Дорогой ценой - Рой Кристина. Страница 104

Затем он встал, подошёл к столу и положил свои часы в футляр. Он намеревался стоя написать несколько слов, но вдруг закачался и, если бы мы не подскочили, он упал бы на пол. Наверное, у него были сильные боли, он так стонал! Мы его уложили на диван. Я приподнял его голову, Ферко побежал за пани Прибовской. Но прежде, чем она с Агнессой успела прийти, я услышал его последние слова:

«Совершилось! Аллилуйя!..» Со слезами я просил его сказать нам ещё что-нибудь, но он только шевелил губами и блаженно шептал «Иисус!» Это слышали и остальные Потом вы пришли, пан доктор, и всё было кончено.

— А раньше вы никогда не замечали, что он был болен? — допытывался доктор, с трудом удерживая слёзы.

— Замечали Особенно с тех пор, как он вернулся из Боровской долины. Нам всем казалось, что его оставляют последние силы. Но он никогда не жаловался В ночь со среды на четверг он не мог спать, и сердце моё подсказало пойти к нему Дверь его была закрыта, но крючок был слабенький и поддался. Я нашёл его полуодетым на постели. Щёки его горели. Он стонал во сне и был очень благодарен, когда я его разбудил. На мои расспросы, болен ли он и не нужно ли чего, он ответил только, что Иисус Хриетос его скоро уже исцелит. Когда я в четверг и вчера пытался открыть его дверь, она была крепко заперта. Я думаю, что у него уже давно было больное сердце.

— Почему вы так считаете? — спросил врач.

— Однажды мы готовили лекарство для одного сердечника, и Ферко не захотел отнести его, я и сам думал, что люди сами придут за ним. Тогда он так грустно посмотрел на нас и сказал: «Если бы вы знали, какие это боли и как такой больной нуждается в успокоительном лекарстве, вы бы поторопились доставить ему облегчение» «А от этого лекарства ему будет лучше?» — допытывался Ферко «О, конечно, это очень хорошее лекарство! Оно унимает боль, и больной сможет заснуть». А вчера вечером я видел такое же лекарство на его столике и рядом лежал кусочек сахара. Значит, он его принимал. Больше я ничего не могу сказать.

— И не нужно, мне этого достаточно.

Аурелий печально опустил голову.

— Господа едут! — доложил в этот момент запыхавшийся заплаканный слуга, напомнив Аурелию, что кроме умершего друга на свете есть ещё кто-то, который нуждается в его участии больше, чем ушедший в небесную обитель Мирослав.

— Аурелий, Аурелий! Этого не может быть! Скажи, что это неправда! Невозможно, чтобы Мирослав умер и оставил нас!

— Аурелий, скажи, что это не так! — наперебой умоляюще повторяли молодые голоса.

— Объясни нам, как это случилось!

— Этого я не могу, дорогие мои! Я так же опоздал и кроме последнего взгляда его милых глаз, я уже ничего не получил от него. Господь отозвал Мирослава внезапно.

Он его отозвал, Никуша… Идёмте и убедитесь сами, что я говорю правду. Глядя на его преображённое лицо, вы не будете так горевать.

— Ты нас оставил, и мы даже не могли поблагодарить тебя, даже руку твою не пожали на прощание! О Мирослав, зачем ты это сделал!? — послышались вскоре возгласы и плач в его комнате.

— Ты теперь уже в Новом Иерусалиме, — сказал Адам, — теперь всё, о чём ты говорил, принадлежит тебе, теперь ты богат и навеки возвышен.

— Но мы тебя даже не отблагодарили, — рыдала Тамара.

— Только теперь я понимаю твой прощальный привет, — плакала Маргита.

— Я выздоровел и остался жив, а ты умер, — горевал Николай. — Меня ты вымолил у Господа, а сам ушёл; нам бы теперь только трудиться вместе, но ты уже достаточно потрудился!

Когда плач утих, пани Прибовская доложила, что в зале всё готово, чтобы положить Мирослава в гроб. Слуги принесли носилки, но господа не позволили им прикоснуться к своему дорогому другу. Они сами положили его на носилки, и Аурелий с Адамом перенесли его в зал. Маргита расчесала его волосы, Тамара начала украшать его цветами. Никуша держал его за руку, будто он всё ещё не мог понять, что его нет уже в живых.

