Масон - Федоров Алексей Григорьевич. Страница 53

Я пытался вскрыть генезис такого феномена, и мне удалось кое в чем разобраться. Оба парня – выходцы из провинции и на фоне былой среды выглядели преуспевшими деятелями: выбрались в Санкт-Петербург, получили высшее образование, крутились около и вылизывали с упоением жопу власти. Насилуя комсомольскую целеустремленность, играя под преданную наивность, молодые дельцы давно тщательно прощупали жирные телеса власти дрожащими от восторга руками. На их беду, Бог не одарил тлетворные души рыцарством – совестью, честью и порядочностью – потому они шли по головам. В силу особой психической предиспозиции, недоумки были склонны последовательно и безотчетно выковывать "мании" различного характера. А они-то, всесильные и сладкие, и вели ветхую мысль по коридорам ущербной самовлюбленности, подводя к вонючей арене того цирка, в котором выступают только клоуны.

Семенов завел пошленький адюльтер с молоденькой и по современному наглой сотрудницей, – гроша ломанного не стоящей. И она, войдя в силу и вкус, устраивала ему разборки прямо при всем честном народе. Слышал я, как кричала однажды рассерженная психопатка, теряя контроль над собой: "Семенов, ты мудак; ты самый главный мудак во всем мире! Ты даже на конкурсе мудаков займешь только второе место… Семенов, конечно, обижался и спрашивал – почему же только "второе место"? Да потому что ты – законченный мудак! Ты ни в чем не можешь быть на первом месте!"… Надо сказать, что и та дама выплыла из далекой провинции, ничему толком никогда не училась, работала только под прикрытием блата, да давила окружающих противной истерикой.

Наш Егоров, помнится, тоже был пленен особой, явившейся из далеких краев, но их отношения носили больше лирико-эпический характер. Полагаю, что и коитус у них происходил чаще виртуальный, умозрительный, чем плотский. Влюбленные больше наслаждались тесными потливыми танцами, затеваемыми нашим начальником – продвинутым алкоголиком, любившим за счет казны устраивать банкеты в полумраке плавучих ресторанов. В издержках секса, естественно, был виноват не начальник – он-то успевал наставлять рога супруге. Егорову за грехи дьявол рано подарил импотенцию: еще в детстве ребенка мучили ночные страхи, и он нещадно мочился в постель. Многие сексуальные неприятности усугубляются геморроем и застойным простатитом. Как известно, то – профессиональные заболевания, всегда наступающие у слишком усердных творцов "деловых бумаг". Издержки чиновничьего усердия не компенсируются высокими окладами, персональными автомобилями и прочими подачками. Они лишь ускоряют формирование душевных калек. В столь гнусной среде не пахло рыцарством, здесь стоял дух затхлой интриги и откровенного головотяпства. Короче говоря, творцы большого количества бумажного мусора только портили суть ответственных дел, а это уже был приговор Егорову.

Шлейка и намордник всегда являлись украшением собак – даже если речь идет о дворовой сучке. Но в отношениях мужчины и женщины действует другой распорядок: женщина в сексуальном партнерстве является украшением настоящего мужчины. "Спутницы" Егорова и Семенова имели на лбу тавро, выжженное каленым железом генетики. Оно обозначалось одним словом – "дура"! Может ли быть украшением для мужика подобный союз? Ответ двойственен – и "Да", и "Нет"! Простота мысли украшает женщину, но для того необходимо "спутнице" держать остальные детали экстерьера на высоком уровне. Не было этого в данном случае, а потому вяли на корню наши "блудодеи". Шел от них дурной запах псины, напрочь стиравший весь гонор, комкавший попытку "держать позу", "надувать щеки", "водить пальцем по яйцам"… Семенов сбрил бороду – поменял имидж. Старообрядец пытался подыгрывать под еще не охолощенного жеребчика: взбрыкивал ножками, игриво шутил, залихватски смеялся, подрыгивая жирным животом и ягодицами. Он, словно балетный муж, принимал пятую и шестую позиции, готовясь сорваться в азартный танец – мазурку, полонез, менуэт, плавно переходящий в минет. Очередных избранниц "кобелек" подсаживал в свой кабинет, и жизнь для него текла лакомым сиропом, словно моча у больного сахарным диабетом. Коитус-интерруптус не мешал вольготному насыщению телесной массы, тормозящей мышление, возбуждающей похоть и страшно расширяющей границы самомнения…

Видимо, занятные воспоминания продавили кривую усмешку на моем лице… Елизавета Генриховна тут же отреагировала:

– Я не думаю, что вам сейчас будет так же смешно, гражданин Федоров!..

