Первородство - Мартынов Леонид Николаевич. Страница 7

— Сторож спит, дверь открыта, какая небрежность!

Не бледнейте, не бойтесь! Ничем не грожу,

Но прошу вас: отдайте мне прежнюю нежность!

Унесу на чердак и поставлю во мрак

Там, где мышь поселилась в дырявом штиблете.

Я старинную нежность снесу на чердак,

Чтоб ее не нашли безнадзорные дети.

88

ГРУСТЬ

Ночь. Чужой вокзал.

И настоящая грусть.

Только теперь я узнал,

Как за тебя боюсь.

Грусть — это когда

Пресной станет вода,

Яблоки горчат,

Табачный дым как чад

И, как к затылку нож.

Холод клинка стальной,

Мысль, что ты умрешь

Или будешь больной.

89

ВОЗДУШНЫЕ ФРЕГАТЫ

Померк багряный свет заката.

Громада туч росла вдали,

Когда воздушные фрегаты

Над самым городом прошли.

Сначала шли они как будто

Причудливые облака.

Но вот поворотили круто —

Вела их властная рука.

Их паруса поникли в штиле,

Не трепетали вымпела.

Друзья, откуда вы приплыли.

Какая буря принесла?

И через рупор отвечали

Мне капитаны с высоты:

— Большие волны их качали

Над этим миром. Веришь ты —

Внизу мы видим улиц сети

И мы беседуем с тобой.

Но в призрачном зеленом свете

Ваш город будто под водой.

90

Пусть наши речи долетают

В твое открытое окно,

Но карты! Карты утверждают,

Что здесь лежит морское дно.

Смотри: матрос, лотлинь распутав,

Бросает лот во мрак страны.

Ну да, под нами триста футов

Горько-соленой глубины.

91

ГОЛЫЙ СТРАННИК

О, знаю я, что постепенно

Твердь снова станет голубой.

Студеная осядет пена

И дым подымет хвост трубой.

...Все магистрали и поселки

Тонули в бездне снеговой,

Когда возникли эти толки

О голом призраке. Впервой

Он появился на руинах

Старинных зданий, а потом

Он для смятенья душ невинных

В пространстве будто бы пустом

Ускорил шаг среди метели,

И все, кому являлся он.

Божились, что бредет без цели.

Простоволос и обнажен.

Но ведь и мы его встречали,

И, согласись, что я и ты

Как будто и не замечали

Его ужасной наготы.

Кто он? Наследие ль военных

Жестоких лет, когда враги

Зимою раздевали пленных

И говорили им: «Беги!»

А может быть, безумец гордый,

С природою вступивший в бой

И подчинивший воле твердой

Морозы, равно как и зной?

К чему гадать!

На горном кряже

Все крепче ледник голубой.

Рождает всякие миражи

Зимы отчаянный прибой,

Но и в кипенье этом белом,

Сияньем снежным опален,

Я чувствую душой и телом:

Жив этот странник — Аполлон!

САХАР БЫЛ СЛАДОК...

С гор, где шиповник турецкий расцвел,

Ветер был сладок и жарок,

Море лизало сверкающий мол, —

Сахар сгружали мы с барок.

Ты понимаешь?

Грузить рафинад!

Легкое ль это занятье?

Сладко! Но сотню красавиц подряд

Ты ведь не примешь в объятья!

Позже ходили мы к устью реки

К рыбницам Нового Порта.

Грузчиков не было. С солью мешки

Сами сгружали мы с борта.

Стал, как китайский кули, весь бел.

Руки изъело и спину.

Долго потом я на соль не глядел,

Видеть не мог солонину.

Сахар был сладок,

И соль солона.

Мы на закате осеннем

Вспомним про то за бутылью вина.

Прошлое снова оценим.

94

Время уходит!

Тоскуй, человек,

Воспоминаньями полон, —

Позднею осенью падает снег,

Тает, не сладок, не солон.

Ну-ка, приятель, давай наливай!

Тает, не сладок, не солон!

♦

О люди.

Ваши темные дела

Я вижу, но волнуюсь не за души,

А лишь за неповинные тела!

Ведь это все же не свиные туши!

Я знаю:

Тело не за свой позор

Заплатит кровью чистой и горячей:

Плутует разум — хитрый резонер.

