Днем и ночью хорошая погода (сборник) - Саган Франсуаза. Страница 11

Венцеслав (в панике): Ничего! Ничего! С ним ничего! С вашим мышонком все хорошо, ну, может, ноги у него сейчас чуточку заплетаются, но это довольно часто случается с молодыми мыша… с молодыми мужьями… Переизбыток счастья, чувственное пресыщение… э-э-э-э… производят иногда… э-э-э-э…

Анаэ: Что же? Что?

Венцеслав: А?

Анаэ: Что, по-вашему, производит переизбыток счастья?

Венцеслав: Ну, это сказывается на силе… Э-э-э-э… Особи мужского пола чувствуют себя иногда без рук без ног, и, как ни странно, совсем наоборот, обратно пропорционально, так сказать, бывает с женщинами, которые…

Анаэ: Которые что?

Венцеслав (внезапно вскипая): Ну, знаете ли! Я глубоко опечален, сударыня, и так же глубоко сожалею, что вашей матушки нет больше с нами, чтобы просветить вас, но я не считаю себя обязанным заменять ее! (Гордо топает ногой, удивляясь собственной дерзости.)

Анаэ (задумчиво): Вы правы, рог мне в бок! Надо дать ему передышку, чтобы он выбрался из постели, надо позволить ему распоряжаться своим временем и перестать набрасываться на него с поцелуями – всегда и везде, на каждом шагу!

Венцеслав (в восхищении): Конечно! Именно! Именно так! Надо дать ему покой!

Анаэ: Заметьте, я уже сделала немало уступок!

Венцеслав: Вот как?

Анаэ: Конечно! Через месяц после свадьбы, когда я заметила, что две-три потасовки… Мне нравится это слово – «потасовка», а вам?

Венцеслав: Да. Очень! Это… Это так… выразительно!

Анаэ: И точно! Иногда… Так о чем это я? Ах да! Так вот, когда я увидела, что две, три или четыре ежедневные потасовки стали утомлять моего маленького лентяя, то решила перенести боевые действия в другое место!

Венцеслав: Я… Прошу прощения… Но эти образы меня… сбивают! Что вы хотели сказать, я имею в виду, конкретнее, сударыня?

Анаэ: Анаэ! Куда уж конкретнее! По-моему, и так все ясно! Ну же! Это проще простого! Поскольку Фридрих совершенно измотался, а я не имела намерений прекращать столь запоздалое и столь плодотворное обучение, я огляделась по сторонам! В моих имениях и среди арендаторов есть немало крепких, сильных парней, которых я знала еще детьми и которые, не ломаясь, доказали мне, что уже выросли! Хи-хи-хи! Черт подери! Извините! Прошу прощения, рог мне в бок! Короче говоря, в наших краях нет недостатка в красивых самцах, отлично соструганных матушкой-природой!

Венцеслав (потрясенный): Ах вот как! Ну да! О! Ну да! Конечно-конечно… Да…

Анаэ: Ну да! И потому мне не совсем нравится, что Фридрих, когда я скрепя сердце оставляю его в покое на два-три часа в день, отправляясь на конные пробежки, которые утомляют меня одну, так вот, мне совсем не нравится, что Фридрих встречает меня по возвращении лиловой физиономией и ведет себя как какой-то архиепископ!

Венцеслав (закрыв глаза): Да… Конечно-конечно!

Анаэ (принимая внезапно озабоченный вид): Вы же ничего не скажете моему бездельничку? Он такой трепетный, такой нежный, такой игривый! А ловкий какой! Между нами говоря, я очень рада, что в начале обучения была окружена его неустанными заботами: все же он горожанин, чистых кровей, с подобающими его званию манерами! Эти егеря хоть и горячи, но у них нет ни воображения, ни тонкости, ни… Как бы это выразиться? Выдумки! А Фридриху удалось разбудить мою выдумку! Ах, плутишка! Прелестный плутишка!

Пауза. Венцеслав, потеряв дар речи, не отрываясь смотрит на кабана, побежденного Фридрихом.

