Собрание сочинений в одном томе - Высоцкий Владимир Семенович. Страница 127
«Мой черный человек в костюме сером…»
Мой черный человек в костюме сером —
Он был министром, домуправом, офицером, —
Как злобный клоун, он менял личины
И бил под дых, внезапно, без причины.
И, улыбаясь, мне ломали крылья,
Мой хрип порой похожим был на вой, —
И я немел от боли и бессилья,
И лишь шептал: «Спасибо, что — живой».
Я суеверен был, искал приметы,
Что, мол, пройдет, терпи, всё ерунда…
Я даже прорывался в кабинеты
И зарекался: «Больше — никогда!»
Вокруг меня кликуши голосили:
«В Париж мотает, словно мы — в Тюмень, —
Пора такого выгнать из России!
Давно пора, — видать, начальству лень!»
Судачили про дачу и зарплату:
Мол, денег — прорва, по ночам кую.
Я всё отдам — берите без доплаты
Трехкомнатную камеру мою.
И мне давали добрые советы,
Чуть свысока похлопав по плечу,
Мои друзья — известные поэты:
«Не стоит рифмовать „кричу — торчу“».
И лопнула во мне терпенья жила —
И я со смертью перешел на ты, —
Она давно возле меня кружила,
Побаивалась только хрипоты.
Я от суда скрываться не намерен,
Коль призовут — отвечу на вопрос,
Я до секунд всю жизнь свою измерил —
И худо-бедно, но тащил свой воз.
Но знаю я, что лживо, а что свято, —
Я понял это все-таки давно.
Мой путь один, всего один, ребята, —
Мне выбора, по счастью, не дано.
«Я никогда не верил в миражи…»
Я никогда не верил в миражи,
В грядущий рай не ладил чемодана, —
Учителей сожрало море лжи —
И выплюнуло возле Магадана.
И я не отличался от невежд,
А если отличался — очень мало,
Занозы не оставил Будапешт,
А Прага сердце мне не разорвала.
А мы шумели в жизни и на сцене:
Мы путаники, мальчики пока, —
Но скоро нас заметят и оценят.
Эй! Против кто?
Намнем ему бока!
Но мы умели чувствовать опасность
Задолго до начала холодов,
С бесстыдством шлюхи приходила ясность —
И души запирала на засов.
И нас хотя расстрелы не косили,
Но жили мы поднять не смея глаз, —
Мы тоже дети страшных лет России,
Безвременье вливало водку в нас.
«А мы живем в мертвящей пустоте…»
А мы живем в мертвящей пустоте, —
Попробуй надави — так брызнет гноем, —
И страх мертвящий заглушаем воем —
И те, что первые, и люди, что в хвосте.
И обязательные жертвоприношенья,
Отцами нашими воспетые не раз,
Печать поставили на наше поколенье —
Лишили разума, и памяти, и глаз.
«Под деньгами на кону…»
Под деньгами на кону
(Как взгляну — слюну сглотну)
Жизнь моя, — и не смекну,
Для чего играю.
Просто ставить по рублю —
Надоело, не люблю, —
Проиграю — пропылю
На коне по раю.
Проскачу в канун Великого поста
Не по враждебному — <по> ангельскому стану, —
Пред очами удивленными Христа
Предстану.
В кровь ли губы окуну
Или вдруг шагну к окну —
Из окна в асфальт нырну, —
Ангел крылья сложит —
Пожалеет на лету:
Прыг со мною в темноту —
Клумбу мягкую в цвету
Под меня подложит.
Смерть крадется сзади — ну
Словно фрайер на бану, —
Я в живот ее пырну —
Сгорбится в поклоне.
Я — в бега, но сатану
Не обманешь — ну и ну! —
Глядь — я в синем во Дону
Остудил ладони!
Кубок полон — по вину
Кровь пятном, и — ну и ну! —
Не идет он<а> ко дну, —
Выпьешь или струсишь?
Только-только пригубил —
Вмиг все те, кого сгубил,
Подняли что было сил
Шухер или хипеш.
«В одной державе, с населеньем…»
В одной державе, с населеньем… —
Но это, впрочем, все равно, —
Других держав с опереженьем,
Всё пользовалось уваженьем —
Что может только пить вино.