Вступая в сделки с честью и удачей.

Но коли так, за что же, о, за что ж

Ответьте, объясните мне причину! —

Вам не в сознанье всаживают нож,

А между ребер, в сердце или в спину

Я смерти не особенно боюсь,

Она не раз в глаза мои глядела.

Но все же я испытываю грусть

Не за себя, а именно за тело.

Писатель слов и сочинитель фраз,

Ты за рассказом составлял рассказ

Про все, на чем остановился глаз.

Ты описал поверхность всей земли.

Упомянул, что в море корабли

Боролись с бурей, а цветы цвели.

Я видел экземпляры книги той,

Она бумагой сделалась простой.

Ты в этой книге, в сущности — пустой.

Не захотел, чтоб бабочки пыльца

Не прилипала к пальцам подлеца.

Чтоб ровно бились чистые сердца.

Ты этой книгой никого не спас.

Писатель слов и сочинитель фраз.

Не дописал ты повесть до конца!

Л. Мартынов

97

ТОРГОВЦЫ ТЕНЬЮ

Мы знаем цену каждому мгновенью.

Платить за все придет однажды срок.

Я как-то раз пробрался на Восток,

Там, между прочим, есть торговцы тенью.

Они располагаются под сенью

Больших деревьев около дорог,

А чаще — в нишах. И за вход в мирок,

Наполненный прохладою и ленью,

Берут пятак. Заплатишь и лежишь...

— Не ешь кишмиш и не кури гашиш,

А тень купи! Она дешевле дыни

Здесь в городе! — торговец мне шептал. —

Но понимаешь: весь свой капитал

Отдашь ты за нее среди пустыни!

РЕКА ТИШИНА

— Ты хотел бы вернуться на реку Тишину?

— Я хотел бы. В ночь ледостава.

— Но отыщешь ли лодку хотя бы одну

И возможна ли переправа

Через темную Тишину?

В снежных сумерках, в ночь ледостава,

Не утонешь?

— Не утону!

В городе том я знаю дом.

Стоит в окно постучать — выйдут меня встречать.

Знакомая одна. Некрасивая она,

Я ее никогда не любил.

— Не лги!

Ты ее любил!

— Нет! Мы не друзья и не враги.

Я ее позабыл.

Ну так вот. Я скажу: хоть и кажется мне,

Что нарушена переправа,

Но хочу еще раз я проплыть по реке Тишине

В снежных сумерках, в ночь ледостава.

— Ночь действительно ветреная, сырая.

В эту ночь, трепеща, дотлевают поленья в печах.

Но кого же согреют поленья, в печах догорая?

Я советую вспомнить о более теплых ночах.

■— Едем?

— Едем!

Из дровяного сарая

Братья ее вынесут лодку на плечах

И опустят на Тишину.

И река Тишина у метели в плену,

И я на спутницу не взгляну,

Я только скажу ей: «Садитесь в корму!»

Она только скажет: «Я плащ возьму,

Сейчас приду...»

Плывем во тьму.

Мимо предместья Волчий хвост,

Под Деревянный мост,

Под Оловянный мост.

Под Безымянный мост...

Я гребу во тьме.

Женщина сидит в корме,

Кормовое весло у нее в руках.

Но, конечно, не правит — я правлю сам!

Тает снег у нее на щеках,

Липнет к ее волосам.

— А как широка река Тишина?

Тебе известна ее ширина?

Правый берег виден едва-едва —

Неясная цепь огней...

А мы поедем на острова.

Ты знаешь — их два на ней.

А как длинна река Тишина?

Тебе известна ее длина?

От полночных низин до полдневных высот

Семь тысяч и восемьсот

Километров — повсюду одна

Глубочайшая Тишина!

100

В снежных сумерках этих

Все глуше уключин скрип.

И замирают в сетях

Безмолвные корчи рыб.

Сходят с барж водоливы.

Едут домой лоцмана.

Незримы и молчаливы

Твои берега, Тишина.

Все медленней серые чайки

Метель отшибают крылом...

— Но погоди! Что ты скажешь хозяйке?

— Чайки метель отшибают крылом...

— Нет, погоди! Что ты скажешь хозяйке?

— Не понимаю — какой хозяйке?

Которая в корме склонилась над веслом.

— О! Я скажу: «Ты молчи, не плачь.