У ворот Ленинграда. История солдата группы армий «Север». 1941—1945 - Люббеке Вильгельм. Страница 7

На лугах, окружавших деревню, паслось от пятнадцати до двадцати наших коров. Не все пастбища были огорожены, и надо было следить за скотиной, чтобы она не зашла на чужой выгон. Когда мне исполнилось 10 лет, отец начал приучать меня к простой работе – следить за коровами. Несмотря на то что удовольствия от этого занятия было мало, все же это было лучше, чем постоянно чистить коровник от навоза.

Как-то, убрав урожай, выгнали коров пастись, и я занял свое место на краю поля. Я лежал на спине среди густой, выросшей до более полуметра травы, обвеваемый прохладным тихим ветерком, и смотрел на проплывавшие надо мной облака. Время текло незаметно. Так продолжалось до 5 часов, пока в небе не появлялся трехмоторный пассажирский «Юнкерс», следовавший в одно и то же время по своему маршруту. Это означало, что рабочий день окончен.

Однажды я неожиданно для себя задремал, лежа в траве. Коровы без присмотра зашли на соседнее пастбище, что было серьезным нарушением деревенского распорядка. Когда отец узнал о моем проступке, мне сильно досталось: «Как ты мог допустить такое? Теперь я должен идти объясняться с соседом». Мой десятилетний возраст во внимание не принимался.

Кроме полей, лугов и огородов моя семья владела большими яблоневыми садами. После школы или во время каникул я часто лазил на деревья за яблоками. Во время работы я распевал песни и грыз яблоки, и жизнь казалась мне замечательной. Только позднее я понял, какие усилия постоянно прилагали родители, чтобы хозяйство процветало.

Многие немцы были католиками, но наша семья жила в области, населенной лютеранами. В юности религия была для меня больше обязанностью, чем духовным утешением. Несмотря на то что моя вовлеченность в церковные дела была не столь ярко выражена в молодые годы, как это проявилось позднее, вера играла более важную роль в моей жизни, чем у других немцев.

Мой отец был не столь религиозен, как моя мать и ее родители, бывшие прихожанами лютеранской церкви и глубоко верующими людьми, что повлияло на наше духовное воспитание. Да, мы читали и изучали Библию в подростковом возрасте, но настоящее религиозное образование мы вместе с моими братьями и сестрами получили дома и в конфирмационных классах церкви. Нас приучали, следуя библейским наставлениям, говорить правду и трудиться в поте лица своего, всегда со вниманием относиться к нуждам окружавших нас людей и помнить, что по отношению к ним у нас есть обязательства.

Поскольку лютеранский пастор обслуживал одновременно несколько соседних деревень, он служил в Пюггене каждое второе воскресенье. Наши родители и мы, дети, празднично одетые, шли утром в воскресенье в небольшую деревенскую церковь Пюггена. В церкви мы садились на наши семейные скамьи и вместе с тридцатью-сорока прихожанами других шести-семи местных семейств участвовали в одночасовом богослужении. В некоторые воскресные праздники мы посещали церковь в соседней деревне Рорберг.

После возвращения из церкви устраивался традиционный семейный обед, за которым собиралась вся семья. Мы приступали к трапезе только после того, как мать прочитывала молитву: «Благодарим Бога, ибо Он благ, и милость Его вовеки». В конце обеда мать снова произносила молитву, и только после этого можно было вставать из-за стола.

За обедом шли разговоры о деревенских новостях или политике, но никогда присутствующие не опускались до сплетен. Когда обед заканчивался, отец давал распоряжение заложить двуконный открытый экипаж. Мы объезжали окрестные поля и посещали сосновый бор. По воскресеньям я отдыхал и радовался жизни. Чего нельзя было сказать о пяти последующих днях, когда я уже стал школьником.

В 6 лет я начал ходить в школу Пюггена, располагавшуюся в центре деревни на первом этаже двухэтажного дома, как раз напротив нашей фермы. В школе был всего один большой класс. Наш учитель господин Кюнне жил в соседних комнатах и на втором этаже над нашим классом вместе со своей семьей. Нас было тридцать – сорок учеников.

