История с продолжением - Белецкая Екатерина. Страница 18

Пятый очнулся от холода. Он лежал на полу, вокруг было темно, он ничего не видел. Рядом с ним, привалившись к стене, лежал Лин. Пятый потряс его за плечо, но Лин не ответил – он был в глубоком обмороке. Время тянулось страшно медленно, Лин всё не приходил в себя, да и самому Пятому становилось всё хуже. Предыдущие избиения и в сравнение не шли с тем, что ему довелось испытать в этот раз. Он ненадолго заснул.

Разбудили его грубые голоса, доносившиеся из коридора, потом кто-то пнул его ногой и приказал встать. Лин так и не очнулся, поэтому его волоком вытащили из камеры. Пятый шёл сам, но он не понимал, куда его ведут и что происходит. Только очутившись на первом наземном, он сообразил, что их куда-то увозят.

Их запихнули, не особо церемонясь, в кузов машины. Ехали долго, сильно трясло. Пятый старался, по мере своих сил, поддерживать Лина – он боялся, что тот от тряски может удариться головой. Сам Пятый чувствовал себя прескверно – ему жутко хотелось пить, во всём теле ощущалась какая-то странная слабость.

Машина остановилась, дверцы кузова распахнулись и их обоих вытащили на свет. Впервые за все эти годы он снова оказался на улице. От вида неба у него страшно закружилась голова, и он пошатнулся, жадно ловя ртом влажный воздух. Была зима, но вовсе не такая, к какой он привык у себя дома. Какая-то странная мокрая зима, талая грязь под ногами, тёплый, совсем не зимний, ветер, светло-пепельные облака. Но снег… Это же настоящий снег! Пятый мгновенно сообразил, что надо делать. Он, собрав все силы, вырвался из рук своего конвоира и бросился со всего размаху к ближайшей снежной кучке. Пить! Если нет воды, надо есть снег! Скорее, пока они ещё не подошли… Пятый чувствовал, что если он не попьёт сейчас – он умрёт. Кто-то засмеялся рядом с ним, кто-то сильно, но без злобы, ткнул его ногой…

– Вот чокнутый! – сказал кто-то. – Смотри, снег жрёт…

– Веди его, не телись там. А мы пока этого дотащим. И смотри, поосторожнее с ним, он там надсмотрщика побил.

Дальше стало ещё хуже, чем было. Их раздели догола, завели в какую-то комнату, в которой имелось окно в стене и матрас на полу, им связали руки, завернув их за спину, едва не выворачивая лопатки из суставов, затем связали ноги, положили на матрас, прикрыли одеялом… и оставили одних. Одни они пробыли двое суток – Пятый наблюдал в окне целых два заката, а восходов не видел вовсе – окно было западное. В голове у него всё мутилось, никогда раньше ему не было так плохо. Боли от недавних побоев он почти не ощущал, это уже вошло за пять лет в привычку, но связанные руки в первый день страшно болели. Потом, уже позже, по ним разлилось онемение, они словно бы стали существовать отдельно, независимо от него. Его знобило, хотелось пить. Он то засыпал, то на короткое время просыпался, каждый раз заново удивляясь – как это они очутились здесь, что они здесь делают?…

На вторые сутки очнулся Лин, он пытался спрашивать, куда они попали и что происходит, но Пятый не мог ему ничего связно ответить. Лин, которому стало немного получше, всполошился, но поделать ничего не мог – руки им вязали с тем расчётом, чтобы не могли освободить друг друга. А на третий день в комнате появились, наконец, люди.

Вошедших было трое. Один – пожилой, в гражданской одежде, при потёртом кожаном портфеле, двое – молодые, в военной форме с сержантскими нашивками. Старший, войдя, брезгливо осмотрелся и спросил:

– Ну, и?…

– Согласно распоряжению, доставили, – забубнил себе под нос один из молодых.

– И где? – с сарказмом спросил пожилой.

– Да вот же, – второй проворно откинул одеяло и отступил. – Вроде, живые…

– Это что ещё за мужской стриптиз? – спросил пожилой. – И почему вы их связали?

– Один из них на надсмотрщика напал. Прямо в “тиме”, – объяснил первый сержант.

– Это тот, который снег жрал, – добавил второй. – Этот вроде, чёрный, – он толкнул Пятого ногой. – Придурок такой, сил нет…

– Когда привезли, тогда и связали? И когда? – спросил пожилой.

– Да тридцать первого, днём.

