Год дракона (СИ) - "Civettina". Страница 32

Денег и особо ценного имущества у Толи не имелось, однако была у него шкатулка, прикасаться к которой было запрещено и жене, и детям. Шкатулка закрывалась на ключ, который Меньков хранил в тайном месте. Однако вдова страстно желала добраться до содержимого, полагая, что оно позволит не упустить ей новенькие «Жигули». За бутылку народный слесарь-умелец вскрыл шкатулочку, и вдова обнаружила в ней лишь несколько облигаций и перстень с синим камнем. Женщиной она была из простых, а потому не ведала, что за вещица покоится на хранении. Да и знай она, выбора все равно у нее не было. Отнесла она перстень Крутовскому.

Станислав Петрович же, наоборот, был сведущ в делах ювелирных, да и вообще обладал широким кругозором, и потому, когда увидел, что поднесла ему вдова Менькова, сразу смекнул, что за украшение перекочевало в его коллекцию. Но прежде чем семья Менькова, конечно, получила вожделенный автомобиль, Крутовский принес перстень мне на оценку. Случилось это в ноябре семьдесят третьего, а в семьдесят пятом Станислав Петрович был найден мертвым на грузовом перегоне Казанского вокзала. Путевой обходчик обнаружил тело ночью. Причину смерти Крутовского установили быстро: встреча с катящимся вагоном в темноте редко заканчивается благополучно для человека. Но вот что делал Станислав Петрович в тех краях – так и осталось загадкой. Кстати, перстень с той поры тоже пропал. Жена Крутовского даже писала заявление в милицию, мол, украли в ночь убийства. Однако эту версию отмели, потому что все деньги и дорогие часы остались при убитом.

– Возможно, вы правы: он подарил перстень любовнице, – предположил Семенов.

– И ее постигла та же участь, что и всех владельцев камня, – вздохнул Измайловский.

– А не может это быть совпадением? В нашем мире люди часто расстаются с жизнью не на смертном одре в преклонном возрасте.

– Многовато для совпадений восемь смертей подряд, а? – прищурился Павел Антонович. – Никого это камень не щадит. Минералы вообще очень чутки к энергетике любого рода. Могут впитывать как добрую, так и злую, агрессивную энергию.

– Вы сказали восемь. Это Крутовский, Меньков, предположительно – любовница Крутовского… – Семенов стал что-то записывать в блокноте.

– Нет, ее я не беру в расчет. Я говорю лишь о тех смертях, о которых мне доподлинно известно.

– Хм-м-м… – капитан потер подбородок и снова что-то пометил в блокноте.

– Не хочешь узнать, как погиб Толя Меньков?

Павел Антонович умолк, ожидая реплики, и Михаилу пришлось показать, что история камня захватила его.

– Его сбил грузовик.

– Удивительно редкий случай! – не сдержался Семенов.

– Ты не спросил о деталях! – Измайловский поднял указательный палец. – А должен был. Ты ведь следователь.

Капитан хотел ответить, что расследует он вовсе не дело Менькова, но промолчал. Зачем обижать пожилого человека?

– Там какие-то особые детали?

– В них все дело, Миша, – Павел Антонович хлебнул чаю и отправил в рот курагу. Прожевав ее, он снова заговорил:

– Они снимали натуру в Подмосковье. Знаешь, такие кадры, где солнышко светит, березки зеленеют, реченька бежит.

Семенову пришлось кивнуть.

– Толя установил камеру на склоне пригорка и снимал панорамный вид Оки, как вдруг словно из ниоткуда появился ЗИЛ. Сначала он, как полагается, ехал по шоссе, но у него отказали тормоза, и водитель направил машину на обочину, в гору, надеясь, что она таким образом сбросит скорость, а потом уткнется в деревья и остановится. Но, видимо, подъем оказался слишком коротким для такой махины, и она, перевалив через гребень холма, ринулась вниз, сметая на своем пути кустарник и молодые деревца. И Толю Менькова тоже смела. Водитель пытался отвернуть, но рулевую колодку заклинило. Такая вот нелепая и мгновенная смерть.

– С этим не поспоришь, – вздохнул Семенов. – А как перстень оказался у простого оператора?

– Он выиграл его в покер. Меньков был страстным игроком. Бывали времена, когда он проигрывал подчистую все деньги и вещи из дома. А потом наступал период, когда ему везло, и тогда он начинал сорить деньгами и покупать дорогие шмотки и технику, которые потом снова проигрывал. Единственное, что он никогда не ставил на кон – это вещи, которые выиграл у других. Считал это плохим знаком. Не знаю, подозревал ли он, что за перстень выиграл у другого азартного любителя покера – начальника гаража Мосфильма Андрея Левина.