Анаэ (вздыхая): Что же делать? А что вы думаете о гоголе-моголе? Как вы считаете, господин фон Лютцен, может гоголь-моголь с портвейном поставить мужчину на ноги? Дорогой Венцеслав, я знаю, что злоупотребляю вашим временем, вашим дружеским расположением и особенно вашим терпением. Сколько раз, увы, приходилось вам слушать подобные рассказы из уст ваших приятельниц? Сколько раз приходилось терпеть одни и те же песни? Унылое, однообразное пение растерянной женщины?

Венцеслав: Откровенно говоря, сударыня, никогда не приходилось! То есть настолько растерянной – никогда!

Анаэ: Приятно слышать! Так что же?

Венцеслав (вставая, твердо): Так вот, сударыня, на вашем месте, если бы я обладал вашим состоянием, я купил бы дом в Вене и начал бы принимать вместе с мужем. Он снова оказался бы в привычной для него атмосфере своей военной молодости, и его силы восстановились бы. Да и вы нашли бы себе в Вене тысячу мышат, тысячу крепких мужчин, к тому же культурных и с выдумкой!

Анаэ: Вена! Вена! Я думала об этом… Заманчиво. Очень, очень заманчиво. (Пауза.) А она большая, Вена?

Венцеслав: Верхом ее можно объехать за четыре часа.

Анаэ: Нет… Я имела в виду – население?

Венцеслав (лукаво): Население?.. Ну, мужское население, думаю, тысяч пятьсот душ, что-то около того…

Анаэ (устремив пылающий взор вдаль): Пятьсот тысяч! (Повторяет.) Пятьсот тысяч!..

Занавес.
Антракт.

Действие II

Сцена 1

Вена, 19** год. Гостиная, примыкающая к бальному залу, где Анаэ принимает узкий круг близких друзей. Обстановка представляет собой причудливую смесь атласа и дорогой красивой мебели, среди которой выделяются рояль и оленья голова, висящая на стене рядом с головой единорога. Все это выглядит странновато, но не безобразно.

Вечер бала. На стенах горят канделябры, доносятся звуки приготовления к ужину, звон посуды. В кресле сидит Адель в вечернем туалете. Тут же Корнелиус во фраке. Они ждут. Адель приняла возвышенный вид (очень возвышенный), в руке у нее веер, которым она обмахивается то медленно и томно, то с совершенно устрашающей скоростью, словно это не веер, а автомобильный стеклоочиститель. Корнелиус с довольным, слегка ехидным видом ходит взад-вперед по комнате, разглядывая все словно в первый раз.

Корнелиус (потряхивая подхватом портьеры): Да уж, они не поскупились – моя сестрица и ее муженек! Дворец просто великолепен, и бал, по всему видать, будет под стать! Сюда съедется вся Вена, ты знаешь? Прекрасный способ сразу войти в общество – закатить такой бал!

Адель (нервно обмахиваясь веером): Это третий! Они устраивают уже третий бал!

Корнелиус: Третий? Не может быть! Когда же они успели?

Адель: Два вы пропустили с вашей охотой.

Корнелиус: Честное слово, жаль, потому как выглядит это многообещающе! К тому же наши голубки, похоже, совершенно счастливы, даже странно, ну, в общем… все хорошо! Ты не находишь, что эта картина просто восхитительна? Нет, посмотри, вот эта, левее…

Адель, с гневно поднятой головой, быстро обмахивается, не отвечая ни слова.

Нет? Жаль. Я голоден как волк, а ты? Надо было перекусить фазаньим паштетом, прежде чем ехать сюда.

Адель (обмахиваясь со скоростью двести километров в час): Я прошу прекратить ваши грубости, Корнелиус фон Бельдт!

Корнелиус: Какие грубости? Голод – это грубость? Или вы имеете в виду фазаний паштет? Ну, это уже немного чересчур!

Адель (леденея от ярости): Чересчур… Чересчур – это что вы говорите мне «ты», Корнелиус! Вы даже не замечаете, но, вернувшись с охоты, вы «тыкаете» мне на каждом шагу.

Корнелиус (удивленно): Что ты говоришь? Правда?

Адель: Да! Вы мне «тыкаете»!

Корнелиус (неосознанно): О, прошу прощения! Прошу прощения! Это по привычке…

Адель: Ах по привычке? Конечно – по привычке! Привычка! Привычка к чему? К кому привычка? Во всяком случае, не ко мне! Да будет вам известно, что мы с вами обращаемся друг к другу на «вы» уже двенадцать лет.