Безнадёжная любовь - Владимирова Эльвира. Страница 41

— Ты что сегодня?

— Волнуюсь, — сознался Богдан. — Не нравится мне… — он остановился на середине фразы, не в силах врать и искать оправдания.

— Опять за старое, — проворчал Балаш. — Ты словно в первый раз!

— Оставайся в машине, — предложил Богдану Балаш, когда прибыли на место, и насмешливо хмыкнул: — мнительный!

Богдан упрямо смотрел вперед.

— Мы недолго, — сообщил Балаш на прощание, последним выбираясь из машины, и они ушли. А Богдан так и не решился посмотреть ему вслед.

Он скрестил руки на руле, уронил на них голову, заставляя себя не думать о том, что должно произойти, но невольно прислушивался.

Он различил тихие шаги и все равно вздрогнул, почувствовав на затылке холод металла.

— Выходи! Быстро! И тихо! Не оборачиваться! Руки на машину!

Все! Богдан облегченно прикрыл глаза и тут услышал то, что ожидал и в то же время не ожидал услышать.

Выстрелы, выстрелы, опять выстрелы!

Богдан не понимал, о чем говорят ему люди в черных масках, а их разозлили его заторможенность и бездействие. Его развернули рывком и швырнули вперед.

— Шевелись!.. — с ним не церемонились, потому как считали одним из тех, тех…

Зачем его привели туда?

Чтобы он воочию убедился, как воздается по заслугам, чтобы прочувствовал свое ближайшее будущее и раскаялся в своем преступном прошлом?

Балаш был еще жив. Он смотрел на Богдана тусклыми печальными глазами. Его губы двигались, словно он хотел что-то сказать, но звука не получилось, только красный ручеек побежал по бледной щеке. Богдан не мог пошевелиться, не мог оторвать взгляда от тонкой струйки.

Он не заметил, как подошел Тарасов, не слышал его громкого и достаточно долгого крика, за красочными словами прячущего простое: на кой вы притащили его сюда? Майор еле сдвинул Богдана с места, чуть ли не за ручку вел до желтой машины с мигалкой на крыше. Проехав какое-то расстояние, они пересели в обычный жигуленок, и Тарасов увез Богдана к своим родителям в пригородный совхоз.

— Побудь пока здесь.

Богдан не выдержал дольше двух дней. Не известно, что уж там наговорил дядя Саша своим старикам, но они отнеслись к гостю с вниманием и жалостью. Мать Тарасова почти с первых минут знакомства стала называть Богдана «внучек», а он воспринял это как укор.

— Спасибо, конечно, — заявил он старикам, — но я домой.

— Не спеши, поживи с нами, — уговаривали те, но Богдан упрямо стоял на своем.

— Нет. Нет. Меня ждут.

Кто его там ждал? Точнее, что? Тихая пустая квартира, тревожное одиночество и страшные ночи, когда вскакивал с постели, отчетливо услышав рядом громкие выстрелы и увидев перед глазами лицо умирающего Балаша. Богдан видел свое тело, лежащее на земле среди других, безжизненных и безгласых, и чувствовал боль несуществующих ран. А потом появлялась Юлька. Она, сосредоточенно сжав губы, крутила баранку, временами победно усмехаясь, и гордо поглядывала на него.

И опять — Балаш. Что это были за слова, которые он пытался сказать? «Я хочу, чтобы они жили всегда. И мама, и папа». И мама, и папа. Богдан тоже хотел. Но их больше не было. Не было, точно так же, как теперь у Юльки не было отца.

«Серега, дай что-нибудь, чтобы спать и не видеть никаких снов. Чтобы спокойно заснуть… и не проснуться». «Здрасьте! Не проснуться! Что за неуважение к жизни и чужому труду! Зря, что ли, я когда-то надрывался, тебя тащил?»

Достать «травку» Богдан мог и без посторонней помощи. Мог и не только «травку», но пока хватало и того, что есть.

Он редко появлялся дома. Да разве это дом? Хорошо хоть Тарасов предусмотрительно не искал с ним встреч, иначе бы проклял себя дядя Саша.

Но тут неожиданно возник из ниоткуда Чоня.

Богдан не помнил точно, как познакомился с ним, потому что во время первой встречи находился вне объективной реальности. Зато помнил, что происходило до и после.

До: он сидел на низкой чугунной ограде в скверике, в руках — почти докуренный косячок, в мыслях — полный восторг.

