Записки об осаде Севастополя - Берг Николай. Страница 17

Пробыв на перевязочном пункте минут 15–20, я уходил в Библиотеку, для чего надо было подняться на Маленький бульвар⁵⁰ и пройти памятник Казарскому, беседку и небольшую батарею на площади за бульваром с орудиями, обращенными к морю.

Библиотека стояла в улице, служившей как бы продолжением бульвару. Это было одно из самых красивых зданий в городе. Фасад его смотрел в сторону бастионов 1-го отделения⁵¹. По правую и левую руку широкой лестницы из местного камня лежали огромные мраморные сфинксы, привезенные из Италии. За сфинксами в двух нишах стояли мраморные статуи, также итальянской работы. В верхней части здания был вставлен мраморный барельеф московского художника Рамазанова⁵². Прежде и на крыше Библиотеки, вокруг террасы, стояли итальянские статуи, но их убрали еще в начале осады. Налево и направо, по обе стороны здания, зеленел за чугунной решеткой небольшой сад с густыми акациями и цветами вокруг дорожек. Его поддерживали и чистили до последней минуты. Открывалась Библиотека в 8 часов утра, с поднятием флагов, и запиралась в 8 часов вечера, по спуску флагов. Посетители входили в нее через калитку в ограде, садом, и потом, оставив в передней шинели и шапки, подымались вверх по великолепной мраморной лестнице с бронзовыми поручнями. В первой комнате, налево, стояла на столе цельного красного дерева превосходная модель корабельного остова, который вместе со столом раздвигался на две стороны, и тогда открывалось внутреннее строение корабля во всех подробностях.

В той же комнате на стенах висели редкие английские гравюры, представлявшие морские битвы. Направо и налево от дверей сверху донизу помещались рельефные изображения разных английских кораблей. На большом столе, вправо от лестницы, стояли ящики со стеклами, где можно было видеть куски многих редких деревьев и небольшие модели лодок малоизвестного устройства. Еще правее, за окном, в большом шкапу, также цельного красного дерева с зеркальными стеклами, хранились разные минералы, окаменелости, древние сосуды, монеты, камеи, чучела морских животных и херсонесские мозаики. В следующей комнате, довольно обширной зале в два света, прежде всего кидалась в глаза большая прекрасная модель корабля «Двенадцать апостолов» со всеми принадлежностями: снастями, флагами и орудиями. Корабль, стоя на пьедестале вышиной немного ниже человеческого роста, почти доставал до потолка своей средней мачтой, и над самой этой мачтой была пробоина, сделанная бомбой в марте месяце (1855); но бомба пощадила корабль, пронесшись по зале из угла в угол и разорвавшись подле одного шкапа с книгами, у которого нижние дверцы расщепала в куски и, кроме того, разбила в полу несколько паркетин⁵³. По всем стенам стояли шкапы цельного красного дерева с зеркальными стеклами. Я постоянно любовался этими стеклами: кроме превосходного состава, белизны и чистоты они имели еще то достоинство, что на них не было никаких цапин, вероятно, вследствие перевозки по воде.

На шкапах вверху были сделаны золотые надписи, которые означали разные отделы книг, но книг тогда уже не было: их вынули и уложили в ящики; а в июле месяце перевезли в Николаев.

В следующей, последней комнате – читали. В нее вели большие створчатые двери цельного красного дерева, всегда затворенные. Посредине комнаты помещалось два стола, и на них лежало постоянно 66 журналов на разных языках: на одном столе брошюры и газеты, переменявшиеся через неделю; на другом ежемесячные журналы, которые не снимались в продолжение месяца и более. Стены были оклеены лучшими обоями. В простенках между окнами и на стене рядом с дверью висели превосходные ланд-карты, стоившие Библиотеке около 15 тысяч. Они были устроены на блоках: желающий мог спустить карту для рассматривания и потом снова поднять. Мебель этой комнаты была изящна и покойна до последней степени. Все это цельное красное дерево. Посредине стены, противоположной входу, был вделан чугунный камин.

