Первородство - Мартынов Леонид Николаевич. Страница 14
Когда любой весенний тезис
Давно поставлен и решен.
И мы прекрасно понимаем,
Что вслед за маем был июнь,
Затем — июль, и обнимаем
Мы вслед за этим хлебный куль.
187
И рассудительная зрелость
Придет однажды вечерком
И сядет перед камельком.
А ты еще имеешь смелость
По луже топать каблуком.
И в горле боль, но ты как птица
Поешь, что косы всех длинней.
А в мире, в мире что творится —
Плодят бациллу, жгут свиней.
Лабораторная реторта
Полна тяжелою водой.
Отшельник в луже видит черта
...Ах, месяц, месяц молодой!
188
Мы как мы!
Всегда мы наготове
Продолжать, волнуясь и смеясь,
Ту беседу, что на полуслове
Года два назад оборвалась.
Вновь и вновь
Встает не подлежавший
Никаким сомнениям вопрос,
Но подросток,
в комнату вбежавший,
Года на два все-таки подрос.
И старик
В безмолвии суровом
Г ода на два постарел еще...
Ну. а мы опять о чем-то новом
Продолжаем спорить горячо.
189
♦
Событье
Свершилось,
Но разум
Его не освоил еще.
Оно еще пылким рассказом
Не хлынуло с уст горячо,
Его оценить беспристрастно
Мгновенья еще не пришли.
Но все-таки
Все было ясно
По виду небес и земли.
По грому.
По вспугнутым птицам.
По пыли, готовой осесть.
И разве что только по лицам
Нельзя было это прочесть!
190
БЕЛЫЙ ДИСК
Я с Музою
Глубокой ночью
Шел около «Националя».
Дул ветер, облачные клочья
Про ураган напоминали.
И будто бы в ответ на это
Блеснул из мрака диск, повисший
На стенке университета
Как некий символ правды высшей.
Сказала Муза:
— Приглядись-ка
К барометру. Ведь с неких пор там
Былое начертанье с диска
Бесследно оказалось стертым:
Там, где стояло слово «Буря»,
Теперь написано: «К осадкам»,
Чтоб это небо, брови хмуря,
Не угрожало бы касаткам.
Смотри! Взамен «Великой суши»
«К хорошей, — сказано, — погоде»
Чтоб не смущались наши души,
Чувствительные по природе.
Кто сделал эти измененья
Непогрешимою рукою,
Тот, безо всякого сомненья,
191
Хотел глубокого покоя.
И только надпись «Переменно»
Не превратилась в «Постоянно»
Над диском белым, точно пена
Бушующего океана.
192
♦
Художник
Писал свою дочь.
Но она,
Как лунная ночь,
Уплыла с полотна.
Хотел написать он
Своих сыновей.
Но вышли сады,
А в садах —
Соловей.
И дружно ему закричали друзья:
_ Нам всем непонятна манера твоя
И так как они не признали его.
Решил написать он
Себя самого.
И вышла картина на свет изо тьмы.
И все закричали ему:
— Это мы!
^3 Л Мартынов
193
ЛЕНИНСКИЕ ГОРЫ
Сентябрь был добр к тебе, ко мне
Продукты падали в цене,
На рынках — масса овощей
И всяких сладостных вещей.
Богатствам нив
Устроив смотр,
Все оценив,
И щедр и бодр,
Сентябрь был мил, дудя в дуду
В саду, где лебедь на пруду.
Так пела ты, взглянув в упор
На дивный город с древних гор,
Где вечный кедр, ровесник недр,
Над миром ветви распростер.
Так много лет
Я не был тут,
Где птичий след,
Где пни цветут.
Мне целый век не удалось
Здесь побывать, где зреет гроздь.
Ты привела меня сюда,
Чтоб не исчезли без следа
194
Сто тысяч лет, сто тысяч зим,
Сто тысяч раз огонь и дым.
Здесь где-то встарь горел костер,
А старец ветви распростер,
Чтоб так стоять, объяв простор,
Над кручей гор — своих сестер.
А в городе, в тепле квартир .
Осенний пир, осенний пир.
А мы — на Ленинских горах,
Откуда виден целый мир!