Царь в той державе был без лоску —
Небрит, небрежен, как и мы;
Стрельнет, коль надо, папироску, —
Ну, словом, свой, ну, словом, в доску, —
И этим бередил умы.
Он был племянником при дяде,
Пред тем как злобный дар не пить
Порвал гнилую жизни нить —
В могилу дядю свел. Но пить
Наш царь не смел при дяде-гаде.
Когда иные чужеземцы,
Инако мыслящие нам
(Кто — исповедуя ислам,
А кто — по глупости, как немцы),
К нам приезжали по делам —
С грехом, конечно, пополам
Домой обратно уезжали, —
Их поражал не шум, не гам
И не броженье по столам,
А то, что бывший царь наш — хам
И что его не уважали.
И у него, конечно, дочка —
Уже на выданье — была
Хорошая — в нефрите почка,
Так как с рождения пила.
А царь старался, бедолага,
Добыть ей пьяницу в мужья:
Он пьянство почитал за благо, —
Нежней отцов не знаю я.
Бутылку принесет, бывало:
«Дочурка! На, хоть ты хлебни!»
А та кричит: «С утра — ни-ни!» —
Она с утра не принимала
Или комедию ломала, —
А что ломать — когда одни!
«Пей, вербочка моя, ракитка,
Наследная прямая дочь!
Да знала б ты, какая пытка —
С народом вместе пить не мочь!
Мне б зятя — даже не на зависть, —
Найди мне зятюшку, найди! —
Пусть он, как тот трусливый заяц,
Не похмеляется, мерзавец,
Пусть пьет с полудня, — выходи!
Пойми мои отцовы муки,
Ведь я волнуюся не зря,
<Что> эти трезвые гадюки
Всегда — тайком и втихаря!
Я нажил все, я нажил грыжу,
Неся мой груз, мое дитя.
Ох, если я тебя увижу
С одним из этих! — так обижу!..
Убью, быть может, не хотя! —
Во как <я> трезвых ненавижу!»
Как утро — вся держава в бане, —
Отпарка шла без выходных.
Любил наш царь всю пьянь на пьяни,
Всех наших доблестных ханыг.
От трезвых он — как от проказы:
Как встретит — так бежит от них, —
Он втайне издавал приказы,
Все — в пользу бедных и хмельных.
На стенах лозунги висели —
По центру, а не где-нибудь:
«Виват загулы и веселье!
Долой трезвеющую нудь!»
Сугубо и давно не пьющих —
Кого куда, — кого — в острог.
Особо — принципы имущих.
Сам — в силу власти — пить не мог.
Но трезвые сбирали силы,
Пока мы пили натощак, —
Но наши верные кутилы
Нам доносили — где и как.
На митинг против перегара
Сберутся, — мы их хвать в кольцо —
И ну гурьбой дышать в лицо,
А то — брандспойт, а в нем водяра!
Как хулиганили, орали —
Не произнесть в оригинале, —
Ну, трезвая шпана, — кошмар!
Но мы их все <же> разогнали
И отстояли перегар.
А в это время трезвь сплотилась
Вокруг кого-то одного, —
Уже отважились на вылаз —
Секретно, тихо, делово.
И шли они не на банкеты,
А на работу, — им на страх
У входа пьяные пикеты
Едва держались на ногах.
А вечерами — по два, по три —
Уже решились выползать:
Сидит, не пьет — и нагло смотрит!
…Царю был очень нужен зять.
Явился зять как по заказу —
Ну, я скажу вам, — о-го-го!
Он эту трезвую заразу
Стал истреблять везде и сразу,
А при дворе — первей всего.
Ура! Их силы резко тают —
Уж к главарю мы тянем нить:
Увидят бритого — хватают
И — принудительно лечить!
Сначала — доза алкоголя,
Но — чтоб не причинить вреда.
Сопротивленье — ерунда:
Пять суток — и сломалась воля, —
Сам медсестричку кличет: «Оля!..» —
Он наш — и раз и навсегда.
Да он из ангелов из сущих, —
Кто ж он — зятек?.. Ба! Вот те на!
Он — это сам глава непьющих,
Испробовавший вкус вина.