Год дракона (СИ) - "Civettina". Страница 33

– Ему помешали? – оживился Семенов, потому что рассказы Павла Антоновича о войне его всегда увлекали.

– Сложно сказать, – старик закинул в рот курагу. – Думаю, лишь сам Генрих знал, что на самом деле произошло в той комнате. Может, рука у него дрогнула, может, он в последнее мгновение передумал стреляться, но только пуля не поразила его мозг. Она пробила нёбо и через ухо вышла наружу, впечатавшись в толстый фолиант на полке книжного шкафа. Шмайссер потерял сознание, а когда очнулся, красноармейцы волокли его связанного в подвал. Там его и оставили умирать. Впрочем, смерть не торопилась к полковнику. Больше суток он пролежал там, истекая кровью, пока к нему не спустился адъютант Сонина. В первоначальном его докладе значилось, что немецкий полковник был еще жив и даже пребывал в сознании, но состояние его было очень плохое. Спустя какое-то время доклад был переписан. Адъютант указал в нем, что Шмайссер сам спустился в подвал и там застрелился и что его мертвое тело было обнаружено солдатами на следующий день после захвата здания. Но этот отчет совершенно не объясняет, как пуля из именного маузера немецкого полковника оказалась в книге, которую, к слову, Сонин тоже прихватил в качестве трофея.

– А вы точно знаете, что до войны перстень хранился в варшавском музее? – Семенов уже и не пытался скрыть свой азарт.

– Да, об этом сообщается в каталоге тысяча девятьсот двадцать девятого года. Дело в том, что музеи раз в год выпускают каталоги экспонатов, где указывают, какие новинки появились в их собственности музея, и дают заключения об их подлинности, если эти экспонаты представляют какую-то историческую ценность. В том каталоге сказано, что в двадцать седьмом году Национальный музей получил в дар по завещанию несколько драгоценных украшений известного коллекционера Симона Пшевельского.

– По завещанию? То есть он тоже преставился?

– Да, и также весьма неожиданным образом. В сентябре двадцать седьмого года его убило молнией, когда он возвращался из Варшавы в родовое имение. Примечательно, что в шарабане с ним находилось еще три человека – кучер, земельный оценщик и племянница двенадцати лет – и никто из пассажиров не пострадал. Молния выбрала именно коллекционера, а все остальные просто вылетели из повозки от удара и отделались синяками.

– Теперь мне уже интересно, как перстень оказался у Плешвельского…

– Пшевельского, – с улыбкой поправил Павел Антонович. – Белогвардейский офицер Никита Тетерин, бежавший из России в самом начале Гражданской войны, в восемнадцатом году, осел в Польше. Говорят, он хотел уехать во Францию, но дальше Варшавы продвинуться не смог. Дело в том, что двумя годами ранее он внезапно получил большое наследство от скоропостижно скончавшейся тетушки Марьи Антоновны Ольштейн, которая в свое время была фрейлиной императрицы Александры Федоровны. Внезапное богатство вскружило голову Тетерину. Он понимал, что времена неспокойные и опасался окончательной победы большевиков, поэтому спешно продал имение и облигации и бежал в Европу, прихватив с собой деньги и кое-какие драгоценности. В Польше он стал кутить и пристрастился играть на скачках, а потому очень скоро от наследства ничего не осталось. Чтобы поправить положение, Тетерин продавал драгоценности. В частности, перстень с топазом приобрел у него известный польский коллекционер…

– Симон Пшевельский, – перебив рассказчика, закончил Семенов. – Так значит, перстень родом из России. Сюда и вернулся.

– Доподлинно не известно, откуда он взялся, – осадил собеседника Измайловский. – Фрейлина Марья Антоновна Ольштейн – первая официально известная владелица этого перстня.

– Полагаю, она тоже того? – хмуро поинтересовался капитан.

– Убита мужем, действительным статским советником Юлием Ольштейном, когда тот застал ее в объятиях капитана драгун Владимира Зубова.

– О как! – восхитился Семенов. – Хоть где-то любовь! Кстати, а Тетерин как отошел в мир иной?