После: комнатушка со стеллажами по всем стенам и с зарешеченным окном, груда зеленых и красных одеял и парень, почему-то не просто неизвестный парень, а именно Чоня. Только это чудом спаслось из провала в памяти. Богдан и интересоваться не стал, как оказался в незнакомом месте, даже порадовался, что больше нет необходимости возвращаться домой. Можно жить и здесь. Чоня ведь жил.

Вообще-то у Чони была бабка где-то в станице, и раньше он обитал у нее, маялся от скуки, наконец, не выдержал, сбежал. Все равно — куда, лишь бы подальше, а в выживаемости ему не откажешь. Чоня отличался неприхотливостью и полным равнодушием к удобствам. Спать он мог где угодно, было бы тепло и никто не мешал.

С первого взгляда Чоня мог показаться слишком молчаливым и покорным. Ничего подобного! Просто ему было наплевать на то, что о нем думают другие и какое место он занимает в обществе. Какое сам себе определял, такое и занимал. Он легко становился тихим и незаметным и так же легко менялся, всех строил и заставлял делать то, что он хотел. Но на самом деле Чоня был добрым и верным, не забывал время от времени добросовестно навещать свою бабку.

Кстати, мотоцикл принадлежал ему, но он без колебаний одалживал его Богдану и не возмущался, когда тот не удосуживался спросить разрешения. А еще, единственный из всех, Чоня задумался и правильно разобрался в том, что случилось с Малым.

Он вовсе не боялся Богдана, наоборот, Богдан временами пугался его решительности и необъяснимой преданности.

Заметив однажды, что не успевшего еще окончательно оправиться от знаменательной драки приятеля уже потянуло на старенькое, милый друг Чоня бесстрашно и отчаянно выгреб и выбросил все запасы Богдана и, не скрывая заботы, ласково так пообещал: «Лучше я тебя сам сразу убью, чем буду смотреть, как ты тут медленно подыхаешь у меня на глазах».

И, как ни странно, Чоня считал своей заслугой то, что когда-то привел к Богдану Аню. Его забавляла воинствующая красотка Лола, он никогда не упускал случая посмеяться над ней, а на Аньку смотрел с восхищением и нежностью. И наверное, недаром именно Чоне встретилась она пять лет спустя.

Никто другой совсем не обратил бы внимания, не вспомнил бы, что была когда-то у Богдана такая девушка, и уж точно никто не побежал бы сразу докладывать ему об этом. А Чоня не просто доложил — он подробно описал место встречи, видимо, уверенный, что приятеля непременно туда потянет. Богдан много раз мысленно благодарил и проклинал его за такое пристальное внимание. Сейчас, конечно, больше благодарил. Странный он, Чоня, загадочный. Стоило чуть подольше подумать о нем, и он обязательно появлялся неизвестно откуда непонятно почему.

Звякнул дверной звонок. Богдан пошел открывать, и Аня, оставшаяся в комнате, услышала из прихожей его восклицание:

— Надо же! Какими это судьбами?

— Тебя проверить, — раздалось в ответ. — Разве тебя можно оставить без присмотра!

Жутко знакомый голос. Аня не сдержала любопытства и выглянула в прихожую.

Действительно — надо же! Очень изменившийся, но узнать можно. Но она до сих пор не знала его имени, а обращаться по прозвищу к солидному мужчине как-то неудобно. Поэтому она молчала, молчал и гость. Он внимательно рассматривал ее несколько минут, его лицо выражало то недоумение, то изумление, то сомнение, и наконец не очень уверенно произнес:

— Аня? Не может быть!

— Может, — спокойно заверил Богдан.

— Ну ты и упертый малый! — усмехнулся бывший Чоня и обратился к Ане: — Несмотря на всю его беспорядочность — редкое постоянство! — потом еще раз с сомнением посмотрел на Аню и с прежним удивлением воскликнул: — Нет, это просто невероятно! Они опять вместе! Аня, тебе обязательно нужно поставить памятник. Все его увлечения длились ну не дольше месяца, а тут — двадцать с лишним лет!

Богдан молчал и как-то снисходительно кривил губы.

На Никиту отрезвляюще подействовали возмущенные Сашкины вопли, и он полностью уверился, что внезапно пришедшая ему в голову мысль была абсолютно абсурдной, глупой, невероятной, в общем, полной чушью. Конечно! Ведь получается, будто мама…