Безнадёжная любовь - Владимирова Эльвира. Страница 40

— Ты смотри! Испортишь мне девку раньше времени — пеняй на себя.

Богдан только усмехнулся.

Скорее следовало бы предупредить его вовсе не насчет дочери, но Балаш не знал, что Богдан имеет богатый опыт общения именно с женщинами возраста его жены. Да и ладно! Ничего и так быть не могло. Жена Балаша тоже отнеслась к Богдану как-то по родственному, наверное, все по той же причине. Его тепло и искренне приняли в доме, и неожиданно вернулось забытое ощущение семьи. Даже с Юлькой сложились приятельские отношения.

Девчонка любила пользоваться папиными машинами. Она и сама умела водить (старший брат научил). Но кто же ей позволит, в четырнадцать-то! Балаш даже в самой пустынной глуши, где на километры вокруг днем с огнем не найдешь и простого человечка, не говоря уже о гаишниках, не разрешил бы дочери сесть за руль, беспокоясь, что ей передалась по наследству его собственная непреодолимая тяга к придорожным столбам и одиноким прохожим на обочине. А Богдан разрешал, когда рядом не было отца и когда Юльке до безумия хотелось повыделываться перед подружками.

Несмотря на опасения Балаша, Юлька вела себя с Богданом пристойно, даже глазки не строила. Богдан и не предполагал, что у него за спиной она красочно и эмоционально описывает подружкам скрываемые в строжайшей тайне от предков свои любовные свидания с папиным водителем. Но однажды Балаш случайно услышал один из ее занимательных рассказиков.

— Я тебя, кажется, предупреждал, — сквозь зубы процедил он, и желваки вздулись на его скулах. Богдан не успел ни испугаться, ни задуматься.

— Ты о чем?

— О Юльке! — Балаш разозлился еще больше, заметив выражение невинного недоумения на лице Богдана. — Я предупреждал.

— Я помню. Мы же договорились, — спокойно произнес Богдан (честно признаться, он предполагал, что речь пойдет совсем о другом), и его уверенность немного смутила Балаша.

— Ты хочешь сказать, что у вас ничего не было?

— А что могло быть? Зачем она мне? Какой от нее толк, кроме того, что она твоя дочь?

— Ты не врешь? — все еще недоверчиво глянул Балаш.

— Ты считаешь, что для меня проблема бабу найти?

Конечно, Балаш так не считал, но сомнения его развеялись не окончательно.

— А что же она рассказывала?

— Откуда я знаю. Ты у нее спроси.

Юлька не стала отпираться. Она честно призналась отцу, что все выдумала. Надо же было придать себе вес в глазах подруг! Но суровый папаша по-другому оценивал жизненные обстоятельства, он строго приказал дочери покаяться и убедить подружек забыть ее глупые россказни. Юлька заявила, что лучше умрет, чем сознается. Балаш постращал ее всеми карами небесными, но ничего не добился.

— Давай по чуть-чуть, — предложил он Богдану, доставая бутылку своего любимого — местного виноградного крепленого.

— Я не пью.

— Ну? — не поверил Балаш.

— Не могу. Организм не принимает, — усмехнулся Богдан.

— Болеешь, что ли, чем?

— Нет. Детские комплексы.

— Что? Первый раз слышу! — Балаш заинтересовался, не совсем понимая, шутит Богдан или говорит серьезно. — Давай рассказывай!

Богдан помялся, а потом все-таки рассказал, как лет в четырнадцать, живя у бабы Веры, неплохо погулял с пацанами. Что они там пили? А кто знает! Что нашлось. Зато потом дорога до дома затянулась, он петлял от колонки к колодцу, от колодца к следующей колонке. Сколько холодной воды вылил на свою непутевую голову — не сосчитать! Да как назло, мама в то время тоже гостила у бабы Веры.

Увидев свое драгоценное чадо мокрым, бледным и еле держащимся на ногах, она промолчала, но зато на следующий день… Но не это произвело на Даньку наисильнейшее впечатление. Как было плохо! Как тошно! В жизни не забыть. И до сих пор от нескольких глотков оживали давние яркие ощущения и нестерпимо тянуло в одно занимательное местечко к гладкому белому другу, не страшащемуся никакой грязи и дряни.

Услышав занятную Богданову историю, Балаш почему-то не развеселился, а наоборот, даже помрачнел.

