Мэдук - Вэнс Джек Холбрук. Страница 116

Казмир и его отряд уже взошли на паром, и он только что отплыл от берега. Лионесские всадники спешились и привязывали лошадей к поручню. Неподвижный тонкий силуэт, закутанный в бурый плащ, свидетельствовал о присутствии Мэдук на пароме. По всей видимости, рот ее был перевязан шарфом или кляпом.

Друн в бессильном отчаянии смотрел вслед парому. Казмир обернулся к северному берегу и бесстрастно отвернулся.

"Их уже не догнать! — сказал Друн. — Когда мы переплывем устье на следующем пароме, они уже пересекут помперольскую границу".

"О нет! — внезапно встрепенувшись, воскликнул Эйлас. — Они от нас не уйдут!"

Пришпорив коня, Эйлас поскакал вдоль края обрыва к каменной опоре, крепившей пеньковый трос. Соскочив на землю и выхватив меч, он принялся рубить туго натянутый толстый трос. Жила за жилой, виток за витком, мощный трос распускался. Выскочив из будки, перевозчик стал лихорадочно размахивать руками и громко протестовать, но Эйлас не обращал на него внимания. Он рубил, он пилил, он резал; трос зазвенел и закрутился — оставшиеся волокна уже не выдерживали напряжение. Трос порвался — свободный конец, извиваясь, упал вдоль отвесного утеса и скрылся в воде. Паром лишился опоры, обеспечивавшей боковую тягу — его стало сносить по течению в открытое море. Трос с визгом скользнул по шкиву и сорвался.

Паром бесшумно дрейфовал посреди широкого устья. Казмир и его спутники стояли, безнадежно опустив плечи, и поглядывали на далекие берега.

"Поехали! — сказал Эйлас. — На борту "Флор Веласа" ждут нашего прибытия".

Отряд спустился с утеса к гавани, где пришвартовался "Флор Велас", восьмидесятифутовая трехмачтовая галера с квадратным парусом, парой треугольных парусов и пятьюдесятью веслами.

Спешившись, Эйлас и его спутники поручили лошадей заботам портового начальства и взошли на борт. Эйлас немедленно приказал поднимать якорь.

Швартовы сбросили с причальных тумб, паруса развернули, чтобы подхватить попутный северный ветер, и корабль выскользнул на середину эстуария.

Уже через полчаса "Флор Велас" приблизился к дрейфующему парому; команда подтянула паром абордажными крюками. Эйлас и Друн стояли на корме; оба молча смотрели вниз, на мрачную фигуру короля Казмира. Принц Кассандр попытался приветствовать Друна нарочито беззаботным жестом, но не встретил ответа и надменно повернулся к ним спиной.

Со средней палубы галеры на палубу парома спустили лестницу; четверо вооруженных рыцарей спустились по лестнице и, полностью игнорируя остальных пассажиров, направились к Мэдук, сняли повязку, закрывавшую ей рот, и повели к лестнице. Друн спустился с кормовой палубы и помог ей подняться на борт.

Рыцари тоже взобрались на борт "Флор Веласа". Казмир стоял в стороне, расставив массивные ноги и заложив руки за спину, наблюдая за происходящим, но не выражая никаких чувств.

Никто ничего не сказал — ни на борту галеры, ни на пароме. Некоторое время Эйлас стоял и смотрел на отряд Казмира. Обернувшись к Друну, он заметил: "Если бы я был мудрым королем, я бы прикончил Казмира — а может быть и Кассандра в придачу — здесь и сейчас, чтобы положить конец их династии. Взгляни на Казмира! Он наполовину ожидает этого! На моем месте у него не было бы никаких сомнений или сожалений — он убил бы нас обоих и только порадовался бы этому". Эйлас вскинул голову: "Я не могу это сделать. Может быть, мне придется еще пожалеть о моей слабости, но я не могу хладнокровно убивать беспомощных людей".

Эйлас подал знак рукой. Абордажные крюки сняли с поручней парома и подтянули на галеру, сразу начавшую отдаляться от парома.

Паруса надулись ветром, кильватерная струя зажурчала за кормой — галера поплыла вниз по Камбермунду к открытому морю.