Когда всё было готово, Маргита вдруг вспомнила, что нет её отца, и это для неё было ударом. Она побежала искать и нашла его в комнате, лежащем на диване со спрятанным в подушки лицом Маргита не удивилась, очевидно он был глубоко потрясён.

— Отец, мы уже пришли, сказала она, целуя его. Но какое событие ожидало нас здесь? Ах, кто бы мог подумать!

От её слов он вздрогнул и хотел было подняться, но потом снова зарылся лицом в подушки.

— Отец, не печалься так, утешала его Маргита, плача — Мирослав ушёл к Иисусу Христу.

— Да, последовал глухой ответ, он ушёл, чтобы обвинить меня.

— Тебя обвинить? Почему же? Не думай так, отец дорогой!

Даже если у Мирослава на это была бы причина, он был слишком добр, чтобы кого-нибудь обвинять.

— Да, он был добрым, а я? О Маргита, если бы ты знала! Оставь меня, я тебя прошу!

— Но ведь Тамара пришла, отец, и никто её не приветствовал здесь.

— Тамара?

Коримский вздрогнув, вскочил с дивана, и дочь увидела его до неузнаваемости изменившееся от душевных мук лицо. Она даже испугалась и больше ни о чём его не стала спрашивать.

Все заметили, что Коримский был глубоко потрясён. Никто его ни о чём не спрашивал. Тамара решила побыть с ним и утешить. Маргита пошла к пани Прибовской, чтобы с ней и с Аурелием обсудить необходимые мероприятия, так как отец её не был в состоянии это сделать. Адам с печальной вестью поскакал в Орлов, а Никуша зажёг свечи вокруг гроба и остался наедине со своим другом.

Когда он в своей невыразимой печали склонился к нему, чтобы немного пригладить костюм умершего, он заметил, что карманы его были наполнены книгами и бумагами. «Там ему это уже не понадобится», — вздохнул Никуша и выложил всё из карманов: два трактата, два Новых Завета, небольшой кошелёк и книжечку в чёрном переплёте

— дневник. Последнее вместе с кошельком Никуша взял себе, остальное он положил на гармонию. Долго он ещё сидел около своего умершего друга, и никто ему не мешал.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЁРТАЯ

Насколько прав был декан Юрецкий, сказав недавно, что «бедные ценят его очень высоко». Молниеносно распространилась в Подграде весть: «Пан провизор умер!». Люди приходили и уходили, говоря: «Для меня он то-то сделал, а для меня это; мне он то-то подарил», и так далее. И это продолжалось несколько дней.

Перед многими людьми пан провизор свидетельствовал о Господе. Если число пришедших ко Христу и было небольшим, то все, познавшие Его, знали доброту Урзина и за его благодеяния чувствовали себя обязанными ему. Люди просили позволения хотя бы до полуночи быть около него, в чём им и не отказывали.

Когда приехали пан Николай и маркиз, около гроба собралось уже много людей. Они видели, как пан Орловский поцеловал пана провизора, и слёзы катились по щекам.

Прибывший с ним иностранец также поцеловал руку провизора и долго не мог оторвать взгляда от лица усопшего. Барышни, бывшие с ним, также плакали. Затем господа уехали в Орлов, в доме остались только пан аптекарь, который никому не показывался на глаза, и Николай Коримский.

«Отчизна моя в небесах, к ней стремится и рвётся душа:

Там святые в бессмертных лучах, там струится живая вода.

В небесах, в небесах, отчизна моя в небесах!

Господь меня ждёт в небесах; Он готовит обитель Свою.

Отдых мирный на злачных лугах в Его светлом, блаженном раю.

В небесах, в небесах, отчизна моя в небесах!

Уж скоро мне быть в небесах, скоро кончится путь мой земной;

Там мне встретятся в райских вратах, те что верою жили святой.

В небесах, в небесах, отчизна моя в небесах?»

Слышалось пение по всему дому, даже в той комнате, где взад и вперёд ходил Коримский. Он подозревал, какие мучения вынес тихий и скромный Урзин перед тем, как наступила его неожиданная, хотя и предсказанная смерть.