Когда Кюнне входил в класс, мы вставали из-за парт и ждали, когда он поздоровается с нами, и затем садились. Так как ученики были разного возраста, учитель давал каждому классу – с первого по восьмой – отдельные задания. Конечно, все слышали всё, что задавалось.

Кюнне поддерживал строгую дисциплину, и никто из нас даже и не пытался хоть в чем-то ему противоречить. Он был требовательным, и его диктанты были очень сложными. В зависимости от количества сделанных ошибок ученика могли поставить перед классом и при всех высечь хлыстом или оставить после уроков и дать дополнительное задание. Хотя я и получал лишь «удовлетворительно» по всем предметам, мне удавалось избежать наказания. Когда заканчивались занятия в школе, я возвращался к повседневной работе на ферме. Свободное время я проводил в играх с деревенскими сверстниками.

Это были ребята моего возраста: Отто Вернике, Фриц Дампке и Отто Тепельман. Я отличался замкнутым характером, как и мой отец. В дружбе я ценил скорее не товарищеские отношения, а возможность быть лидером и объединяющим всех началом; это было необходимо мне для достижения поставленной цели.

Закончив в 1930 г. четвертый класс школы в Пюггене, последующие 8 лет я учился в школе городка Бетцендорф, расположенного в 10 километрах от нас, которая была больше и лучше, чем наша деревенская. Как и многие подобные школы повышенного уровня того времени, она требовала небольшой платы за обучение, которая уходила на содержание профессиональных и преданных своему делу педагогов.

Каждое утро в 7.30 я садился на велосипед и отправлялся в школу при любой погоде, иногда в дождь и снег. Поездка занимала 30 минут и была для меня ужасной, поскольку на мне были короткие шорты, которые большинство мальчишек носили круглый год. Пара носков до колен как-то согревала икры, но сами колени, когда я добирался до школы, становились красными и немели от холода.

Я учился в одной и той же смешанной группе мальчиков и девочек целый день. Учителя переходили из класса в класс и вели уроки, продолжавшиеся чуть больше часа, по истории, немецкой литературе, математике, естественным наукам, английскому и французскому языкам.

В школе проходили открытые дискуссии между преподавателями и учащимися, мне же было важнее не выслушивать аргументы, а настоять на своей точке зрения. Пару раз я получал нагоняй от родителей, когда им сообщали из школы, что у меня плохая успеваемость. Такие уведомления расстраивали родителей, из-за чего я сильно переживал, однако учиться лучше не стал.

Немногие из мальчишек Пюггена посещали школу в Бетцендорфе. Обыкновенно они заканчивали восемь классов, а затем начинали трудиться на ферме, или приобретали какую-нибудь профессию, или готовились к занятию коммерцией. В нашей большой семье были учителя, врачи и юристы, и поэтому мои родители придавали большее значение образованию, чем в каком-либо другом семействе нашего фермерского окружения. Мой отец платил за мое обучение в годы Великой депрессии, рассматривая это как свое обязательство.

Вне школы или во время каникул учащиеся носили форменные фуражки, по цветным кокардам которых можно было определить, в какой класс они ходят. В стенах школы поддерживалась строжайшая дисциплина, а вот на улице иногда случались драки. Как правило, споры между учениками разных классов или деревень из окрестностей Бетцендорфа заканчивались потасовками. Когда ко мне обращались за помощью, я не отказывался, но в основном старался не принимать участия в жестоких стычках.

После школы я сразу ехал домой, выполнял свои домашние задания и помогал в работе на ферме. Несмотря на то что все эти обязанности отнимали у меня много времени, у меня была беззаботная юность, и я часто находил возможность заняться и другими интересовавшими меня делами.

Возможно, я был более любопытным и любил приключения больше, чем другие мальчишки. Меня постоянно тянуло исследовать наши окрестности и узнавать обо всех происходивших вокруг меня событиях. В то же время отец и мать были родителями строгими, которые сурово наказывали меня за плохое поведение. Они принимали мой дух независимости, но учили меня также ответственности и уважению к власти.