О чем клубится дым из труб?
О чем шумит балтийский дуб?
О чем хрустит корейский рис,
Грустит палермский кипарис?
О чем молчат Евфрат и Тигр,
О чем гудит ливанский кедр?
Прошел сентябрь, идет октябрь,
Идет октябрь, на бури щедр!
195
ПЕРВЫЙ СНЕГ
Ушел он рано вечером,
Сказал:
— Не жди. Дела...
Шел первый снег.
И улица
Была белым-бела.
В киоске он у девушки
Спросил стакан вина.
«Дела... — твердил он мысленно, —
И не моя вина».
Но позвонил он с площади:
— Ты спишь?
— Нет, я не сплю.
— Не спишь? А что ты делаешь?—■
Ответила:
— Люблю!
...Вернулся поздно утром он,
В двенадцатом часу.
И озирался в комнате.
Как будто бы в лесу.
196
В лесу, где ветви черные
И черные стволы,
И все портьеры черные,
И черные углы,
И кресла черно-бурые.
Толпясь, молчат вокруг...
Она склонила голову,
И он увидел вдруг:
Быть может, и сама еще
Она не хочет знать,
Откуда в теплом золоте
Взялась такая прядь!
Он тронул это милое
Теперь ему навек
И понял,
Чьим он золотом
Платил за свой ночлег.
Она спросила:
— Что это? —
Сказал он:
-— Первый снег!
197
СОН ЖЕНЩИНЫ
Добрая женщина,
Пожилая,
Мне рассказала, что видела сон —
Будто бы с неба спустился, пылая,
Солнечный луч, и попался ей он
В голые руки, и щекотно, колко
Шел сквозь него электрический ток...
Кончик луча она вдела в иголку —
Вздумала вышить какой-то цветок,
Будто из шелка... И тем вышиваньем
Залюбовался весь мир, изумлен.
Женщина, с искренним непониманьем.
Робко спросила: — К чему этот сон?
Я объяснил ей, что сон этот — в руку!
Если уж солнцем пошла вышивать —
Это не склоку сулит и не скуку
И неприятностям тут не бывать.
Это навеяно воздухом вольным!
Ведь не способна ни рваться, ни гнить
Даже в ушке этом тесном игольном
Великолепная светлая нить.
— Будьте, — сказал я, — к удаче готовы!
198
Так не приснится и лучшей швее
В перворазрядном большом ателье.
Женщина робко сказала:
— Да что вы?1
199
МОРОЗ
Мороз был — сорок! Город был как ночью.
Из недр метро, как будто из вулканов.
Людских дыханий вырывались клочья
И исчезали, ввысь бесследно канув.
И все ж на стужу было не похоже:
Никто ничто не проклинал сквозь зубы,
Ни у кого озноб не шел по коже.
Сквозь снежный блеск, бушуя, плыли шубы.
Куда? Конечно, в звонкое от зноя,
Давно уже родившееся где-то
Пшеничное, ржаное и льняное,
Как белый хлопок, взрывчатое лето.
Казалось, это видят даже дети:
С серпом, силком и рыболовной сетью
То лето, величайшее на свете,
В цветы одето посреди столетья!
То лето как великая победа,
И суховеи отошли в преданья,
И пьют росу из тракторного следа
Какие-то крылатые созданья.
200
И неохота ни большим, ни малым
Пренебрегать цветами полевыми,
И зной дневной скреплен закатом алым
С теплейшими ночами грозовыми.
Ведь нет сильнее этого желанья,
Мечта такая — сколько красоты в ней,
Что зимние студеные дыханья
Вернутся в мир в обличье чистых ливней!
Вот что хотелось увидать воочью.
И было надо настоять на этом.
Мороз был — сорок. Город был как ночью,
Как ночью перед ветреным рассветом.
201
БАЛЕРИНА
Ночь шуршит в канаве желтым листом,
Бьет подковой.
Поверяет дворничиху свистом
Участковый.
А девчонка с бантиком над челкой
Тут же вьется,
Меж совком танцует и метелкой
И смеется.
Все ночами участковый видит
В лунном свете:
— Из девчонки толк, наверно, выйдет:
Быть в балете!