Камни его родины - Гилберт Эдвин. Страница 4

Форменная лотерея.

Взять даже профессуру, в особенности приезжих лекторов: все это известные архитекторы, которые являются сюда ежегодно, чтобы прочесть несколько лекций. Конечно, они делают это не только из интереса к молодежи; вероятно, их привлекает спокойная академическая атмосфера; а может быть, это для них просто единственная возможность вырваться из отупляющей рутины, которая нередко засасывает человека, занимающегося архитектурной практикой.

Или, к примеру, он сам – Рафферти Блум.

Нет, только не сегодня, не в такой восхитительный и нелепый день!

Он перешагнул порог. Бетховен было умолк, но пластинку перевернули, и он загремел вновь. Диззи Гиллеспи уступил место блюзам Дюка Эллингтона; бездарные свистуны продолжали свистеть кто во что горазд; остальные разговаривали, вздыхали. Не обошлось и без обычного происшествия: сухой щелчок сломавшегося карандаша, внезапная тишина – и чей-то яростный вопль: "А, черт! ".

Рафф пробирался между рядами видавших виды чертежных досок к своему месту в оконной нише, в дальнем конце комнаты. Как же это он не сообразил, что такая рубашка не пройдет незамеченной?

– У-у-у-у-у-у!!! – Это, конечно, Бинк Нетлтон. – Ух, вот так рубашка! Ах, папочка, пусти меня на танцы! – На круглой физиономии Бинка появилась дьявольская усмешка.

– Эта восхитительная рубашка – моя ода весне! – напыщенно изрек Рафф. – Понятно тебе, ты, толстокожий сукин сын?

Он погладил ткань: слов нет, по йельским понятиям эта рубашка здорово выпадает из общего стиля; уж очень она не вяжется со старыми армейскими штанами и удобными грязно-белыми башмаками из оленьей кожи.

Рафф продолжал пробираться к своему месту. Никто никогда не обращал внимания на выходки Бинка, если только его проклятые самодельные ракеты не попадали вам в физиономию, а пущенный в окно бейсбольный мяч (тоже самодельный) не пролетал с адским жужжанием перед вашим носом.

Раффу вспомнилось, как в прошлом году он впервые встретился с Бинком здесь же, этажом ниже, и как Бинк с подкупающей непосредственностью сказал ему, когда они подружились:

– Черт возьми, парень, до того, как я попал сюда, на север, я и понятия не имел, что это за штука такая – еврей. А уж о дружбе с евреем и речи быть не могло. Только ты, дубина кривоносая, не задавайся! Ты ведь еврей только наполовину.

Длинный путь пришлось пройти Раффу (а может, это весь мир прошел такой длинный путь?) с тех незапамятных времен, когда в начальной школе его то и дело обзывали ирландским отродьем или еврейским отродьем; к тому же Рафф проявлял способности к рисованию, и недальновидный учитель вывесил все его наброски карандашом и пастелью в коридоре первого этажа; в результате Рафф стал мишенью для издевательства Фрэнка Лексли, прозвавшего его девчонкой. Все это кончилось генеральным сражением во время большой перемены, когда Лекс загнал его в угол школьного двора, прижал к стволу старого дуба и заорал: "А ну, девчонка, покажи-ка нам свою штучку! "

Он сделал выпад, чтобы раззадорить Раффа, а остальные ребята смеялись и в то же время трусили, и в конце концов, доведенный до белого каления, Рафф Блум, не помня себя от стыда, страха и гнева, бешено налетел на Лекса, а Лекс, который как раз этого и добивался, встретил атакующего таким ударом по носу, что расшиб себе суставы.

– Эй, Рафф, – донесся с другого конца комнаты тягучий алабамский говор Бинка Нетлтона. – Нечего дурака валять! Это самая настоящая красная рубашка. – А потом тоненьким фальцетом: – Нет, пожалуй, гвоздично-пунцовая... или, может быть, нежно-гиацинтовая?

Рафф рассмеялся и снова погладил рубашку:

– Это высший шик, бордельно-красный цвет.

Бетти Лоример поглядела на него и выпустила струю табачного дыма.

– Послушайте, – сказала она, – нельзя ли полегче? Тут, кажется, присутствуют мужчины!

