Церковь в истории. Статьи по истории Церкви - Мейендорф Иоанн Феофилович. Страница 3

Несомненная научная и духовная заслуга о. Иоанна заключается в новом открытии паламитского богословия, в его развернутом изложении и широкой исторической интерпретации. В нем о. Иоанн видит «конструктивный ответ на вызов, брошенный христианству Новым временем, – личностно-бытийное богословие и освобожденную от платоновского спиритуализма аскетику, целиком включающую человека в новую жизнь» [5]. Исторический подвиг паламизма имеет важное значение и для современного свидетельства православия; на основании этого синтеза богословия и духовной практики может быть построена современная стратегия православного богословия, которую принято называть неопаламизмом [6].

Узловое значение паламитского богословия привлекло о. Иоанна как исследователя в самом начале его научного и церковного пути; он ясно осознавал, насколько важно для православия лежащее в его основе соединение глубины мистического духовного опыта с высотой богословского умозрения. Его диссертация, вскоре после успешной защиты опубликованная в авторитетной научной серии, произвела на международную науку, изучающую исторические традиции христианского богословия, огромное воздействие, вызвав на свет волну самых разнообразных исследований, посвященных паламитским спорам. С этого времени православные «неопаламитские» исследования рассматриваются в более широком контексте так называемого патристического возрождения, характерного для православных и католических богословских изысканий второй половины XX века. Очевидно, что и то и другое суть конкретные проекты исторической теологии. Исследовательский интерес к паламитским спорам не ослабевает и до сих пор. Становление богословских наук на постсоветском пространстве и тем самым возрождение церковной культуры напрямую связаны с поисками идеалов как в духовной традиции православия, для чего богословие Григория Паламы подходит как нельзя лучше, так и в академической культуре, для которой труды о. Иоанна Мейендорфа оказываются хрестоматийными образцами, а результаты исследований – реферативными опорами.

Некоторые рецензенты критиковали о. Иоанна за широкое привлечение современной философской терминологии при изложении мысли св. Григория Паламы и хода паламитских споров. Его упрекали в модернизации мысли святых отцов. Издатели русского перевода книги еще более резки в своем мнении, обнаруживая в работе о. Иоанна попытку «скорее вписать паламизм в мышление современного человека, нежели приспособить свое мышление к системе понятий святого отца» [7].Интерпретаторские усилия о. Иоанна в самом деле приводят его к необходимости использования достаточно широко распространенной общефилософской терминологии. Однако при этом нельзя сказать, что он выбивается из академической традиции изложения истории идей. Привлекаемая о. Иоанном терминология носит пояснительный характер и нисколько не претендует на то, чтобы заменить собой аутентичный богословский лексикон паламитских споров. Так, о. Иоанн разводит позиции спорящих сторон, называя богословие Паламы «христианским экзистенциализмом» и «библейским реализмом», а богословие его противников – «номиналистическим эссенциализмом» [8]. В этом отношении примечательны рассуждения комментатора русского издания книги о. Иоанна В.М. Лурье, который рассматривает своеобразный, порой достаточно современный стиль изложения о. Иоанна в сотериологических категориях – через понятия греховности языка. Тем самым стилистические особенности изложения наделяются не свойственными им по замыслу самого автора качествами, что производит комический эффект. Однако в глубине этой дискуссии таится чрезвычайно важный вопрос о Священном Предании, о следовании ему или отступлении от него, о самой его природе. И в этом отношении о. Иоанн олицетворяет собой полную противоположность такой интересной, в научном отношении весьма содержательной, но вместе с тем очевидно лишенной настоящей духовной перспективы программе исторических исследований, которую можно было бы назвать поисками православного Предания.

Речь не идет о какой-то сформированной группе исследователей или даже о внятно сформулированной научно-исследовательской программе, но о некой установке, в особенности характерной для современной отечественной гуманитарной науки, которой придерживается ряд наших замечательных специалистов. Эту позицию ярко обозначил один из ее представителей, выступивший научным редактором и комментатором труда о. Иоанна о св. Григории Паламе, уже упоминавшийся В.М. Лурье. Его развернутые комментарии к русскому изданию книги о. Иоанна изобилуют полезными сведениями по современной историографии паламитских споров и других важнейших сюжетов в истории христианского богословия. Однако пристрастность и чрезмерная склонность к безапелляционным оценкам этого исследователя заметно снижают общую ценность его вклада как комментатора. Свою главную мысль В.М. Лурье сформулировал в Послесловии к труду о. Иоанна Мейендорфа. Несмотря на все то личное и научное уважение, которое он питает к автору, он утверждает, что богословский и церковный мир, представителем которого является о. Иоанн, пренебрежительно именуемый В.М. Лурье «мирком», «мало соприкасался с реальной толщей православной церковной жизни» [9]. Критик очерчивает этот мир каноническими рамками церковной юрисдикции Константинопольского патриархата, которому подчиняется до сих пор Парижская архиепископия. При этом он не затрагивает вопроса об активной позиции о. Иоанна в зрелые годы в Американской Православной Церкви и уж вовсе оставляет без внимания сакраментальные вопросы православной экклезиологии, не ограниченной юрисдикционными границами. Но важно другое. Важно то, что В.М. Лурье подвергает сомнению принадлежность богословия о. Иоанна к православному Преданию. И вопрос здесь в том, как каждый из них понимает и оценивает свое положение в нем. Принимая во внимание всю замечательную эрудированность и другие несомненные научные и интеллектуальные достоинства посмертных критиков о. Иоанна, его отличие от них заключается в том, что он живет в Предании, подобно оседлому землепашцу, который воспринимает свое призвание как непрестанное возделывание дарованного ему надела; он живет от Предания и служит Преданию. Те же подобны кочевому племени, вечно переходящему из одной страны в другую; всегда ищущие лучшего и никогда не обретающие своей родины, они находятся в вечном поиске исторического Предания, и в самом этом поиске весь смысл их деятельности. Этот поиск может ненадолго утолить научное любопытство, но не может насытить духовной жажды.

Исследование паламитских споров приводит о. Иоанна к оценке паламизма как духовно-богословского синтеза, спасительного для православия в Византии последних веков ее уже почти призрачного существования как православной империи. Этот синтез продолжает оставаться питательным и для современного православного богословия, представляя собой для него надежное основание, почему есть основания называть развитие православного богословия на основании паламизма неопаламизмом. Замечательно точно определил внутренний этос паламитских исследований о. Иоанна его ученик Й. ван Россум: историческое исследование исихастских споров, предпринятое о. Иоанном Мейендорфом, рассматривается им как полемика не о доктрине, а об опыте обожения в Церкви: «…здесь кроется истинная причина интереса о. Иоанна к паламитскому богословию. Тут было нечто большее, чем интеллектуальный или академический интерес: это касалось его собственной глубинной связи с Церковью, его церковности» [10]. Историко-богословское исследование, мотивированное духовными поисками, созвучными настоящему, – это и есть следование предназначению исторической теологии. И о. Иоанн Мейендорф своими обширными историко-богословскими изысканиями как нельзя нагляднее показывает историческую теологию в действии.