Левин, кстати, помимо автомобилей и покера еще любил и за воротник закладывать. И умер через несколько дней после того, как проиграл украшение. Дело было на даче у его приятеля. Засиделись они за шашлычками и коньячком до темна. Андрей Григорьевич пошел по малой нужде, да, видно, лень ему было тащиться до домика с сердечком на двери. Решил он в ближайших кустиках облегчиться, тем более темно, хозяин не увидит. Шагнул Левин в заросли и споткнулся о корягу. Но поскольку подшофе был, да и в темноте опять же дело происходило… В общем, упал он неудачно – напоролся глазом на сук и до самого темечка на него нанизался. А товарищи, то есть собутыльники в данном случае, его только под утро обнаружили.

Семенов кашлянул и хлебнул из кружки. Истории внезапных смертей его уже не радовали, но старика было не остановить.

– Поговаривают, что сам Левин украл перстень у генерала Сонина, у которого служил личным водителем после войны.

– Не тот ли это Сонин, что умер от неизвестной болезни в пятьдесят девятом? – встрепенулся Семенов.

– Он самый! – обрадовался эрудированности собеседника Измайловский. – Был этот Алексей Тимофеевич далек от образа советского офицера. В войну не чурался мародерством, после разгрома фашисткой Германии квартира и дача Сонина были щедро уставлены дорогими трофейными вещицами. Здесь были и венские стулья, и дубовые столы, и мягкие диваны из аристократических усадеб, столовое серебро и тончайшей работы фарфор, бронзовые статуэтки европейских мастеров и, конечно, фамильные драгоценности. Среди них, мне думается, оказался и перстень с топазом. Я даже знаю, как генерал его смог заполучить.

– Как?

– Он квартировал в штаб-квартире немецкого полковника Генриха Шмайссера, родственника знаменитого оружейника Хуго Шмайссера. Полк Генриха был переброшен из Польши в Венгрию, где и был разбит Красной Армией. Это единственное логичное объяснение, как топаз оказался у Сонина, потому что до войны он хранился в варшавском Национальном музее, а наш генерал в Варшаве не был никогда. В отличие от Генриха Шмайссера.

– Вы намекаете на то, что Шмайссер разграбил музей, а Сонин – ограбил Шмайссера? – усмехнулся Семенов.

– «Ограбил» – не совсем верное слово для Алексея Тимофеевича, – фыркнул Измайловский и подлил себе и гостю чаю. – Сонин был мародером, как многие на войне. Он называл привезенные из Европы вещи трофеями, хотя брал он их не в блиндажах и окопах врага, а в пустых усадьбах, музеях, дворцах и просто квартирах. За это его и наказал бог, а может, и перстень.

– Кстати, как он перекочевал к Левину? – спохватился капитан.

– Думаю, Андрей Григорьевич его украл. Как ты знаешь, генерал умер от неизвестной болезни. Он покрылся кровоточащими язвами, из-за неукротимой рвоты не мог ни есть, ни пить. Семь дней лучшие инфекционисты СССР боролись за его жизнь, но тело Сонина словно разлагалось еще при жизни. Все родные и друзья генерала были в панике, они искали докторов за границей, в Китае и Японии, дома началась настоящая кутерьма. Полагаю, этой суматохой и воспользовался личный водитель Сонина. Перстня хватились только несколько недель спустя после смерти генерала, да вещицы-то уж и след простыл.

– Да, жуткая смерть его постигла, – поморщился Семенов.

– У Шмайссера была не лучше, – отмахнулся Измайловский. – Когда Красная Армия вошла в Будапешт, от дивизии, которой командовал Генрих Шмайссер, осталось лишь две неполных роты, которые рассредоточились по городу и вели в основном снайперский огонь. Думаю, ты знаешь, что за Будапешт шли многодневные и кровопролитные бои. В конце сорок четвертого года Гитлер стянул в Венгрию все силы армии «Юг», а это более тридцати дивизий. Несколько месяцев советские войска пытались пробить оборону противника, но враг отчаянно сопротивлялся. Для многих немцев Будапешт был последней надеждой. Однако второй Украинский фронт наступал неуклонно, и уже тогда большинство офицеров поняло, что война проиграна. Поэтому чем теснее сжималось кольцо Красной Армии, тем больше фрицев пускало себе пулю в лоб, сознавая, что в плену им придется не сладко. И когда весной сорок пятого Будапешт был взят, Генрих Шмайссер закрылся в своей штаб-квартире и попытался застрелиться.