Пройдя мимо чертежной доски Винса Коула, Рафф наконец остановился у своей доски, снял пиджак и повесил его на крючок, привинченный к стене.

За соседней доской, сидя на высоком табурете, работал Эбби Остин: тонкая прямая фигура, безукоризненно белая рубашка, узенький галстук-бабочка с горизонтальными полосками, изящные, ослепительно-чистые руки, узкое вытянутое лицо, аккуратно приглаженные, короткие светлые волосы.

– А, Рафф! – мягкий глуховатый голос с мягкой, несомненно бостонской интонацией.

Рафф подошел, поздоровался, кинул беглый взгляд на чертеж Эбби и оглянулся, не находя в себе решимости погрузиться в работу: ему хотелось как-нибудь сохранить то особенное настроение, в котором он начал этот день.

– Знаете что, – сказал он, – я никак не пойму, почему никто не возьмет темой дипломного проекта публичный дом? Дайте мне два цента, – он критически посмотрел на свою доску с небрежными эскизами будущего проекта, – всего два цента, и я сотру все это и начну сначала. Запроектирую хороший современный дом терпимости.

Все так и полегли от смеха. Рафф сам не выдержал и улыбнулся:

– Слава богу, вы хоть пробудились к жизни! – Он замолчал, с удовольствием обмозговывая свою неожиданную и не слишком разумную идею. – А почему все-таки никто не объявит общенационального конкурса на лучший проект публичного дома?

– Я готов лечь костьми за столь благородное дело, – сказал Бинк Нетлтон.

– Все равно первый приз достанется Фрэнку Ллойду Райту [4], – заметил Нед Томсон.

– Возможно, – согласился Рафф. – Вы только представьте себе описание на трех страницах в "Аркитекчерел форум": "Загородный бордель по проекту арх. Райта".

Раздался взрыв хохота, и Рафф заметил принужденную улыбку Эбби Остина, которому так хотелось быть заодно со всеми и доказать Раффу (а вместе с тем и самому себе), что он уже изгнал из себя бесов бостонского пуританизма.

– Ну-ка, Эбби, скажи, как бы ты решил такую увлекательную задачу? – не удержался Рафф.

Эбби чуть-чуть порозовел, потрогал кончиком пальца свой тонкий, с небольшой горбинкой нос и промямлил:

– Ну-у что ж... я с удовольствием попробовал бы, с удовольствием.

– Да, но как именно? – допытывался Рафф, с наслаждением смакуя невероятную картину: Эбби Остин перед лицом столь игривой проблемы. – Ты ведь поклонник Миса ван дер Роэ [5], тебе подавай строгость стиля, и чистоту линий, и чтобы кругом было сплошное стекло! А как ты втиснешь все это в такой, с позволения сказать, проект?

Бинк Нетлтон и еще кое-кто из студентов подошли ближе. Остальные тоже бросили работу, и Рафф понял, что ему, по-видимому, удалось пробудить в них какой-то весенний задор или озорство – неважно, как это назвать.

– Ну что ж... я... – робко начал Эбби Остин, чувствуя себя весьма неуверенно под пристальными взглядами товарищей. Для бедняги Эбби все это было слишком уж нескромно. Рафф сжалился и пришел ему на помощь:

– Что-нибудь, вероятно, в таком вот роде... – Рафф схватил мел и подошел к длинной стене. – По заданию необходимо прежде всего предусмотреть главный зал, затем бар... – Он набрасывал мелом на стене план здания. – Ну и, конечно, десятка полтора комнат для девиц. При них ванные и уборные, потом кухни, апартаменты для мадам... – Рафф от души веселился: так приятно хоть ненадолго забыть о том, что хочется забыть, и отдаться своей нелепой выдумке. – Вот как это будет выглядеть в стиле а ля Эббот Остин Третий, то есть в духе Миса ван дер РОЭ или Филипа Джонсона [6]... Все решается в прямых углах, крыша плоская, колонны стальные, ну а стены, конечно, стеклянные... – Рафф стремительно рисовал перспективный чертеж длинного низкого здания; фасадом для него служил огромный лист стекла, за которым были видны все детали конструкции и внутреннего устройства. Под оглушительный хохот зрителей он вывел красивым крупным шрифтом надпись: