Камни его родины - Гилберт Эдвин. Страница 5

Эбби ничуть не обиделся. Он был доволен. Что же касается Раффа, то, вытащив Эбби из его раковины, он испытал истинное наслаждение.

– Ты еще будешь благодарить меня, Эбби, – уверял Рафф. – Когда-нибудь тебе обязательно подвернется клиент, который пустит на снос один из этих мавзолеев на Бикон-стрит и построит на его месте первоклассный дом терпимости.

– Это было бы здорово, просто здорово! – сказал Эбби с такой искренностью, как будто он и вправду мечтал о подобной перспективе.

– Эбби, ты прелесть! – воскликнул Рафф.

Кто-то, кажется Бинк Нетлтон, снова рассмеялся, но вдруг умолк. Рафф успел заметить, как Бинк повернулся к дверям и поспешно стер плотоядную улыбку со своей круглой физиономии. В комнате вдруг стало тихо.

Не оглядываясь, Рафф понял, что в гости к ним пожаловало само Изящество в лице долговязого Мэтью Пирса. Да, Пирс был тут как тут: синий костюм, жесткая рыжеватая шевелюра и щеточка усов. Почему у него такой грозный вид? Или это только кажется – такая уж у него репутация?

Пирс внимательно осмотрел комнату, как будто кого-то искал. Он уже собирался уйти, когда его синие, глубоко посаженные ледяные глаза уперлись в размашистый набросок мелом на боковой стене.

Отыскивая в кармане сигарету, Рафф услышал, как ерзает на своем табурете Эбби Остин. Бывали в жизни Раффа минуты, когда ему ужасно хотелось, чтобы его крупная фигура дала некоторую усадку и вписалась в более заурядные, более, так сказать, анонимные габариты.

– Мистер Пирс!.. – начал Рафф.

Тот, казалось, не слышал: он изучал чертеж на стене. Затем повернулся к Эбби и сурово уставился на него.

– Вы меня разочаровали, Остин, просто разочаровали. – Кивком головы он указал на чертеж. – Что за непростительное упущение! Вы забыли повесить над входом красный фонарь!

Секунда молчания, потом кто-то хихикнул, а затем раздался всеобщий – даже чересчур громкий – взрыв хохота. Рафф смеялся вместе со всеми, и тоже слишком громко, потрясенный открытием, что Пирс оказался в конце концов человеком.

Затем Рафф сказал:

– Должен сознаться, что это дело моих рук. Эбби тут совершенно ни при чем.

Пирс поднял густые брови:

– Ах, это вы, Блум? – (Еще одна черная птичка в невидимом списке!) Больше он ничего не сказал, но, уже пройдя через комнату, повернулся: – Завтра я жду посетителей из ООН, и мне вдруг пришло в голову, Блум, что не мешало бы стереть со стены этот шедевр.

Ни слова не говоря, Рафф подошел к стене и стер чертеж. Он вспомнил, как отец говаривал ему: "Все на свете несложно, Рафф, кроме людей".

Неторопливое, как бы между прочим брошенное, замечание Бинка Нетлтона:

– Ходит слух, что фирме "Пирс и Пендер" нужен молодой архитектор. Почему бы тебе не предложить свои услуги, Рафф?

Рафф не ответил и уселся за доску.

– Экая незадача! – сказал Эбби Остин, качая головой и улыбаясь ему.

Склонившись над доской, Рафф пристально рассматривал первый перспективный набросок своего дипломного проекта. Он взял щетку и смахнул с бумаги пыль и крошки от резинки. Закурил новую сигарету. Достал карандаш. Но он никак не мог успокоиться; у него было странное чувство, словно его сегодня в чем-то обманули, обошли. И все-таки трепет ожидания не покидал его.

А чего ждать? Неизвестно. Скорей бы уж...

Снаружи, за окнами Уэйр-д-Холла, этой мрачной тюдоровской твердыни, царил волшебный, всепроникающий весенний день; он бился о стены древнего здания и манил раффа Блума, как манил всех молодых архитекторов, хотя лишь немногим из них суждено было когда-нибудь украсить лицо своей страны новыми замечательными творениями.

Спустя два часа в атмосфере чертежной что-то резко изменилось; оперная музыка зазвучала тише, джаз на другом конце комнаты и вовсе умолк. Еще не понимая, в чем дело, Рафф оторвался от работы, выпрямился и увидел, что наступившее молчание вызвано появлением человека, который только что вошел в комнату, держа в руке желтый конверт.