— Тогда, может, водку? Или коньяк? — он отхлебнул из стакана и тихо рассказал:

— Помню, Женька, когда учился еще, наверное, в первом классе, в свой день рождения спер со взрослого стола рюмку водки и заглотнул разом. Хотел покрасоваться перед приятелями. Покрасовался — пришлось «неотложку» вызывать! И эта дура! — неожиданно вспомнил он. — Перед подругами ей надо выделаться!

Вслед за отцом перед Богданом предстала и Юлька.

— Ты извини, что я тебя впутала.

— Да ладно. Моя-то репутация совсем не пострадает.

— Да ну его, папика! — вздохнула Юлька. — Он не понимает, думает, кому-то интересно, какая я умная, скромная и порядочная, — она снова вздохнула, а потом мечтательно закатила глаза. — А знаешь, как девчонки мне завидовали! Они почти все уже с мальчиками встречаются, а меня папочка все бдит. Я им и сказала: «Нужны мне ваши малолетки сопливые! Вот я…» Я же не рассчитывала, что папа тоже услышит.

Балаш привык иметь сына, Юлька — старшего брата, с которым можно немножко пооткровенничать, от которого не нужно скрывать семейные тайны.

— Богдан, а правда, что твои родители умерли? — тихонько спросила она.

— Правда, — спокойно подтвердил он, и Юлькины глаза стали большими-пребольшими.

— А как же ты? — растерянно прошептала девчонка. — Я даже представить не могу, что бы я делала без родителей. Я бы, наверное, тоже сразу умерла. От страха. Я бы не смогла. Я хочу, чтобы они жили всегда. И мама, и папа.

Ее голос дрожал, она вот-вот готова была расплакаться. Страшные мысли пугали ее, и Юлька постаралась поскорей отделаться от них, торопливо возвращаясь к прежней теме.

— Папа сильно на тебя орал? — виновато поинтересовалась она.

— Он на меня не орал, — отвернувшись, медленно проговорил Богдан.

— Угу, — Юлька и не сомневалась. — Он тебе верит больше, чем мне.

Ему захотелось возразить. Скорее всего, чтобы успокоить собственную совесть.

Уже позже он потихоньку начал понимать, что добренький дядя Саша отнюдь не случайно подсунул Балашу именно его, не утруждая себя поисками кого-нибудь поопытней и понадежней.

Слабости на то и слабости, чтобы суметь на них сыграть выгодно для себя. Балаш ведь тоже использовал чужую слабость, наживая деньги. Разве грех для благого дела воспользоваться болью преступной души? И, как всегда, никто не брал в расчет душу Богдана. А ему еще вменяют в вину, что он законченный циник!

С большими покупателями Балаш встречался сам. Хоть и пальцем ни к чему не притрагивался, но предпочитал лично наблюдать за происходящим. И до поры до времени дела шли превосходно. Балаш и не подозревал, что ожидало его на этот раз.

— Как хотите, но чтобы мой парень остался цел и невредим, — потребовал Тарасов.

— Ну знаешь, майор! — услышал он в ответ. — Я тоже своими мальчиками напрасно рисковать не стану. Эти подонки ни одного из них не стоят. Что сможем — сделаем. Но если они сразу не сдадутся, то… сам знаешь. Поэтому, если за своего парня переживаешь, устрой так, чтобы его там не оказалось. Понимали ведь, на что идете!

Конечно, Тарасов понимал и все равно злился, в том числе на себя. А Богдан не представлял до конца, что ему предстоит, поэтому не очень и боялся за собственную шкуру. Его терзало другое: как смотреть в глаза по-отечески привязавшегося к нему Балаша? Больше всего на свете хотелось отговорить того от намеченной встречи. Пусть лучше пошлет кого-нибудь вместо себя, а сам не едет.

Временами не выдерживал и все-таки заводил разговор, пробовал намекать и на ненадежность покупателя, и на то, что нет никакой необходимости в личном присутствии. Богдан прекрасно понимал, что из-за его намеков может провалиться долго и тщательно подготавливаемая, тысячу раз просчитанная и выверенная важная операция. Плевать! И надо было давно признаться Тарасову, что не хочет, не желает во всем этом участвовать. Он и сам порядочная дрянь, не ему бороться за праведное дело. Увольте! Да хоть убейте!

Богдан сдерживал нервную дрожь, скорее инстинктивно приказывал мышцам расслабиться, чтобы никто не заметил его трясущихся рук. Он неуверенно вел машину, и Балаш быстро обратил на это внимание.