Шагни в Огонь. Искры (СИ) - Мичи Анна "Anna Michi". Страница 77

Кряхтя и напоминая себе дряхлого старца, Тенки добрался до матраца, с радостным удовлетворением зарылся в мягкие складки верхней подстилки.

И, кажется, снова заснул.

Во всяком случае, когда уже и матрац начал ощущаться твёрдым и перестал спасать от холода, Тенки понял, что с начала эксперимента прошло немало времени.

И понял, что останется жить. Что кризисная точка, перелом этой ночи – пройдена.

Позже, то ли через несколько часов, то ли минут, то ли дней – течение времени нинъе не воспринимал – был ещё один приступ. Тоже боль, бившая тело; не отпускающая трясучка-дрожь, яростная жажда и резкая, свирепая ломота в суставах и особенно тонких пальцевых косточках.

Потом опять недолгое забытьё – тёмное, покойное море, качающее его на тихих волнах.

И новый приступ, опять скручивающая, до безумия надоевшая боль – когда же всё закончится?

Короткий отдых. Снова тяжёлая, надрывная, выматывающая боль. Каждый раз тварь находила иные участки, чтобы вцепиться, атаковала глаза, челюсти, уши, огоньками танцевала по всей коже, заламывала пальцы, зудила комариным писком, поселяясь в локтях и коленях. Крутила пустой желудок, вызывая тошноту, заставляла захлёбываться собственной слюной, давила на грудь, мешая вздохнуть.

И уходила, оставляя нинъе лежать в полубеспамятстве.

Посещали и галлюцинации. Чаще всего чудилось, что дверь открыта и кто-то, застывший на пороге, следит за ним беспощадным взглядом, выжидая момента напасть. Отец больше не приходил; вообще никто из нинъеских знакомых не появлялся, кроме...

Кроме светловолосой девушки.

Элья садилась рядом с ним и молча гладила по голове. Прикосновения её ладони приносили успокоение.

Один раз пригрезился Ацу.

Сокурсник жёстко щурил глаза, смотрел на ничком лежащего нинъе с презрением и какой-то невыносимо высокомерной жалостью.

«Доигрался? – говорил его взгляд. – Теперь пожинай плоды своего неблагоразумия».

Тенки сухо усмехнулся в ответ, пытаясь сохранить последние бастионы внутреннего достоинства. Старательно удерживал на лице этот призрак кривой усмешки, пока фигура Ацу не растаяла в тусклом синеватом свете.

Когда благословенные мгновения покоя стали всё чаще и дольше перемежать отступающие минуты мучительных ощущений, Тенки понял, что ещё чуть-чуть – и он вернётся в нормальную жизнь.

Добраться до бутыли с водой уже не составляло такой трудности, – и нинъе пришёл в себя настолько, чтобы понять: голодание не слишком его спасло.

Штаны придётся выбросить, а матрац... хорошенько отмыть.

Похоже, организм протестовал всеми доступными ему способами и выбрасывал всё, по его мнению, лишнее через любые подходящие отверстия. А последняя порция воды, которой адепт продолжал так беззаботно накачиваться, тем временем скопилась в мочевом пузыре, угрожая прорваться наружу силой, если не выпустят добром.

Едва передвигаясь на непослушных ногах, по стеночке, Тенки добрался до двери. И отпустил крепкое словцо, вспомнив, что ключ под «матани» остался рядом с изголовьем.

Вернулся, удивляясь сумасшедшему биению сердца и прерывистому дыханию – сделал-то всего пять шагов туда да пять обратно. Хотел подобрать ключ и свалился: пол властно потянул к себе, уложил лицом в матрац. Так Тенки и лежал, ощущая под ладонью холодноватую сферу «матани», ждал, когда успокоится дыхание, утихнет бешеное сердцебиение.

Мочевой пузырь чуть ли не пульсировал. Не хватало ещё раз обоссаться.

Немного придя в себя, Тенки привалился к стене, глянул на «матани». Хватит ли сейчас у него сил снять заклинание? Будь нинъе в обычном состоянии, убрать «матани» он сумел бы щелчком пальцев.

А так...

Простое сосредоточение вызвало волны тошноты, мгновенно распространившиеся по всему телу. Показалось, даже пальцы ног согнулись в рвотном позыве. Превозмогая эти позывы, Тенки посылал энергию в ладонь, почти касаясь сферы. Хоть чуть-чуть. Хоть самую капельку. Самую малость, только чтобы разомкнуть «матани».

