контексте и отвечает на вызовы, искажающие чистоту православного созерцания и исповедания веры. Вместе с этим о. Иоанн считал, что историк церкви обязан быть богословом: если он не богослов, то он рискует не понять категорий, с которыми ему приходится иметь дело, и тогда его историческая наука будет чисто феноменологической и исключительно человеческой» [3]. Этой двугранностью – историка и богослова – отмечена научная и духовная позиция о. Иоанна в ее единстве и непротиворечивости; обе стороны друг друга взаимно обогащают и обосновывают.

Отец Иоанн, с одной стороны, прекрасный историк, зарекомендовавший себя как проницательный наблюдатель близких и удаленных во времени процессов церковной жизни. Его историческая компетентность охватывала почти все времена и регионы истории христианства. Он обладал глубоким знанием древних источников, дошедших до нас на языках христианской древности, а также великолепно ориентировался в богатой научной традиции их изучения, которая сама по себе насчитывает уже почти полтысячи лет интенсивного развития. С другой стороны, он проницательный и яркий богослов, никогда не снимавший с себя этой высокой ответственности. И его понимание требований, стоящих перед православным богословием, осознание призвания христианской мысли были для него вполне ясными и неоднократно отчетливо им формулировались. Такое сочетание делает его вклад драгоценным достоянием православной науки.

Отцу Иоанну глубоко чужда охранительная позиция «повторительного» богословия, как он любил называть тот способ уклонения от богословской ответственности, приверженцы которого при решении всякой духовной или научной проблемы удовлетворяются ссылкой на древний авторитет или ограничиваются формальным воспроизведением древней богословской мудрости. Такому богословствованию присуща ложная консервативность; оно оказывается «закрытым» богословием. В действительности для подобного подхода историческая ценность древнего христианского наследия безразлична; при нем исторические факты воспринимаются как самодостаточные истины, лишенные внутреннего объема и собственной судьбы. Отец Иоанн придерживался принципиально иной позиции. Для него характерно богословие «открытое», отзывчивое на современные запросы, щедрое в своих ответах благодаря надежной опоре на неисчерпаемые богатства церковной традиции. Он высоко ценил свойство открытости в христианстве и повсюду в церковной истории обнаруживал ее признаки. Узкая историческая специализация в христианской науке, снимающая с себя призвание к истолкованию своего предмета, погружению в его подлинную реальность, а с другой стороны, освобождающая себя от отклика на беды современности, на скорби окружающего мира, как кажется, глубоко чужда о. Иоанну и как ученому, и как христианину.

В его творчестве богословские прозрения находили свое подтверждение на историческом материале, а историческая интуиция руководствовалась богословскими ориентирами. Такова характерная для его научной методологии «двуприродность». В сложнейшем вопросе о содержании паламитских споров и их историческом значении, к чему мы теперь переходим, о. Иоанну удалось сформулировать хотя и вероятные, но очень правдоподобные гипотезы и объяснения. Понятно, что исторические догадки и подтвержденные предположения всегда оставляют место для уточнения и даже возможного последующего опровержения. Но существенно другое: богословское объяснение происходивших в прошлом драматических событий объясняет многое и в современности; оно способствует лучшему пониманию общего хода мировой истории. И этому отвечают главные труды о. Иоанна.

В качестве своей докторской диссертации в Сорбонне в 1958 году о. Иоанн представил развернутое исследование жизни, трудов и богословия великого православного святого XIV века – святителя Григория Паламы. Отметим мимоходом, что именно эта область исследований о. Иоанна составила его заслуженную славу как историка и богослова. Ему, в частности, принадлежит честь первого полного критического издания оригинального текста важнейшего произведения Паламы – «Триад в защиту священнобезмолвствующих», а также их перевод на французский язык и комментарии [4]. С жизнью святителя Григория связан ключевой эпизод в истории православного богословия, в котором плотно переплелись философские, аскетические, общественные и исторические линии. Речь идет об эпизоде в церковной истории Византии, получившем название по имени этого святого – паламитские споры. Дискуссия развернулась вокруг вопроса о своеобразной методике православной молитвы, применявшейся как афонскими монахами, так и мирянами византийской столицы; по одному из элементов, точнее по высшему этапу этой молитвы – безмолвию (греч. ἡσυχία) – сама практика получила название исихастской, а вызванное ею более широкое явление – исихазм. Для исихастской молитвы было характерно сочетание психосоматических приемов с достоверным опытом духовного созерцания и приобщения к нетварному Божественному Свету. Своими корнями эта практика уходила в глубокую древность христианской духовности, однако у некоторых образованных людей и отдельных церковных иерархов той эпохи она вызывала подозрения. Григорий публично выступил на защиту этого учения, подведя под него богословское основание. Таким образом возник основной корпус его сложнейших богословских произведений. Паламитские споры завершились официальным церковным признанием правоты Паламы и его сторонников. Успех был закреплен на ряде авторитетных церковных соборов; памяти победителя был отведен особый день церковного почитания – второе воскресенье Великого поста. Эффект от победы сказался в разных областях церковной и общественной жизни Византийской империи. Отец Иоанн в ряде своих исследований показал, как торжество паламитов помимо прочего сказалось в политическом укреплении окраин православного мира, в частности, с этим он связывал такие, как кажется, удаленные события, как победа в Куликовской битве и последующее объединение Руси, централизация церковной власти и расцвет церковных искусств в творчестве Феофана Грека и преподобного Андрея Рублева. Однако достигнутая высота богословского учения на длительное время оказалась достоянием лишь немногих образованных богословов. В жизни православия оно продолжительное время оставалось почти незамеченным, хотя сама молитвенная практика сохранялась в различных православных общинах на протяжении столетий до новых расцветов православной духовности.