С даотского берега в погоню за дрейфующим паромом отправили пару баркасов, в каждом по дюжине гребцов. Они взяли паром на буксир и, с помощью начинающегося прилива, оттащили его обратно к пристани.

Глава 11

Вернувшись в Хайдион, король Казмир практически подверг себя одиночному заключению. Он не выполнял никаких придворных функций, не принимал никаких посетителей, не рассматривал никаких дел. По большей части он проводил время в личных апартаментах, расхаживая из одного угла гостиной в другой и время от времени останавливаясь, чтобы взглянуть в окно на крыши столицы Лионесса и дальше, на серо-голубые воды пролива Лир. Королева Соллас ужинала с ним каждый вечер, но Казмир почти ничего не говорил, в связи с чем Соллас тоже в основном хранила горестное молчание.

Проведя четыре дня в мрачных размышлениях, Казмир вызвал сэра Балтазара, своего доверенного советника и посла. Казмир дал сэру Балтазару подробные указания и отправил его с тайным поручением в Годелию.

После отъезда советника Казмир возобновил многие из своих прежних повседневных занятий, хотя теперь его нрав изменился. Он отдавал приказы резким, напряженным тоном и высказывал язвительные суждения, а у тех, кому не посчастливилось навлечь на себя недовольство Казмира или подвергнуться его суду, было больше оснований, чем когда-либо, сожалеть о своей судьбе.

В свое время сэр Балтазар вернулся, изможденный и запыленный после дальнего пути. Он немедленно явился с отчетом к королю Казмиру:

"Я доехал до Дун-Кругра без особых происшествий. Городу этому настолько недостает изящества, что, если бы мне не объяснили, где я нахожусь, я мог бы по ошибке провести коня в королевский дворец, приняв его за конюшню.

Король Дартвег не соизволил принять меня сразу. Сначала я подумал, что он руководствуется при этом исключительно извращенностью, свойственной кельтам, но впоследствии узнал, что он принимал неких знатных вельмож из Ирландии, и что все они напились до положения риз. Наконец Дартвег согласился меня принять, но даже после этого заставил меня стоять у стены в зале, пока он решал какой-то спор, связанный с отелившейся коровой. Ругань продолжалась целый час и два раза прерывалась дракой дворцовых псов. Я пытался проследить логику тяжбы, но так и не смог в ней разобраться. Корова была покрыта призовым быком без разрешения хозяина быка и бесплатно, так как бык проломил ограду. Владелец коровы не только отказался платить за осеменение, но и требовал возмещения незаконного ущерба, нанесенного его корове любвеобильным быком. Выслушивая стороны, король Дартвег обгладывал кость и пил медовуху из рога. Он вынес приговор, до сих пор вызывающий у меня замешательство — но приговор этот, судя по всему, был достаточно справедлив, так как не удовлетворил никого.

Наконец меня вызвали и представили королю, уже порядком нализавшемуся. Он спросил, зачем я приехал. Я сказал, что хотел бы поговорить с ним наедине, так как должен передать ему конфиденциальное послание, доверенное мне вашим величеством. Размахивая огромной обглоданной костью, Дартвег заявил, что не видит причин "разводить шуры-муры", как он выразился, и что я должен говорить прямо и честно, как принято среди бравых кельтов. Дартвег заявил также, что тайные сговоры и закулисные сделки бесполезны, и что в любом случае в цели моего визита не было никакого секрета, потому что всем было известно, зачем я приехал, не хуже, чем мне самому. Более того, он заверил меня, что может дать мне ответ, даже не упоминая о порученной мне задаче, и поинтересовался, не устроит ли меня такая манера ведения переговоров. Он считал, что это вполне приемлемо, так как позволяло сократить затраты времени на болтовню и оставляло больше времени на выпивку.

Я пытался сохранить достоинство в той мере, в какой это было возможно в сложившихся обстоятельствах, и указал на то, что церемониальный протокол вынуждал меня настаивать на частной аудиенции. Дартвег вручил мне полный рог медовухи и приказал осушить его залпом, что мне удалось сделать, тем самым заслужив благорасположение короля кельтов, позволившего мне прошептать ваше послание ему на ухо.