Я поднял глаза, плохо соображая, о чем идет речь? Зачем нужен весь этот поросячий визг? О чем собирается говорить со мной эта военизированная шлюха?.. Но депрессия уже наваливалась на меня, душила, перехватывала горло и прессовала грудную клетку… Я не мог понять откуда приполз мерзкий спрут – может быть, он был в паре с тем "коричневым спрутом", заключенном в плоти и мозге следователя-капитана?

– Гражданин капитан, – намеренно сильно ударил я женщину словом, – Скажите, вы задержали нас? Или наше присутствие здесь как-то по-другому называется?..

Она опешила от наглости, но вовремя охолонулась, почувствовав справедливость вопроса, его, как говорится, юридическую сущность. По закону – а все необходимо делать по закону – следователю требовалось прояснить свою позицию. И Иванова осела, сбавила объем гонора и волюнтаризма – она спустила пары, словно воздушный шар на спуске из стратосферы. Но тут попытался вставить свои "три копейки" старший лейтенант Семенов: он надулся и запричитал скороговоркой что-то вроде – "Да, как вы смеете…" Но следователь его обогнала репликой, дабы он не успел вогнать ситуацию в тридцать седьмой год и нанести тем самым непоправимый моральный урон всему предприятию.

– Вы можете не беспокоиться, Александр Георгиевич и Олег Макарович, процессуальные нормы нами будут соблюдены.

– Давайте внесем ясность, гражданин следователь, – продолжил я свой вариант "линчевания", – прошу учесть, что в сложившейся ситуации, без адвоката лично я теперь не скажу вам ни слова.

Меня душило негодование и жажда спиртного напитка, а потому я с большим трудом складывал слова в удобоваримые фразы. Олег тут же буркнул и свое решение – "Говорить отказываюсь!" Сержант продолжал сидеть спокойно, сосредоточенно рассматривая портрет президента страны, висевший напротив: небесно-голубые глаза народного избранника как бы напоминали, что разгула и юридической вакханалии высшая государственная власть не допустит. А в данном случае президент делегирует право использования "карающего меча правосудия" именно сержанту милиции. По виду молодого парня, по тому, как ловко он переложил руки на сталь АКМ, висевшего у него на шее, все поняли, что в этом кабинете в положенное время будет обеспечена защита обиженных и униженных… Старший лейтенант тоже все понял и притушил силу испепеляющего взгляда. Мы моментально воспрянули духом, почувствовав верный локоть масонства, и болт забили на все "толстомордые ухищрения" старшего лейтенанта и капитана…

Да, что ни говори, но лихой раскрутки у Елизаветы Генриховны не получилось…Но, пожалуй, мне уже не было никакого дела до "коричневых спрутов" – с женским половым органом вместо головы. Пусть даже они носят поверху "барабанной шкуры погоны капитана милиции. Я и Олег почувствовали себя аристократами высшей марки – можно сказать, венценосного уровня, и якшаться с "падалью" нам ужасно претило… Депрессия потянула меня за нос и кончик языка, скосила глаза вглубь замшелых столетий: я даже не предполагал, что так приятно в состоянии душевной опустошенности изучать историю средних веков. Текст моей книги тек сам, как сладкие слезы берез по весне, не требуя даже надреза по белоснежной коре.

"Карл I проиграл все сражения, да иначе и быть не могло: он был никудышным полководцем, хотя отличался храбростью и рыцарским достоинством. Короля, как водится, предали приближенные. А к тому времени армия нарождающейся буржуазной республики набрала силу. 30 января 1647 года за 400 тысяч фунтов, выделенных английским парламентом на подкуп шотландского войска, короля повязали и передали в руки врагов – индепендентов. Когда в августе 1647 года новая армия вошла в Лондон, короля заключили во дворце Хэмптон-корт. Оттуда Карлу I удалось бежать и скрыться на острове Уайт в замке Кэрисбрук. Призывы к друзьям возымели действие, но окрепшая революционная армия разгромила противника, продвигавшиеся на выручку к королю. Парламент принял закон, по которому любая попытка ведения войны против новой власти, является актом государственной измены. Суд над Карлом I начал свою работу в Вестминстер-холле 20 января 1649 года. Карл держался с достоинством: он оставался уверенным в том, что его власть от Бога, и она принадлежит ему по праву при любых обстоятельствах. Судьям и присяжным он дарил холодность и презрение, рассматривая судебный спектакль с высоты ощущений помазанника Божьего: чернь не имеет право судить короля.