– По сравнению с этой дамой более прозаично. Он в тот день играл на скачках, и лошадь, на которую он поставил, пришла первой. Она не была фаворитом, а значит ставок на нее сделали мало и выигрыш это сулило Тетерину большой. Однако там же, на скачках, присутствовали господа, которые дали Никите Павловичу денег в долг и, как ты понимаешь, не могли дождаться возврата займа. Видимо, чтобы не встречаться с ними и не отдавать выигрыш, Тетерин решил добраться до кассы обходным путем и воспользовался запасным балконом, который был закрыт для публики. И закрыт не зря, потому что доски там оказались прогнившими, и наш белогвардеец рухнул вниз с четырехметровой высоты. А сверху на него упала двухпудовая балка, которая размозжила ему голову.

– Мда-а, кредиторам такой исход, наверное, не очень понравился, – протянул Семенов, и какое-то время они с Измайловским сидели в тишине. Наконец, Михаил отодвинул от себя пустую чашку и качнул головой:

– Не думал, что у какого-то простого перстня может быть такая кровавая история.

– А все потому, что не простой это перстень-то. Душегуб. Одним словом – «Голубая Смерть».

– Прям даже не знаю. Может, не стоит возвращать его Соловьевой? Опасно.

– Брось! Она подписала себе приговор, надев его хоть раз. А если вор наденет, то и он обречен.

Семенов болезненно поморщился.

– Кстати, спроси у своей Соловьевой, как к ней перстень попал. Просто любопытно, ведь после Крутовского я потерял его след.

– Хорошо. Спасибо, Павел Антонович – за чай и за интересную беседу, – Михаил поднялся.

– Если я узнаю что-то, что может вывести тебя на перстень, сразу же сообщу, – пообещал Измайловский.

Еще раз поблагодарив ювелира, Семенов убрал в папку блокнот, где делал записи, фотографию и ручку. Павел Антонович проводил его до двери, вслух рассуждая, кому он может позвонить, чтобы получить интересующую следствие информацию.

От старика Михаил вышел с тяжелым сердцем. Эти мистические истории смертей владельцев перстня нагнали на него тревогу. Хотелось позвонить Соловьевой и предупредить ее – вот только о чем? Судя по рассказам, смерть могла настигнуть владельца перстня где угодно и каким угодно способом. Сонин вот умер от болезни, фрейлину муж укокошил, а поляка-коллекционера вообще молнией шарахнуло. Не будет же капитан угрозыска звонить Галине Викторовне с просьбой остерегаться всего на свете. С обратной стороны, и бездействовать тоже было не в правилах Семенова. Предупреждать преступления, а не расследовать их – вот чему его учил наставник Иннокентий Валентинович!

В задумчивости Михаил добрел до остановки, дождался нужную маршрутку и отправился в отделение. По дороге он обдумывал рассказ Измайловского. По сути, расследованию это не помогало. Разве что стоило выяснить, каким путем перстень оказался у Галины Викторовны. Возможно, путь этот был не совсем законный, и потому предыдущий владелец возжелал вернуть вещицу. И нанял для этого исполнителя, который и слямзил перстень в казино. С другой стороны, как предугадать, что именно там Галине Викторовне вздумается снимать украшение? Семенов допускал, что ответ на этот вопрос у него появится, когда он пообщается с женщиной. Он бы мог позвонить ей прямо сейчас, но номер ее сотового остался на голубом стикере, наклеенном в деле.

Как только Семенов переступил порог отделения, его окликнул старший лейтенант Рукавица. Рукавица был адептом поговорки «от работы кони дохнут», поэтому цеплялся за любую возможность спихнуть на коллег свои дела. Семенов, по обычаю, прикинулся глухим и поспешил скорее скрыться в своем кабинете, но старший лейтенант настиг его возле самых дверей.

– Миха! – обрадованно воскликнул он. – Танцуй!

– Че такое? – насторожился Семенов, потому что радостный тон сослуживца не предвещал ничего хорошего.

– Тебе звонил Костя Федоренко из прокуратуры. Ты ведь на Соловьеву Гэ Вэ еще не завел дело?

– Н-нет…

– Так вот и не заводи! Она сегодня кони двинула, так что можешь написать, что по ее заяве нет состава преступления, и…