– Вы ошалели? – возмутился пожилой. – Кто ещё тут придурок… Быстро развязать! К ним что – эти дни вообще никто не заходил?

– Да нет, вроде, – промямлил второй сержант. Он нагнулся над Лином и принялся возиться с узлами. – Тут же не было никого. Новый Год, всё-таки…

– Дай я, – сказал второй. У него в руках появился перочинный нож, которым он в минуту разрезал верёвки. – А этот, который снег-то жрал…

– Чего? – с неодобрением спросил пожилой. – Холодный уже, небось?

– Да нет, как раз горячий. Температура у него, что ли?…

– Вы, оба, – приказал пожилой, – быстренько достаньте койки для этих двоих. Бельё там, одеяла… и срочно принесите что-нибудь им попить. Что найдёте – чай, компот… что угодно. И шевелитесь, нечего стоять. О том, что вы тут натворили, мне придётся доложить. Сегодня же.

Оба сержанта вышли в коридор.

– Сволочь жидовская, – пробормотал один. – Скотина…

В коридор высунулась голова пожилого.

– А вот за это ты мне ответишь отдельно, – ласково сказал пожилой и прикрыл дверь. Он вернулся в комнату и присел на корточки возле матраса.

– Что, плохо? – спросил он. Лин попытался поднять голову, в его взгляде появился страх. – Не бойся, не надо, – попросил пожилой, – я же не из них. Я врач, меня зовут Эдуард Гершелевич. А ты – номер семь, не так ли?

– Да, – прохрипел Лин.

– Сейчас я вас посмотрю, – пообещал Эдуард Гершелевич. – Всё будет в порядке, я обещаю. Имя-то у тебя есть? – спросил он.

– Лин, номер семь в “тиме”, – ответил Лин. – А это Пятый, номер пятый… Так получилось… Что с ним?

– Он и вправду ел снег?

– Я не помню. Я вообще не понял, как мы сюда попали…

– Ты руки ощущаешь?

Лин отрицательно покачал головой.

– Надо растереть, тогда кровообращение быстрее восстановиться… А, вот и наши начальнички пожаловали. С кроватью, – с удивлением добавил он. Сержанты внесли койку в комнату и с грохотом водрузили у стены. – Пока положите вот этого, – Эдуард Гершелевич махнул рукой в сторону Лина, – потом идите за второй койкой, а я осмотрю вон того…

Сержанты удалились. Эдуард Гершелевич подсел к Пятому.

– Так, что тут у нас, – проговорил он. – А ну-ка, проснись, дружок! Это чего же глаза-то такие мутные… Как пьяный, ей Богу, – он немного приподнял Пятому голову и сказал: – у тебя болит где-нибудь?

Тот сделал попытку кивнуть. Эдуард Гершелевич на секунду задумался и спросил:

– Не горло, часом? Ну, я так и знал. Открой рот… пошире, я так ничего не вижу… ого! Как это тебя так угораздило…

– Чего с ним такое? – спросил один из сержантов. Они, поставив вторую койку у противоположной стены, с интересом наблюдали за действиями врача.

– То ли дифтерит, то ли ангина, так сразу не скажешь, – ответил Эдуард Гершелевич. – Без мазка не разберёшь. Но у него всё горло в нарывах, не мудрено, что он говорить не может. И вы, идиоты, ещё добавили. Попить принесли?

– Только чай холодный, – второй сержант протянул Эдуарду Гершелевичу алюминиевый мятый чайник и два мутных стакана, вложенных один в другой. – Компот нам не дали…

– И на том спасибо, – констатировал врач. – Налей и напои. А мне надо позвонить, чтобы перенести допрос, который должен был быть сегодня. Может, оно и к лучшему, они хоть отдохнут.

– Допрос? – изумился первый сержант. – Сегодня?!

– В том-то всё и дело. А вы, дураки, вон чего натворили… Ты пей, пей, не стесняйся, – подбодрил он Лина. Тот уже сам взял в непослушные руки стакан с чаем. Руки пока что сильно тряслись. – Помогите этому, – сказал Эдуард Гершелевич.

– Я не могу… – прохрипел Пятый. – Больно…

– Ну ты постарайся.

Пятый слабо отрицательно покачал головой и прикрыл глаза.

– Ну и что мне теперь прикажете делать? – с раздражением вопросил Эдуард Гершелевич. – Идите, звоните. Срочно вызывайте сюда шефа.

– Это зачем? – спросил второй сержант.