Как хорошо и приятно было усесться в этой комнатке и читать, несмотря на то что вокруг Библиотеки летали бомбы и ядра и нередко лопались под окнами в саду; несмотря на то что нестерпимый треск и гул раскатывался кругом (в особенности, если стреляли на 3-м бастионе), и стекла дребезжали, а иногда и вовсе трескались и падали, звеня, на пол. Под конец не было ни одного живого окна во всей Библиотеке, а где-то были высажены бомбами целые рамы. Скорее этот гром и опасность придавали еще большую прелесть заветному уголку; всеми думами несся в гостеприимную светлую комнату, к столу, покрытому печатными листами. О, как приятно было там! Мне кажется, там и умереть было бы легче. Две жизни чувствовал в себе, сидя в мягких креслах и читая какой-нибудь увлекающий листок, принесшийся бог весть с какой стороны: или из далекой и милой России, откуда смотрели на нас тысячи родных очей; или с берегов Франции и Англии, от наших европейских учителей… Сто раз спасибо, столько раз, сколько пролетало над нами бомб, – спасибо тем, кто приказывал отпирать двери Библиотеки в это грозное время, кто думал о ней до конца!

Верхний этаж Библиотеки занят был также шкапами красного дерева (в ту пору пустыми) и, кроме того, разными морскими инструментами.

Вот в каком виде была Библиотека во всю осаду. Мне очень лестно первому сказать о ней печатное слово, о ней такой, какой мы знали ее в наши тяжкие дни. Воображал ли кто из наших русских друзей, что мы, в Севастополе, во время неслыханной осады, имеем Библиотеку и читаем 66 журналов! Я говорил о ней тогда в моих «Севастопольских письмах», но весьма кратко.

В последнее время Библиотека заключала в себе 12 тысяч томов. Все это устроилось очень просто: моряки постоянно вносили в пользу нее два процента со своего жалованья.

Ходило читать в Библиотеку не очень много. В первое время, до июля, вы могли найти в читальной комнате вдруг человек шесть-семь. Потом число читающих стало уменьшаться. В августе в иные дни не было никого, а Библиотека все-таки отворялась и запиралась по положению, и в передней стоял часовой. Мне случалось нередко сиживать там одному, и тогда, признаюсь, читалось плохо. Было жутко, и я никак не мог забыться и не слыхать выстрелов. Говорят, одному и у каши неспоро. Я бросал чтение и начинал считать падавшие бомбы. А когда сидело пять-шесть человек, чтение не шло только сначала; но потом, видя, как все спокойно сидят и читают, принимался читать и читал как бы где-нибудь далеко от выстрелов и в иные минуты не слыхал их вовсе.

Бомбы, можно сказать, щадили Библиотеку. В нее попало всего только две, и несколько ядер ударило в стену. Зато кругом вся земля была изрыта. Однажды в июле (31 июля) между Библиотекой и башенкой, стоявшей от нее на несколько шагов, упало семь бомб в одно утро, и все разорвались⁵⁴. От этих семи взрывов треснула стена, а здание все-таки устояло.

Просидев в Библиотеке часа полтора, я отправлялся домой, на фрегат, но дорогой заходил на Маленький бульвар, где с 5 часов до спуска флагов играла военная музыка, бродили офицеры, юнкера, матросы и солдаты; даже мелькали какие-то дамы, разряженные в те яркие шляпки и бурнусы, которые заготовляются гуртом в столичных магазинах средней руки и отсылаются в губернии. На нижних дорожках, в жиденьких аллеях, устраивались встречи любви, и никто не думал о смерти; никто не видел, как внизу, под бульваром, двигались носилки за носилками, и капала на мостовую свежая кровь…

В 7 или в 8 часов я был уже на фрегате. Мы садились пить чай, опять все вместе. Кто-нибудь из бастионных, во всякое время желанный гость, приходил к нам, и рассказы лились далеко за полночь.

Иногда под вечер мы устраивали с командующим прогулки на вельботе по рейду и навещали нашего капитана в его Константиновской батарее.

Эта батарея стояла в самом начале рейда [12], против первого бона⁵⁵. В ней вечно все было начеку. На валах часовые под наблюдением офицеров следили всякое движение неприятельских кораблей, замечали приход новых и отбытие прежних. Для нас, посещавших батарею нечасто, казалось, что там стояли все одни и те же корабли, а на батарее было известно, что вот, сегодня утром пришло два таких-то парохода с зюйд-зюйд-веста и один ушел. Грозно и красиво вытягивался по верхней стене батареи ряд огромных орудий на крепостных станках. Два из них постоянно были направлены в сторону Херсонеса и тревожили бомбами тамошнюю деятельную батарею или, по крайней мере, старались тревожить. Несравненно больше наносили ей вреда номер 10-й и Полынковая батарея. Им удавалось сбивать все орудия