Это был юноша-первокурсник в хорошо отглаженных брюках защитного цвета, белой рубашке и грязно-белых башмаках из оленьей кожи; с озабоченным и в то же время неуверенным видом оглядываясь по сторонам, он шел по проходу вдоль стены, направляясь к оконной нише. Там он остановился и протянул Раффу телеграмму.

Не успел еще Рафф взять ее, как Бинк Нетлтон заорал:

– Боже милостивый, Рафф таки получил ее!

Раффу не сразу удалось сосредоточить внимание на конверте, который он держал в руке: он слишком напряженно, весело и самозабвенно работал, махнув рукой на все приметы, и тревоги, и предчувствия, которые одолевали его с самого утра. Но в конце концов значительность минуты дошла до него: итак, игра закончилась – чья же взяла?

И вдруг его осенило: успех! Первая или, может быть, вторая премия – неважно! Какое бы место он ни занял, все равно – денежное вознаграждение обеспечено; когда наступит июнь и придет время покинуть этот замкнутый мирок, увитый спасительным плющом, ему уже не придется клянчить работу и принимать первое попавшееся предложение. Он устроится в какую-нибудь солидную фирму. Кроме того, это даст ему возможность выполнять самое важное его обязательство: регулярно расплачиваться с пресловутой мичиганской "Частной больницей "Сосны"". Двести долларов в месяц. Он должен вносить половину этой суммы. Ежемесячно. У него нет другого выхода, если только он не хочет передать Джулию Рафферти Блум на попечение государственной благотворительности. Джулию, которая живет теперь в призрачной, веселой стране, созданной ее воображением; бедную Джулию, с которой еле справляются двое служителей, когда перед ней возникает волшебное видение: двухпинтовая бутыль неразбавленного виски...

– Нэнси Бил просила меня передать вот это, – сказал первокурсник, и Рафф заметил, что он поглядывает на стол Эбби. – Только его что-то не видно. Может быть, передадите ее Остину, когда он...

– Остину? – переспросил Рафф упавшим голосом.

– Да.

– Остин?! – немедленно завопил Бинк Нетлтон. – Так, значит, это Остин? Боже милостивый! Эти премии вечно достаются богачам! Да где же Эбби?

– Должно быть, в кабинете задумчивости, – буркнул кто-то.

– Спасибо, – медленно сказал Рафф. – Я передам ему. – Он смотрел, как первокурсник уходит, унося с собой все надежды сегодняшнего дня – даже не на славу, нет, и не на счастливый выигрыш, а просто на то, что с неба свалятся деньги, которые облегчат ему бремя забот. И надеялся-то он всего лишь одну долгую, ослепительную секунду.

Он рассеянно глядел на телеграмму, не слыша гула возбужденных голосов, наполнившего комнату, ощущая в желудке холодную тяжесть разочарования.

Но к тому времени, когда Эбби вернулся и на него со всех сторон посыпались поздравления, Рафф уже не чувствовал никакой обиды. Если уж победителем должен оказаться кто-то другой, то пусть это будет Эбби Остин.

Эбби, высокий, сухощавый, до крайности смущенный всей этой кутерьмой, Эбби, узкоплечий и длинноносый, с мягкими, светлыми, коротко подстриженными волосами, в безупречно белой рубашке, с узеньким полосатым галстуком-бабочкой; Эбби, для которого выигрыш в этой лотерее был не менее важен, чем для Раффа, хотя деньги явились бы для него лишь неким символом; Эбби, до такой степени замученный всевозможными сомнениями и страхами, что только такое вот посвящение в рыцари архитектуры могло бы вдохнуть в него отвагу и веру в себя.

– Ах, вот оно что!.. – Эбби смотрел на телеграмму, покачивая головой.

Никакого торжества, ни малейшей искорки не было в его серых глазах.

– Прочти вслух! – закричал Бинк Нетлтон; кое-кто уже начал подходить к оконной нише.

Эбби качал головой, огорченно глядя на Раффа.

– Читай! – Бинк уже стоял рядом; его круглые щеки пылали, озорные глаза прямо излучали нетерпение. – Давай скорее, читай, что там написано.

– Мне очень жаль, право... Но это совсем не то, – негромко, с виноватым видом ответил Эбби. – Это просто телеграмма от сестры...