Первородство - Мартынов Леонид Николаевич. Страница 9
Я вылил, и на нем растер я краски.
И, размягчив в нем острый хвостик кисти,
Я к творчеству бесстрашно приступил.
Тебя я рисовал.
Но вместо тела
Изобразил я полнокровный стебель,
А вместо плеч нарисовал я листья,
Подобные опущенным крылам.
И лишь лицо оставил я похожим
У этого бессильного подобья —
114
Прекрасного, но пленного растенья,
Ушедшего корнями в огород.
И хрен седой растет с тобою рядом.
И хнычут репы, что земля на грядах
Черна. И всех своим нехитрым ядом
Перетравить мечтает белена.
И солнца нет. За облаками скрыто
Оно. И огородница подходит.
Морщинистыми, дряхлыми руками
Схватила за прекрасное лицо...
Художник тут вбежал.
Он крикнул:
— Кто вам позволил рисовать?
— Идите к черту! — ему я сдержанно сказал
И тотчас
Покинул этот серый, пыльный дом.
3
Вы ночевали на цветочных клумбах?
Вы ночевали на цветочных клумбах —
Я спрашиваю!
Если ночевали,
Какие сны вам видеть удалось?
Покинув дом, где творчество в запрете,
Весь день метался я, ища квартиру,
Но ни одна квартирная хозяйка
Меня не допустила ночевать.
Они, крестясь, захлопывали двери
И плотно занавешивали окна
Дрожащими руками. Слишком страшен
8
115
Был вид и взгляд мой...
} Наступила ночь,
И сумрачно постлал я одеяло
Меж клумб под сенью городского сада.
Но сон не брал. И травы щекотались.
И вброны рычали с тополей.
Так ночь прошла.
Рассвета не дождавшись,
По улицам сырым, туманным, серым
Я вышел за город.
В глазах двоились
Тропиночки, ведущие в поля.
И был рассвет!
Земля порозовела.
В ней зрели свеклы.
Я стоял, вдыхая
Все запахи земли порозовевшей.
Рассвет прошел.
И день настал в полях.
Я не стоял. Я шел вперед, вдыхая
Медвяный запах длящегося полдня,
Ища чего-то и не находя.
Но голоса растений властно шепчут:
«Ищи, ищи!»
И вдруг на перекрестке
Дорог, ведущих в будущие годы,
Ты появилась, как из-под земли.
Ты закричала:
— Где вы ночевали?
Чем завтракали?
116
Сколько беспокойства
Вы причинили мне своим уходом!
Вторые сутки, как я вас ищу!
Все кончилось.
На розовой поляне
Пьем молоко, закусываем хлебом,
И пахнет перезрелой земляникой
Твой теплый хлеб-
Июльская земля
Нам греет ноги.
Ласкова к скитальцам
Всезнающая, мудрая природа.
Подсолнух!
Из чужого огорода
Вернулся ты в родимые поля!
117
СОН ПОДСОЛНУХА
Старый хрен растет сс мною рядом,
Стонут репы, что земля черна,
И детей своим нехитрым ядом
Отравить мечтает белена.
Солнце! Скрылось ты за облаками!
Скоро огородница придет,
Мощными, шершавыми руками
По венцу тихонько проведет.
— Семя, — говорит она, — созрело!
Мы его поджарим и сгрызем! —
Так открутит голову. А тело
Упадет, ломаясь, в чернозем.
Уцелею ли, простой подсолнух,
Если не сумею в эту ночь
Напряженьем сил еще неполных
Цепкость этих рук превознемочь!
Ну, рванись! Употреби усилья,
Глядя ввысь, в лазоревую ширь,
Листья, превращаемые в крылья,
Над землей упрямо растопырь.
Ну, рванись! Употреби усилья!
Ведь летает даже нетопырь!
118
Листья, превратившиеся в крылья,
Над землею мощно растопырь.
Пусть бегут и улица и дворня.
Пусть кричат:
— Сгрызем его, сгрызем! —
Взвейся в небо, осыпая с корня
На головы жирный чернозем!
Но земля.
Упорная, за корень
Уцепилась:
— Ты куда? Постой!
Поволнуйся, горд и непокорен.
Это и зовется красотой!
119
ЕРМАК
Еще торчит татарская стрела
В стволе сосны на берегу тобольском,
Смердят непогребенные тела
Там, на яру, еще от крови скользком.
— Мы голову Кучуму отсечем! —
Сказал Ермак. — Сибирь на меч подъемлю! —
Он вынул меч. И боевым мечом
Ударил в землю и разрыхлил землю.
Подходит пленник. Он хитер и стар,
Мурза татарский с жидкими усами.
— Ермак могилу роет для татар? —
Ермак в ответ: — Ее вы рыли сами!
И засмеялся. Острием меча
Он продолжает рыть еще упорней.
Он рушит дерн. И слышно, как, треща,
Растений диких лопаются корни.
Земля, на меч налипшая, жирна:
В ней кровь, в ней пепел от лесных пожаров.
— Кольцо! Достань-ка горсточку зерна —
Немолотое есть у кашеваров.
120
...Глядят на атамана казаки
И пленники — праправнуки Батыя.
Летят из атамановой руки
В сырую землю искры золотые.
«Я много ль сеял на своем веку?» —
Так думает страны завоеватель.
Иван Кольцо подходит к Ермаку.
Его помощник и большой приятель.
Ивану заглянул Ермак в лицо
И шепчет он — тревогой полон голос:
— Как думаешь, дружок Иван Кольцо.
Не вытопчут? Взойдет? Созреет колос?
121
МОРСКОЕ ДНО
Я шел ко дну,
Дошел до дна.
Пошел по дну —
И не страшна
Мне никакая глубина!
Я изучил морское дно:
Оно пустынно и темно,
И по нему, объят тоской,
Лишь таракан ползет морской;
Морская там горит звезда,
Морская там шипит змея...
А я?
Я не вернусь туда,
И даже кажется, что я
И не бывал там никогда...
Но бьет о мол
Могучий вал,
Кричит орел.
Скрипит штурвал:
— Бывал! Бывал! Ты там бывал!
Ты шел ко дну.
Дошел до дна,
Пошел по дну_
И не страшна
Тебе морская глубина.
I ы сам сказал: — Не утону!
НОРД-ОСТ
Я норд-ост, родился в тундре,
Но ее покинул вскоре.
Чтоб иные видеть зори
На далеком Черном море.
Выл я в горном коридоре,
На степном ревел просторе
И теперь, рожденный в тундре,
Я бушую в теплом море.
Так, принявши облик бури.
Мы летим. Пора настала.
Чтоб о нас иное море
Днем и ночью грохотало.
124
ПЕРЕПРАВА
Туман. Река. Клубятся облака.
Я жду. И вместе ждут у переправы
Охотники, солдаты, гуртоправы,
Врачи, крестьяне... Всех томит тоска.
Толкуют, что сюда не для забавы
Пришли. И переправа не легка.
И вообще дорога далека...
Так говорят. И я в ответ:
— Вы правы! —
Тут кто-то вдруг: — Паром! Паром! —
А изо мглы не эхо ли звучит:
— Харон! Харон! —
Я слышу это имя.
Вот перевозчик. Медленно гребет.
Приткнулась лодка. Кинулся народ.
И на борт я вступаю вслед за ними.
Мой правый берег, навсегда прости!
К твоим низинам не вернусь песчаным.
Вздымай, река, стремительно кати
Крутые гребни в сумраке туманном!
Но поведенье кажется мне странным
125
Гребца.
— Ты трезв? —
Молчит.
— Устал грести?
— Устал. —
А в лодке душ до тридцати.
— Пусти на весла! Говорю — пусти! Пусти,
проклятый
И в бессилье пьяном
Тут впрямь от весел отвалился он,
И ветер веет пепел с небосклона,
И на меня глядят со всех сторон
Все тридцать душ тревожно, напряженно.
А я неторопливо, монотонно
Гребу во мрак.
Меня зовут Харон!
И все понятно.
Над водой встают дебаркадеры, статуи и зданья.
Всех городов я вижу очертанья,
Где находил когда-то я приют.
Я позабыл оставленный уют,
На деловые не пойду свиданья,
И той, что любит, слышу я рыданья.
Нет, я не тут! Харон меня зовут!
— Харон! Харон! — кричат на берегу.
Напрасный зов! Не превозмогу
Стремительность подводного теченья.
И вёсел все медлительней размах.
Ведь все равно за Стиксом на холмах
Все встретимся мы там без исключенья!