Энергию пришлось буквально собирать по крупицам – неудивительно, что его так шатает. Похоже, сейчас его смог бы одолеть и пьяный хомяк. Одним пинком.

Нехотя послушавшись магического прикосновения, сфера лопнула. Пальцы Тенки сомкнулись на ключе; на губах сама собой появилась усталая, полудохлая, но тем не менее победная улыбка.

Однако не время расслабляться.

Путь до унитаза ещё далёк.

Тенки ожидал, что свет резанёт его по глазам после выхода из тускло освещённой тренировочной. Ожидал, хоть и не знал, день сейчас или ночь, утро или вечер. Дверь потому адепт открывал осторожно, заранее сощурившись, и смотрел в пол, лишь краем глаза позволяя себе улавливать окружающее. И только убедившись в отсутствии избыточной яркости, наконец отважился глянуть на окна классной комнаты.

Увидел прозрачно-светлое голубое небо.

День.

Судя по отсутствию в пределах видимости солнца, приблизительно полдень или утро, светило ещё не успело перебраться на западную сторону.

Чуть ли не сутки, значит, провалялся Тенки в тренировочной. Или двое? Трое?

До уборной адепт добирался веками. Какой-то придурок распланировал третий этаж так, что аудитория боевой магии находилась за тридевять земель от цели, и Тенки успел проклясть всё и вся, пока пробирался по коридору, цепляясь за стенку. Стоило хоть немного от стены отлипнуть, как мир кругами начинал вращаться вокруг нинъе и напоминать о бренности его земного существования.

С непередаваемым удовольствием облегчив физические страдания, Тенки стащил грязные шорты и с кривой ухмылкой запихал в помойное ведёрко. Кое-как помылся водой из-под крана над маленькой школьной раковиной, ещё несколько раз прошёлся по поводу идиота-архитектора.

Глянул в зеркало. Всмотрелся в собственное лицо, так хорошо ему знакомое. Искал изменения.

И не нашёл.

Конечно, какие-то изменения, безусловно, обнаружились. Глаза ввалились, украсились хорошими синяками, блестели как-то подозрительно, будто владелец их собрался вот-вот зарыдать. Вся рожа вытянулась, словно принадлежала обделённому наследнику танана на похоронах отца. Губы побелели – Тенки дотронулся – были сухими, шелушились.

Но в остальном из зеркала на него пялился всё тот же старый добрый нинъе, причём едва не ухмылялся, что в подобных обстоятельствах казалось несколько странным. Впрочем, Тенки знал точно, этот парень по жизни любил ухмыльнуться, особенно в неподходящих обстоятельствах.

Адепт потянулся было к выключателю, хотел зажечь свет, рассмотреть себя подробнее, хотя в узком прямоугольнике настенного зеркала еле помещалась одна только рожа, – но передумал. Всё ещё казалось почему-то, стоит включить яркие потолочные панели, как свет его ослепит, вобьёт в землю, уничтожит.

Вот если теперь у него боязнь искусственного освещения появится – вообще чудесно. Слов нет как чудесно.

Нет уж. Обречён ли он теперь вечно пугаться света или всё же сможет жить нормально, лучше узнать сразу.

Решительно Тенки мазнул ладонью по кристаллу.

Панели зажигались медленно, будто неохотно. Постепенно прибавлялся слегка мертвенный, не то чтобы пугающий – неприятный, неживой свет. Неприятный, но вполне терпимый.

Оперевшись руками о края раковины, Тенки снова приблизил лицо к зеркалу.

Только что беспокоившая его возможность зарождающейся фобии исчезла, будто не существовала.

Вниманием адепта завладело совсем иное.

Изменения и в самом деле наличествовали.

Из зеркала на него смотрел теперь в высшей степени серьёзный Тенки. Смотрел чересчур блестящими после эксперимента глазами. И от избытка света зрачки в этих глазах сошлись в маленькие веретёноподобные овалы.

Конец ноября, Огненный город

Вопреки ожиданиям Тенки, после применения заклинания слабость не уходила. Выбравшись из тренировочной, он несколько дней провалялся в постели; не спал, не бодрствовал, находился в странном полузабытье, не различая ни дня, ни ночи. Желудок нинъе поначалу отвергал любую пищу, от первой же попытки поесть адепта скрутило не на шутку – вот тогда он и впрямь подумал, что пришло время помирать. По прошествии почти недели Тенки с тусклым удивлением понял, что наибольший подъём сил испытывал на следующее утро после заклятия, а потом нахлынуло серое, мутное бессилие, лишившее его малейших желаний.